Александр Сладков
Радикальные исламисты не должны безнаказанно топтать землю независимой Сирии. Фото автора
Я обратил внимание: у командного пункта сирийской армии, на восточной окраине столицы республики, – автостоянка. Частные легковые машины. Вот так же они стоят в России, у КПП многих воинских частей. То есть у нас офицеры, контрактники ежедневно приезжают и уезжают на своих машинах на службу. Здесь военные, по распорядку, приезжают на войну. Рядом их жилье, квартиры, семейные заботы, дети, жены, родители. А тут линия фронта. Удобно. Но опасно.
ХОМС, СТАРЫЙ ГОРОД
К военной ситуации в столице республики мы еще вернемся. Теперь немного о Хомсе. Это большой город. Третий по величине в Сирии. После Алеппо и Дамаска. В недалеком прошлом Хомс был главным аграрным центром страны. Всю зелень, овощи выращивали там. Но…
Теперь это место больше известно как родина контрреволюции. Точнее, именно здесь оппозиция впервые взяла в руки оружие и выступила против власти. И, надо сказать, вполне успешно – отхватила под свой контроль около 40% территории Хомса. Весь так называемый Старый город с крупнейшим в стране сахарным заводом, который ныне разрушен, как и большинство зданий, где заседают боевики. Зато на «правительственной» стороне работает нефтеперерабатывающий комбинат и действует военное пехотное училище. Наш путь в Хомс занимает всего два часа. От Дамаска 165 километров. Шоссе великолепное (не то что у нас – войны нет, а дороги разбомблены). Единственная проблема – опасность. Нас предупредили: выезжать нужно не слишком рано и не слишком поздно. Лучше всего все путешествие начать и закончить до обеда. Но и в это время можно нарваться на неприятности, ну, там, обстрел или захват в заложники…
Хомс – большой, красивый, современный восточный город. Мы говорим про центр. Кафе, лавочки, магазины. На наших глазах пекут и продают пиццу, заворачивают шаурму. Мечети – муэдзин, призывая к молитве, читает азан. Православные храмы. Алкогольный магазин есть. Я интересуюсь, какие напитки больше берут. Продавец на ломаном русско-английском языке объясняет, мол: «Сирийские напитки любят. Ну и водку, конечно».
Водка на прилавках стоит. Разных видов.
В сопровождении военных мы следуем в Старый город. Улицы по ходу движения быстро пустеют. Проезжаем обложенные мешками с песком пулеметные гнезда, один шлагбаум, второй, все. Война.
Раз в 10–15 минут бухает миномет. Его позиция где-то рядом, в закоулках. Шурша оперением, мины уходят на ту сторону Старого города и там взрываются. Из-за дома выполняющего роль линии фронта поднимается белый дым. Беспокоящий огонь. Нужен ли он, полезен ли с военной точки зрения? Как сказать. Во-первых, дорого. Ну а, во-вторых, по-моему, артобстрел без последующего наступления пехоты малоэффективен. День-два, и его уже особенно-то никто не боится. А тут не день. Третий год идет война. Сирийская война. У которой свой стиль, свои особенности.
МОТИВЫ БЕСКОМПРОМИССНОСТИ
Я могу говорить лишь о том, что вижу. Первое: солдаты и офицеры правительственной армии мотивированы. Жестко. Весьма и весьма. Например, беседую здесь с сирийским прапорщиком. Он, как и остальные бойцы Хомского фронта, высказывается о войне весьма экспансивно: «Мы воюем и будем воевать до конца. Сирия – наша родина. Мы ее защищаем! И она, родина, в этой войне права. Посмотрите: все наши солдаты и офицеры – сирийцы. У нас нет приезжих бойцов, не то что на другой стороне!»
Вторая особенность этой войны – место противостояния. В основном идут уличные бои. За редким исключением, когда противники обстреливают попадающие к ним в засаду воинские колонны. Где-нибудь в пустыне. А так… Все действия разворачиваются в городских пределах. Если это жилые кварталы, выкурить из них противника – тяжелый труд. Улочки здесь узкие. Машины легковые разъезжаются буквально впритирку. Расстояний между домами нет. Один дом, второй, третий – у всех общие стены. И вот боевики, понаделав в этих стенах дыр, сочатся из одного дома в другой, перетекают. А еще они роют тоннели. Длинные! Проводят в них освещение, выкапывают ответвления, устраивают под землей склады, убежища, комнаты отдыха. Немного похожая ситуация существовала во время войны во Вьетнаме.
