Пермь √
Гений – и не меньше!
Фото из архива Людмилы Осокиной
В начале 90-х прошлого уже, разумеется, века на одной из московских квартир познакомились два Юрия Александровича: Влодов и ваш покорный слуга. Поскольку (как выяснил первый Юрий Александрович) Юрий Александрович-второй прибыл в столицу с Урала, из Перми, а ежели еще уточнить – из Чусового, где, оказывается, проходила бурная молодость Юрия Александровича-первого, то Юрии Александровичи быстро сблизились. Так началась наша игра в Юриев Александровичей. И когда Юрий Александрович-второй на правах тогдашнего члена редколлегии журнала «Юность» привел Юрия Александровича-первого в означенный журнал, и Юрий Александрович-первый укоренился там в качестве референта главного редактора, и мы начали учинять в редакции «теневые редколлегии» и ночлеги, вскоре в извилистых коридорах «Юности» прижилась поговорка: «Юрии Александровичи не велели! Обращайтесь к Юриям Александровичам!»
Собственно, эта поговорка – из повествования о моем старшем друге, которое увидело свет в 93-м году на страницах журнала под заголовком «Иномирец (легенды о Влодове)». Готов повторить то, что я тогда писал: «Стихотворения Влодова похожи на спичечные коробки. Такие же компактные и дерзкие, как загорающиеся спички. Их хорошо держать под рукой или носить в боковом кармане в отличие, скажем, от «спагетти» Иосифа Бродского, для которых нужны полиэтиленовые пакеты». Допустим, вот то, что я сегодня все чаще повторяю:
А если ничего и никого –
Ни Господа, ни Дьявола, ни рока? –
Всего одна короткая дорога,
Где слезы ветра брызжут веково┘
Минуло время, и теперь, когда поэзия Юрия Влодова начала обретать своего читателя, я все чаще нахожу подтверждение собственным ощущениям почти 20-летней давности. «Вроде бы у него все стихотворение – две-три строфы, – делится со мной впечатлением молодой поэт Роман Мамонтов, – а когда прочтешь – будто проходишь многокилометровые библейские холмы!» Я бы даже сказал так: человек входит в магнитное поле стихов Влодова одним – со всем грузом всаженных в него социумом представлений, а выходит другим – преображенным. Был рабом, а стал собеседником Божьим:
Бог – не милостив. Бог – жесток:
«Знайте, хилые, свой шесток!»
Дьявол – набожен. Дьявол – тих:
«Пойте, милые, Божий стих!»
Дьявол жгущие слезы льет┘
Тихо плавится Божий лед».
Божественное и дьявольское то неимоверно переплетает, то затягивает гордиевым узлом, то – играючи: дай-ка посмотрю?! – меняет нишами его муза. И тогда – «Божескую милость являет дьявольская власть». И тогда – «Бог не милостив», а «Дьявол набожен». И тогда – «Тихо плавится Божий лед». И над трогательным лепетом младенчика склоняется не Пречистая дева, а нянька-карлица – истинная хозяйка рая. Да и в самого Господа недаром «вгрызается тревога», предчувствие опрометчивого шага и вселенской ошибки. Ибо тот, кто взывает «Открой Врата!», знает себе победительную цену и там, за родовым гнездом, становится уже не Дьяволом, а Антибогом. Влодов как бы приглашает нас огорчиться: значит, и Господь не совсем силен, потому что изгнал, потому что открыл Врата?!
Даже в череде людей необычных и талантливых поэт Юрий Влодов выглядел выламывающимся из этого ряда. Вот любопытная и, может быть, вызывающая недоумение черта: он терпеть не мог, когда его (Влодова!) называли талантом. Казалось бы: возрадуйся!.. Но я не раз был свидетелем, как Юрий Александрович выражал публичный протест эдакому отождествлению. Гений – и не меньше! Потому что даже высокоталантливые личности все равно – поступками ли, пафосом творчества ли – похожи друг на друга. А гений? (...)
Кем стал поэт теперь?.. Когда исполнилось девять дней со дня, как оборвался его земной путь, в Перми (которую он так хорошо знал вплоть до закоулков) открылся Дом бабочек. Я видел, как из тесной рубашки кокона выпросталась, а потом, обсушившись, взмахнула фантастическими крыльями самая крупная в мире бабочка┘
