Владимир Дворкин
Российская атомная подлодка «Юрий Долгорукий» – корабль призванный сохранять стратегическое равновесие.
Фото Reuters
Очевидно, что в соответствии с объявленным президентом России условием синхронизации процессов ратификации Пражского договора по СНВ он может вступить в силу только после одобрения его сначала Сенатом США и затем Госдумой. Есть вероятность, что это произойдет до конца 2010 года. Если, конечно, не случится нечто экстраординарное в отношениях между Россией и США, как это произошло, например, с Договором СНВ-2, который был достаточно быстро ратифицирован в США, но на несколько лет застрял в Госдуме.
Когда Дума уже практически «созрела» для его одобрения, США дважды резко обострили наши отношения в результате несанкционированных СБ ООН действий вооруженных сил США и НАТО. Первый раз в зоне Персидского залива, во второй раз – развязав войну в Югославии. В конце концов в 1997 году в Нью-Йорке удалось продлить срок действия Договора СНВ-2 на 5 лет и подписать два согласованных заявления о разграничении стратегической и нестратегической ПРО. Но позднее Сенат США отказался от его ратификации из-за намерений выйти из Договора по ПРО 1972 года, и одновременно были сорваны планы переговоров по обсуждению подготовленного проекта Договора СНВ-3.
БЕЗ ДОВЕРИЯ НИЧЕГО НЕ ПОЛУЧИТСЯ
Нечто похожее происходило с Договором ОСВ-2, который также не был одобрен американским Сенатом, хотя стороны договорились придерживаться его ограничений и длительное время их соблюдали.
Но если предположить, что США не ратифицируют Пражский договор, то выполнение его условий по согласию правительств двух стран вряд ли представляется возможным, поскольку не будет запущен верификационный механизм, который отсутствовал в Договоре ОСВ-2 и контроль его выполнения обеспечивался главным образом с помощью национальных технических средств разведки.
Пентагон и Госдеп прилагают значительные усилия для ратификации Пражского договора и пока что настроены достаточно оптимистично, полагая, что это будет возможно до промежуточных осенних выборов в Сенат, после которых республиканцы могут усилить свое влияние. Но критики договора в США не унимаются и выдвигают немало таких претензий, которые для специалистов представляются абсурдными. Так, например, утверждается, что договор должен привести к сокращению и ограничению российского нестратегического ядерного оружия, по которому Россия имеет многократное преимущество, что он препятствует развертыванию ПРО США, что американцам придется сокращать число стратегических носителей, а русские могут его наращивать и т.п.
И хотя представители Госдепа и Пентагона вполне аргументированно опровергают эти претензии, поясняя, что невозможно в договор по стратегическим вооружениям включать нестратегическое ядерное оружие из-за принципиальных отличий в способах базирования последнего и возможных мер контроля, что никаким образом не ограничиваются американские программы ПРО, что Россия без договорных ограничений сокращает свои стратегические носители из-за ресурсных ограничений и по этой же причине не сможет увеличивать их количество, критики договора не снимают своих претензий. Заставить их замолчать в демократическом государстве нельзя. К тому же этим критикам могут помочь объявленные в России планы по разработке новой «тяжелой» ракеты шахтного базирования.
Нельзя исключить того, что на слушания в Сенате будут влиять совсем другие факторы, связанные, например, с развитием торгово-экономических отношений России с Ираном в нефтяной, газовой и нефтехимической отраслях, включая продажу очищенных нефтепродуктов, что идет вразрез с односторонними санкциями США по отношению к этой стране, которые могут распространиться и на российские предприятия. Подобные осложнения отношений способны повлиять на «перезагрузочную» атмосферу, в результате чего процессы ратификации Пражского договора могут отойти на второй план.
В России, как известно, ситуация другая, и результаты обсуждения нового Договора по СНВ в Госдуме будут практически полностью зависеть от позиции руководства страны, которой будет строго придерживаться правящая партия. И даже если сейчас лидер фракции ЛДПР яростно критикует договор, вряд ли можно сомневаться в том, что вся фракция проголосует, как всегда, в поддержку руководящей линии. Хотя возможен и такой вариант, когда в соответствии с руководящими указаниями, для того чтобы поддержать баланс с США не только по количеству ядерных боезарядов, но и по числу голосов «против», фракция проголосует соответствующим образом. В любом случае обо всех критических аргументах российских законодателей и экспертов, считающих новый Договор ущербным для России, нужно информировать членов Сената США, что поможет им одобрить Договор.
