Александр Славуцкий  |
| Александр Генис.
Обратный адрес. Автопортрет. – М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2016. – 444 с. |
Литература, конечно, совсем не математика. Но и что-то общее между ними все же имеется. Например, известное всем с первого класса правило, согласно которому «от перестановки слагаемых сумма не меняется», иногда оказывается применимо и к книгам. В этом я убедился, взяв в руки новую книгу критика и острослова Александра Гениса. Оказалось, что читать эту автобиографию можно в любой последовательности, хоть с конца, хоть с середины, перескакивая с одной главы на другую. Впрочем, эту особенность я осознал не сразу. Начал я, разумеется, с первой страницы. Но, продвигаясь в глубь текста, все более и более удивлялся тому, насколько же он скучно написан. Что особенно удивительно, притом что большинство других книг Гениса остроумны и занимательны. А тут повесть о своей жизни автор решил начать издалека, с долгого описания предыстории своего появления на свет божий, обстоятельного рассказа о своей семье, в котором фигурируют не только его родители, но и другие многочисленные родственники. Я, конечно, понимаю, семья – это святое. Но только для узкого круга своих.
Так и не дочитав до конца эту семейную сагу, я перелистнул несколько десятков страниц и перенесся в университет, где начинающий филолог осваивал азы жизни в Советском государстве: «Ловя власть на мелких глупостях и больших подлостях, мы коротали юность, пестуя лакомое чувство метафизической исключительности. Запертые, словно в пещере Платона, в однопартийной системе, мы не надеялись ее изменить. Нам оставалось только одно: оправдать собственное существование здесь и сейчас». Описание этой жизни, наполненной азартом борьбы, поиском себя и встречами с яркими людьми, читается уже намного более интересно. Но и эту главу тоже можно перелистнуть, не дочитав до конца, чтобы поскорее добраться до самой любопытной и увлекательной части книги, посвященной жизни и работе Гениса в эмиграции в США.
Вот здесь автор как будто расправляет крылья, набирает дыхание и голос его начинает звучать уверенно и сильно. Текст наполняется красками, иронией, легкостью. Он увлеченно и ярко описывает самые разные проявления той жизни. И как создавались эмигрантские газеты, как эмигранты жили, точнее, выживали, как пытались врасти в американскую жизнь, как переезжали с места на место, как конкурировали друг с другом: «Увлеченные дерзостью и разгоряченные голодом, мы наслаждались свободой слова. Читателям нравилось следить за газетными склоками, в которые мы втягивали друг друга, публично выясняя отношения».
Тут кто-то может заметить, что все это уже давно описано и у Довлатова, и у других писателей-эмигрантов. Но поскольку сам Генис был участником этих событий, то смотрит на них с собственной точки зрения и ко всем знакомому нам добавляет что-то свое. К тому же он создает целую галерею ярких и достоверных портретов, рассказывая про свои встречи, общение, а иногда и дружбу с Сергеем Довлатовым, Иосифом Бродским, Татьяной Толстой, Алексеем Лосевым, Юрием Мамлеевым и др.
Помимо творчества тут рассказывается много любопытных и забавных подробностей из жизни эмигрантов: «Мы готовили домашний буайес для взыскательного Леши Лосева. Мы делили барана с Алешковским, угощали Аксенова осетром из Гудзона, сочинили 100 витиеватых бутербродов для Синявского и накормили богатыми щами западника Вознесенского». Также тут собрано немало любопытных историй и не связанных со знаменитостями. В одной из самых смешных он рассказывает о клерке, работавшем в офисе в том самом небоскребе в Нью-Йорке, который 11 сентября 2001 года протаранили самолетом террористы. Но этот злополучный день он провел не на работе, а в номере гостиницы с любовницей. Телевизор они не включали, поскольку им было чем заняться, и ничего про ужасный теракт не слышали. Вечером по возвращении домой на вопрос жены о том, как прошел день, изменник ответил, что все как обычно, ничего нового. Удивленная супруга, как пишет Генис, «не знала, то ли радоваться, то ли разводиться».
И подобных любопытных деталей в описании жизни русских эмигрантов в Америке не только в 70–80-е годы, но и в следующие десятилетия в книге много. При этом автор не только описывает быт, а очень часто поднимается над ним, доводя повествование до философских обобщений. Вот одна из ключевых мыслей книги о главной трагедии, пережитой почти всеми эмигрантами – как знаменитостями с мировыми именами, так и обыкновенными людьми: «Состарившись в Америке, мои друзья смотрят только русское кино. Внутри него они в безопасности – как в заповеднике. В нем все: слово, закон или вещь – обретает прибавочную стоимость абсурда. Узнав, что Запад обесценивает уникальный опыт, наши тянутся обратно – в искусственную среду обитания».