Там однажды американцы разместили свою дивизию недалеко от Сайгона. В джунглях. В Кучи, в так называемом Железном треугольнике. И с первого дня стали нести потери. Прямо в лагере. Оказалось, дивизия «села» прямо на вьетконговские подземные коммуникации! Партизаны выходили из-под земли ночью и резали американцев. Но в Сирии другие тоннели. В них не устраивают подземные лагеря. Их используют для неожиданных маневров в городских боях. Идет, к примеру, группа военных в атаку, теснит боевиков. А те уходят под землю и оказываются у военных в тылу. Выходят и наносят удар сзади. Очень опасно. Правда, сейчас сирийская армия приноровилась к профилактике таких сюрпризов. Едва идут вперед, сразу ищут тоннели. Находят и подрывают их.
Третья особенность сирийской войны, на мой взгляд, – ставка на снайперов.
Это весьма действенный боевой и психологический фактор. Когда идет шквал огня, стреляют по всем. Когда одиночный сухой выстрел – это, милок, именно по тебе!
На каждой войне снайперские истории гуляют из окопа в окоп, обрастая самыми невероятными деталями и подробностями. Взять Чечню. Сколько было сказок про прибалтийских снайперш, хладнокровно убивающих в развалинах Грозного российских солдат. «Белые колготки» – да-да, так их все звали. И передавали из уст в уста: «Наши! Поймали ее! Воткнули гранату! И разорвало ее напополам!!!»
Правда, никто и никогда этих снайперш не видел. И не снимал. Есть и у меня в запасе такая история. Майор один из воздушно-десантной дивизии в январе 95-го был назначен командовать группой десантников-снайперов. Ночью они работали, днем спали. Так вот Серега, да его так звали, Серега, рассказывал:
– Сплю я днем, и тут рация…
– Вермут! Вермут!
Это позывной у него такой был. Я, говорит Серега, к наушникам, а там женский голос, хриплый такой, сексуальный:
– Вермут! Ты зачем моих мальчиков убиваешь?!
– Ну я обматерил ее, конечно, – цокает языком Серега, – и все!
Снайперша это была или нет, неизвестно.
СНАЙПЕР АВЕНЮ
У боевиков в Сирии снайперы, как правило, иностранцы. Во всяком случае, это устоявшаяся информация, которая повторяется на фронте изо дня в день. И действуют эти снайперы дерзко, активно. Вот это я уже сам могу подтвердить. Почти всегда отбитая у оппозиции городская территория еще долго остается опасной для открытого перемещения. Как военные себя пытаются при этом обезопасить? Они натягивают вдоль своих тропинок матерчатые завесы, выстраивают ржавые, сгоревшие автобусы в колонны, чтобы перебегать за ними незаметно для вражеских стрелков. Перемещаясь по таким коридорам в пригородах Дамаска, я вспомнил свои похождения по Аллее Смерти в Боснии в окруженном сербами мусульманском Сараеве. В начале 90-х.
Западники называли ту линию Снайпер-авеню. Находящиеся в прилегающих к жилой зоне горах наши православные братья устраивали настоящую охоту за городскими прохожими. Стариками, детьми, женщинами – стрелкам было все равно. И вот чтобы обезопасить людей, миротворцы выстроили целую стену из морских грузовых контейнеров, заслоняющих город от гор. А французские военные-миротворцы пускали в ход так называемые антиснайперские миссии. Техника у них была простая: на открытом месте стоял танк. Если экипаж замечал, что откуда-то стреляет снайпер, танк долбил в ответ из пушки беглым огнем, пока не откалывал в нужном месте кусочек планеты. Вместе со снайпером.
Здесь, в городах Сирии, такие миссии были бы бесполезны. Местные военные, с которыми я обсуждал «снайперский вопрос», говорили мне: «Чтоб уничтожить одного блуждающего стрелка, нам понадобится разбить целый квартал!»
Авиации мало. Удары с воздуха, во всяком случае в Дамаске и в Хомсе, по-моему, большая редкость. А куда бить, куда бросать бомбы? Если поддерживать действия наземных сил, так можно запросто попасть по своим. В городских развалинах все перемешано, это многослойный пирог: тут войска, тут оппозиция, тут снова войска. И близко, очень близко друг от друга. На открытой местности работать? Так в пустыне позиций у боевиков нет, они все жмутся к домам. И ПВО у оппозиции («спасибо» Западу и «Друзьям Сирии») день ото дня крепчает. Говорят, вот только недавно боевики получили из Ливии очередную партию ПЗРК «Стрела-2».
