Ольга Гржибовская  |
| Даль манит...
Гюстав Курбе. Три английские девочки у окна. 1865. Новая глиптотека Карлсберга, Копенгаген |
Название книги невольно предопределяет восприятие: раз поэт прощается, значит, на этих страницах он собрал для нас самые важные и самые сокровенные свои строки. Как явствует из предисловия к этой небольшой книжице, помещающейся на ладони, поэт решил уйти и… попрощаться. Просто потому, что иначе будет невежливо – полвека творчества оборвать на полноты, без всякого завершающего аккорда.
…краски устали,
и я устал
от так и не конченного холста
(лица и ветки,
лица и ветки
только в белом цвете).
Рожденный на волжском берегу, в городе Рыбинске, за два года до войны, Вадим Воронцов бережно хранит свои детские впечатления. В них – ключ к пониманию всего его творчества. Откроем первые страницы предисловия: «Детство, как ему и положено, было сказочно-волшебным. На его золотом крыльце были тепло, любовь и забота семьи, большой многолюдный двор, где жизнь звенела бесконечными приключениями, играми и забавами, строгая и умная школа, прелесть каждого утра с голубями в небе и гомоном стрижей, огромный мир Волги… музыка тех лет, учившая любить жизнь и красоту родной земли и ее людей, никогда не проходившее чувство слитности с прекрасной и нежно и страстно любимой страной и, конечно, книги, книги, книги…» Потом мальчик вырос, поступил в МАИ, перебрался в столицу. Здесь он всерьез увлекся литературным творчеством. Но ощущение от мира осталось у него по-детски чистым, незамутненным. Он по-прежнему касается сердца «пронзительно и звеняще».
Молодой литератор рано почувствовал на себе симптомы этой редкой и «несовременной болезни» – «любить возвышенно и нежно». Отсюда и неприятие со стороны «взрослых» зануд и бездарностей официального литпроцесса. Звучание его стихов резало им ухо своей «непохожестью». Нет, не было в них никогда полемики с властью (хоть и была она не в масть) или того бунта, какой разжигают авангардисты, швыряющие в набежавшую волну всех и вся. Напротив – Воронцов стремится к чистым истокам мира и собственной души. Ищет их в «глубине и величии неба,/ Неба лета и осени, утра и ночи,/ Где-то здесь начинается отчуждение,/ Удивленье, неверие, одиночество». Это одиночество раненой утренней птицы, путника, бредущего тропками среди «лопухов и крестов» вечности. Оно мучительное, изматывающее, гнетущее. Но если герой находит родственную душу, как правило, ребенка, восприимчивого к сияющей красоте мира, то жизнь на какой-то момент озаряется «снопом золотых лучей».
 |
| Вадим Воронцов.
Прощальное. – М.: Авторское издание, 2014. – 144 с. |
Чем дальше, тем сильнее наваливается на автора конфликт с цивилизацией, давящей своими рамками. Вадим Воронцов бежит из пыльной столицы на небольшой остров посреди Рыбинского моря, где у него есть небольшая дачка, туда, где легко дышится и пишется. То же «робинзонство» – и в поэзии. Подальше от тирании запретов и канонов, придуманных людьми, – на просторы свободного творчества. Вот почему совсем не хочется отягчать вольные чаечные крылья его стихов всевозможными «-измами». Отмечу только, что внимательный читатель непременно увидит в их переливчатом оперении многочисленные связи и переклички с мировой литературой, с мудрецом Хайямом, ликующим Пушкиным, лаконичными и созерцательными японцами, романтичными и порывистыми европейцами; а то вдруг вывернется поэт в сплошные маяковские губы…
Да, все в этих «прощальных» стихах, написанных в разные годы, – сокровенное, исповедальное. Так же просто, искренне и откровенно интимно и оформление издания. Поэт словно отворяет перед нами старенькую калитку своего одиночества, вовлекая в узкий круг посвященных. «Узость» круга, впрочем, – понятие сугубо математическое, его очерчивает тираж книги – 100 экземпляров. В действительности же воронцовских «мутантов», тех, кто способен видеть белые звезды Млечного Пути, орхидеи у водопада, розовых пчел и обнаженность берез, вероятно, куда больше.