КРИТИКА КРИТИКЕ – РОЗНЬ
Вместе с тем критика Пражского договора в России со стороны ряда экспертов заслуживает внимания в той части, которая связана не столько с договорными деталями, сколько с самим принципом сокращения ядерных вооружений в условиях значительного отставания сил общего назначения от тех, которыми располагают развитые государства и в первую очередь США. Действительно, есть ли реальные основания подвергать нападкам собственно условия договора, если в отличие от своего предшественника, в качестве основных ограничений он содержит только допустимые пределы по боезарядам на развернутых носителях (1550 ед.), по количеству развернутых носителей (700 ед.) и суммарному количеству развернутых и неразвернутых пусковых установок МБР, БРПЛ и ТБ (800 ед.)? Никаких ограничений на структуры и подуровни ядерных триад сторон нет. Существенные изменения по сравнению с Договором СНВ-1 претерпели правила засчета боезарядов: их количество определяется по реальному оснащению МБР и БРПЛ независимо от числа посадочных мест на платформах разведения, а любое количество КРВБ на ТБ считается за один боезаряд. Для вывода из числа развернутых подводных ракетоносцев нет необходимости не только «выдергивать» из них пусковые установки, но и полностью вырезать ракетные отсеки, что было определено условиями предыдущего договора.
Новый Договор по СНВ не накладывает никаких ограничений на модернизацию и замену стратегических наступательных вооружений. Необходимо всего лишь уведомить о новом типе МБР и БРПЛ, который отличается от ранее заявленного типа техническими характеристиками хотя бы по одному признаку: количеству ступеней, типу топлива, по длине ракеты (без головной части), длине первой ступени, диаметру первой ступени более чем на 3%. Это дает значительно большую свободу для модернизации и изменению боевого оснащения ракет по сравнению с условиями Договора СНВ-1.
Одна из проблем еще до начала и в процессе переговоров заключалась в американских планах по оснащению БРПЛ и МБР высокоточными неядерными боезарядами. Как следует из текста договора, США согласились включать ракеты с таким оснащением в суммарное допустимое количество стратегических вооружений. Это означает, что в планы США не входит развертывание неядерных БРПЛ и МБР в таком количестве, которое могло бы заметно снизить ядерный потенциал СНВ.
Значительные изменения произошли в согласованных сторонами системах инспекций и уведомлений. Интенсивность инспекций снизилась с 28 до 18 в год и они разделены на два типа. Первый тип включает в себя инспекции по подтверждению данных о количествах и типах развернутых и неразвернутых вооружений, по количеству боезарядов на развернутых МБР и БРПЛ, а также по количеству вооружений на развернутых ТБ. Ко второму типу относятся инспекции по проверке данных о количествах, типах и технических характеристиках неразвернутых вооружений и фактов о переоборудовании или ликвидации вооружений, а также для подтверждения того, что ранее заявленные объекты не используются в целях, нарушающих положения Договора.
Сокращен объем уведомлений относительно текущих исходных данных о состоянии стратегических вооружений, об их передвижениях, об инспекционной деятельности: 42 вида уведомлений вместо 152 по Договору СНВ-1.
Если в соответствии с Договором СНВ-1 действовали 39 согласованных заявлений, то в новом Договоре остались только 10, и связаны они в основном только с инспекционной деятельностью, процедурами показов вооружений, включая осмотры пусковых установок БРПЛ, переоборудованных под крылатые ракеты, а также с традиционным запретом на скоростное перезаряжание (пятое заявление).
Правда, нельзя не отметить недостаток Договора, связанный с обменом телеметрической информацией. Российское руководство настаивало на том, чтобы такого обмена вообще не было, объясняя тем, что в России будут проводиться летные испытания новых типов МБР и БРПЛ, в то время как в США новых разработок в ближайшей перспективе не ожидается. Длительные дискуссии завершились тем, что стороны согласились предоставлять магнитные ленты с записями измеряемых в полете параметров не более чем при пяти пусках ракет ежегодно при том, что каждая сторона сама выбирает конкретные пуски, по результатам которых она предоставляет необходимые данные.
Таким образом, Россия будет лишена возможности получать информацию по результатам летных испытаний американских БРПЛ и МБР с неядерными высокоточными боезарядами, а информация по характеристикам такого типа боевого оснащения могла бы оказаться полезной для российских специалистов. В то же время пуски новых российских МБР «Ярс» и БРПЛ «Булава» уже проводились в условиях действия Договора СНВ-1, и магнитные ленты с результатами телеизмерений должны были передаваться американской стороне. Так что ничего нового американцы не получили бы.