Двигаясь по развалинам Старого города, в Хомсе, мы делаем короткий привал в долговременной огневой точке. Сумрак. Лишь через пару минут глаза отвыкают от света. Тесная комната. Стены изнутри выложены мешками с песком. Две маленькие-маленькие, узенькие бойницы. С улицы через них пробиваются лучи яркого света. Два бойца, щурясь, сидя за пулеметами, непрерывно каждый у своей бойницы высматривают что-то на той стороне. «Ба-бах!!!» – один дает короткую очередь. Тут же буквально за стенкой слышен щелчок. Боец поворачивается к нам и неподходящей случаю детской гримасой дает понять: мол, снайпер! Хорошая же реакция у того парня, что сидит там, на той стороне! Отвечает на выстрелы военных в ту же секунду!
Если обратить свой взор от линии фронта в тыл, видно, как развалины в один момент вдруг резко заканчиваются. Дальше – обыкновенные дома. Ну разве что стены кое-где выщерблены пулями и осколками. Видно, что все они прилетали со стороны боевиков. Но улицы не просто чистые, они вылизаны! Цветочки в окнах. Прямо Цюрих, а не Хомс! Редко где увидишь такую настоящую любовь к своему дому, к своей малой родине. Дети играют на дороге, веселые, ухоженные. Не обращающие внимания на шуршание мин. В подъездной нише сидят несколько взрослых. С дымящимися сигаретами. В Сирии курят все и везде. Завидев нас, они дружно, как по команде, вскидывают вверх кулаки. Что-то типа: «Но пасаран!» – «Они не пройдут!»
Кстати, здесь, в этой арабской и мусульманской стране, никто не восклицает: «Аллах Акбар!» Даже солдаты во время атаки. Они кричат: «Алла мхаеджещ!», что означает: «Боже! Храни армию!» А гражданские, сторонясь темы исламизации, вместо «Салям малейкум» приветствуют друг друга словом «Мархаба!», то есть просто «Здравствуй!».
Разговариваю с одним из жителей Старого города в Хомсе. Ясир Томи. Владелец маленькой бакалейной лавки. Она здесь же, на этой улице. Он говорит: «От моей квартиры до линии фронта 70 метров. Но, послушайте, мои предки приехали сюда 100 лет назад, прадед мой жил в этой квартире, дед, родители, я живу! Почему я должен отсюда уезжать?! Это моя родина! Родина моих детей! Сейчас солдаты нас защищают. Уже не так страшно. Придет же время, прогонят бандитов? Я думаю, что придет!»
А я подумал тогда вот о чем: эти женщины, беспомощные мужики и дети для сирийских солдат – своеобразный заградотряд! Еще один важный мотив стоять в этом Старом городе до конца. Куда отступать? Сзади 50 метров и дети!!!
Мы возвращаемся в центр, ночуем в довольно сносной гостинице, завтракаем в весьма приличном, но, как и везде в Сирии, дешевом кафе. Едем домой. И уже в пути узнаем: возле нашей гостиницы взрыв. Как раз у кафе, где мы ели. Две машины взлетели на воздух. Пятеро погибших, 30 раненых. Вот так. Война. И всякий ее ведет по-своему. Я думаю, в официальном Дамаске и в голову никому не придет мысль – взять да и подорвать мирных людей, пусть и живущих на территории, подконтрольной боевикам.
В столице республики все та же картина. В центре – жизнь, на востоке, у черты города, – перестрелки. На вчерашнем поле боя тренируется сирийский спецназ. Раз за разом солдаты берут штурмом развалины какой-то фабрики. Сержант командует, поправляет кому-то амуницию, кому-то подсказывает, куда смотреть, в каком направлении вести наблюдение. И это, наверное, правильно. Солдат рождается не в бою, а на полигоне. Старая истина.
Уже освобожден полностью промышленный район Дамаска. Разблокировано шоссе, идущее прямо на Хомс. Но бои идут в Алеппо. На границе с Турцией, Ливией, Ираком, Иорданией. Война продолжается.
Дамаск