В целом же текст и условия нового Договора по СНВ для России представляются вполне приемлемыми и нет необходимости защищать его от непрофессиональных нападок, тем более что в НВО уже неоднократно комментировало подобную критику (см., например, статью Виктора Есина, № 25). Однако это не означает отказа от обсуждения периодически возникающих опасений по поводу того, что в условиях глубоких сокращений СНВ Россия оказывается беззащитной перед подавляющим превосходством США и Запада в целом в силах общего назначения с десятками тысяч единиц высокоточного неядерного оружия, перед развертываемой США ПРО, перед приближающейся к российским границам военной инфраструктуры НАТО.
 Ракета «Минитмен» – основная МБР США. Пражский договор касается и её. Фото из книги «Атомный век» |
ЧТО ВЛИЯЕТ НА СОКРАЩЕНИЯ
Прежде всего необходимо подчеркнуть, что в России начиная с 1992 года ни одна ракета или пусковая установка, ни один подводный ракетоносец или тяжелый бомбардировщик не были ликвидированы из-за действовавших договорных ограничений (СНВ-1, СНП) или будут ликвидированы по условиям нового договора. Сокращения проводились по причине полного израсходования неоднократно продленного эксплуатационного ресурса и низких темпов ввода в боевой состав новых вооружений. Достаточно отметить, что, когда в 1994 году вступил в силу Договор СНВ-1, СЯС России уже были сокращены естественным путем примерно в полтора раза. В декабре 1994 года количество боезарядов в ядерной триаде уменьшилось с 10 299 в 1992 году до 7059 единиц. В частности, количество тяжелых ракет сократилось с 308 до 204 единиц, количество подводных ракетоносцев – с 62 до 47 единиц. К этому времени состав американских СНС оставался практически неизменным, но в дальнейшем должен был сокращаться по условиям Договора СНВ-1.
Что же касается Пражского договора, то он показал важнейшую особенность и совпадение ядерной политики Москвы и Вашингтона – отсутствие намерений осуществлять в обозримой перспективе реальные сокращения своих стратегических вооружений ниже уровня, зафиксированного еще в 2002 году в Московском договоре СНП (1700 – 2200 боезарядов). Пониженный уровень боезарядов по новому договору демонстрируется по существу всего лишь изменением правил засчета боезарядов на бомбардировщиках. Если принять, что на 56 развернутых американских ТБ Б-52 реально могут быть размещены 1120 КРВБ, а по правилам условного засчета в Договоре СНВ-1 – 672 боезаряда, то теперь их остается 56. Таким же путем реальное количество боезарядов (более 850) на 77 развернутых российских ТБ типа Ту-160 и Ту-95мс превращается в 77 боезарядов. Поэтому беспокойство по поводу новых сокращений СЯС России пока что можно отложить.
Опасения, связанные с подавляющим превосходством сил общего назначения США и НАТО, способных с помощью высокоточного оружия уничтожить или значительно ослабить российские СЯС, основаны, с одной стороны, на неизжитых представлениях о силовом противостоянии на пиках холодной войны, которые, кстати, периодически стимулируются «буйными» независимыми экспертами в США. С другой стороны, даже если рассматривать фантастические сценарии удара неядерными средствами по российским СЯС, что означало бы широкомасштабную войну против ядерной России, о чем никто на Западе не может себе представить даже в кошмарном сне, то сторонникам такой угрозы следовало бы внимательно прочитать в новой Военной доктрине России условия применения ядерного оружия.
Массированное применение против России обычных вооружений как раз и представляет собой угрозу ее существованию, и ответ будет ядерным. Вот почему превосходство в силах общего назначения Запада представляет собой не военную угрозу, а опасность оказаться на обочине технологического развития, что и вызвало призывы к модернизации страны.
Все эти рассуждения относятся и к гиперболизированной угрозе американской ПРО. Но даже если придерживаться парадигмы силового противостояния, то хорошо бы усвоить кажущуюся парадоксальной для неспециалистов истину: по мере сокращения стратегических вооружений эффективность ПРО, которая, как считается, предназначена для перехвата ракет, участвующих в ответном ударе, снижается, поскольку при низких уровнях СНВ теряется смысл первого разоружающего удара. По той причине, что при его нанесении у стороны, подвергшейся нападению, остается больше ракет для ответных действий, которые способны преодолевать ПРО.
Показателем надуманности угроз со стороны американской ПРО могут служить оценки эффективности перехвата иранских ракет системами SM-3, которые планируется развернуть в Европе, выполненные экспертами-профессионалами в рамках проекта Лондонского международного института стратегических исследований в 2009–2010 годах (IISS). По этим оценкам для перехвата одной иранской ракеты потребуется минимум пять (!) противоракет типа SM-3. Теперь можно представить эффективность этой ПРО при попытках перехвата российских МБР с постоянно совершенствующимися передовыми средствами преодоления любой ПРО. Поэтому и планировать перехват наших ракет совершенно бессмысленно.
Сторонники силового противостояния с Западом должны не опасаться, а приветствовать приближение военной инфраструктуры НАТО к российским границам. Слабость космической и авиационной разведок может быть компенсирована захватом «языка». Для удара по базе ПРО/ПВО с комплексами «Пэтриот» в Польше в 70 км от наших границ даже «Искандеры» не потребуются. И вообще, чем ближе, тем лучше: противника можно гранатами забросать.
КАК НАМ ЖИТЬ ДАЛЬШЕ
Если же серьезно рассматривать обсуждение Пражского договора в Госдуме, то следовало бы учесть американский опыт подготовки его к ратификации в Сенате. Во-первых, в апреле опубликован очередной Ядерный обзор (Nuclear Posture Reviev. Report 2010), в котором детально определены все приоритеты ядерной политики США. Наряду с декларативным снижением опоры на ядерное оружие в обеспечении национальной безопасности небезынтересно отметить приверженность ряду принципов из прошлого, в частности аргументацию в пользу сохранения всех трёх компонентов стратегических ядерных сил (наземного, воздушного, морского) как гарантии на случай потери эффективности одной из составляющих по каким-либо причинам. Это уж точно из старых концепций ядерного сдерживания СССР. В то же время дискуссии о возможности в перспективе отказа от одной из составляющих продолжаются. Вероятнее всего США могут отказаться от воздушной составляющей, поскольку уже давно можно было услышать от вполне компетентных представителей высшего командования Пентагона о нехватке тяжелых бомбардировщиков для решения неядерных задач. Попытки отказаться от МБР наземного базирования наталкиваются на сопротивление властей штатов, где базируются эти МБР.
Представляется, что ослабленным российским вооруженным силам тем более должно было бы не хватать тяжелых бомбардировщиков с высокоточными неядерными КРВБ, которые способны решать боевые задачи на прилегающих к границам ТВД без захода в зоны ПРО. С учетом новых правил засчета боезарядов по Пражскому договору Россия практически ничего бы не потеряла в ядерном балансе с США при отказе от ядерных ТБ.
Во-вторых, США открыто объявили состав СНВ в условиях нового договора: 420 развернутых МБР, 60 развернутых ТБ и 14 подводных лодок с 240 БРПЛ. В России по этому вопросу власть молчит, эксперты могут, конечно, строить относительно достоверные прогнозы, но этого совершенно недостаточно для демонстрации открытой политики ядерного сдерживания. Возможно, на закрытых заседаниях в Госдуме эти параметры обсуждаются, но этого недостаточно.
В частности, неизвестно, чем Минобороны аргументирует необходимость разработки и развертывания новой «тяжелой» МБР стационарного базирования? Можно услышать о недостаточном забрасываемом весе МБР типа «Тополь-М» и БРПЛ «Булава», о том, что чем-то необходимо заполнять освобождающиеся шахтные пусковые установки и другие аргументы, которые не выдерживают серьезной критики. Повышенный забрасываемый вес еще можно было как-то оправдать в прошлом, когда ставились задачи поражать большие площади городов. Но с тех пор площадные объекты научились представлять в виде концентрированного набора целей, для поражения которых не требуются боезаряды огромной мощности, а вполне достаточно зарядов малой мощности при повышенной точности попадания. Так зачем же нужны новые «тяжелые» ракеты, которые теперь рассматриваются как дестабилизирующий тип вооружений?
Вместо этого значительно выгоднее со всех точек зрения наращивать группировку мобильных МБР типа «Тополь-М» с РГЧ. Если такое решение принято окончательно, то самое мягкое, что о нем можно сказать, – это грубый стратегический просчет.
В-третьих, для того чтобы успокоить сторонников сохранения надежного ядерного сдерживания, в США предусмотрены значительные ассигнования на поддержку всей ядерной инфраструктуры, включая ядерные лаборатории. Интересно, как эти проблемы решаются в России?
Все перечисленные выше вопросы целесообразно открыто обсуждать не только в Госдуме, хотя там прежде всего, но и на более широком экспертном пространстве с привлечением ученых РАН и независимых специалистов. В результате таких дискуссий можно было бы получить представление и о более общих проблемах безопасности. Например, прийти к общему пониманию, что баланс с США по СНВ в рамках договорных ограничений никакого отношения к обеспечению военной безопасности России не имеет, а играет роль статусного фактора. Возможно, более важен режим транспарентности, который предохраняет от переоценки военных потенциалов сторон, что всегда приводило к излишним тратам человеческих и материальных ресурсов.
