Вместо "сценариев" – решение проблем

Антиглобалисты выступают не против прогресса, а против той «гегемонии немногих», к которой ведет политика глобализации. Фото Reuters

В нынешней отечественной экспертной среде западная аналитика в чести. И, например, наблюдающееся возрождение интереса к идеям Германа Кана (1922–1983) – факт вполне показательный. Недаром Сергей Першуткин в статье «Размышления о невозможном» («НВО», № 37) отмечает, что «труды этого легендарного американского футуролога и военного стратега представляются… удивительно злободневными и современными в силу непростых российско-американских отношений».

Все верно, однако на Западе идеи Кана живы и активно обсуждаются постольку, поскольку там сохраняются те цели и задачи, которыми был озабочен Кан. А озабочен он был проблемой если и не уничтожения, то ослабления России как ведущей силы современности. Западу хотелось бы победить Россию окончательно и необратимо, поэтому понятно, что для Запада по-прежнему актуален тот вопрос о цене возможной победы над Россией, которым задавался Кан.

Другое дело – как надо относиться к идеям Германа Кана нам, в России? Безусловно, нам не только полезно, но и необходимо перечитывать работы Кана – в частности, и для того, чтобы лучше понять вывернутую, фарисейскую «логику» Америки и Запада, хотя она вообще-то понятна и так. Как уже было сказано, нынешние западные оппоненты России – прямые наследники советологов-антисоветчиков и кремлеведов-русофобов прошлого, и ретроспективный анализ в сопоставлении с настоящим это лишь подтверждает.

Знать Кана нам надо и потому, что на фоне интеллектуальных претензий его и его коллег четче обозначается фактическое отсутствие в современной отечественной науке фундаментальных исследований и публикаций по цивилизационной тематике, где проблема охватывалась бы с широтой и глубиной, свойственной, скажем, соответствующим работам Владимира Вернадского. Комплексный, «без дураков», концептуальный анализ бытия человечества как оказался не в чести в России с хрущевских времен, так и пребывает у нас на положении падчерицы-«замарашки» по сей день. А прочная база для ренессанса научной футурологии создана вообще-то давно, но – не Германом Каном.

Изучать тем не менее Кана и вообще западных теоретиков стоит. Однако изучать некие идеи и исповедовать их или хотя бы признавать за ними глубину и интеллектуальную мощь – вещи все же разные. Кан мыслил амбициозно в точном смысле этого слова, то есть спесиво, чванно, при явно завышенной самооценке. Так стоит ли нам равняться на Кана, на его подходы и вообще на чужую методологию анализа тех или иных сторон жизни общества?

ТАК ЛИ УМЕН КАН, КАК ЕГО МАЛЮЮТ?

Пожалуй, имеет смысл напомнить о том, кто есть Герман Кан и откуда пошла его слава… Американский физик Кан после окончания в 1945 году Калифорнийского технологического института с 1948 по 1961 год сотрудничал с корпорацией «РЭНД» (RAND – Research and Development Corporation). В этом крупнейшем «мозговом» центре США Кан изучал применение в военной стратегии теории игр, теории исследования операций и методов системного анализа. Разрабатывал методологию прогнозирования («метод сценариев»), а стал известен после выхода книги «On thermonuclear war» («О термоядерной войне»), где излагались сценарии возможного применения ядерного оружия в рамках концепции «взаимного гарантированного уничтожения». Кан утверждал, что ядерная война отличается от обычной лишь уровнем разрушений и поэтому должна анализироваться и планироваться теми же методами.

Замечу, что Кан в таких взглядах был не одинок, да и высказал их не первым. Уже в 1955 году выходец из бывшей Австро-Венгрии, генерал Штабной академии португальской армии Ф.О. Микше опубликовал одновременно в Лондоне и в Нью-Йорке книгу «Atomic Weapons and Armies» («Атомное оружие и армии»).

Вскоре она вышла также в Париже под названием «Тактика атомной войны», и в предисловии к французскому изданию генерал инженерных войск тогда еще неядерной Франции Комбо рекомендовал ее не только коллегам, но и государственным и политическим деятелям Запада. Имеется и давний русский перевод, который я, в свою очередь, горячо рекомендую читателям «НВО» как яркий пример западной «аналитической» паранойи.

А в 1956 году увидела свет брошюра «On Limiting Atomic War» («Об ограничении атомной войны»), написанная английским коллективом из контр-адмирала сэра Антони Баззарда, профессора Блэкетта, члена парламента Дениса Хили и Ричарда Гулд-Адамса. И пусть читателя не обманывает название брошюры – речь в ней шла не об исключении ядерной войны, а о том, как вести ее в неких ограниченных рамках. Запад тогда очень желал «договориться» с СССР о том, что применение Западом ядерного оружия где-нибудь в Азии не приведет к массированному ядерному ответу СССР.

Кан следовал еще дальше и допускал тотальную ядерную войну, начав с публикации книги «On Thermonuclear War» и продолжив в 1962 году книгой «Thinking about the Unthinkable» («Мысли о немыслимом»). В первой он утверждал, что экономика США после термоядерной войны «относительно быстро сможет восстановить большую часть довоенного национального продукта». Во второй писал: «Относительно нормальная и счастливая (? – С.Б.) жизнь будет возможна даже в суровых условиях, которые могут оказаться доминирующими после ядерной войны».

Концы с концами у Кана не сходились даже в пределах одной цитаты. Если после ядерной войны доминируют суровые условия, то какая-то жизнь в них (с перспективой вымирания), наверное, возможна. Но как можно быть счастливым на атомных развалинах того Нью-Йорка, в котором Кан издавал свои «Мысли о немыслимом»?

Может быть, Кана и его единомышленников ободряло то, как быстро восстала из пепла Хиросима? Но разница между чуть ли не фанерным японским городом и громадой Нью-Йорка была так же велика, как между «хиросимской» атомной бомбой в 20 килотонн и термоядерными зарядами мегатонного класса, которые к тому времени начали поступать на вооружение и в США, и в СССР.

В начале 60-х годов Кан основал и возглавил Гудзоновский институт, занятый исследованиями в сфере национальной безопасности и государственной политики и ставший также международным центром по «исследованию будущего» с филиалами во Франции и в Японии. «Провидя» будущее, Кан утверждал, что благодаря научно-техническому прогрессу все страны – в зависимости от социально-экономического и политического развития – якобы вступят в стадию постиндустриального общества, что якобы позволит решить все основные проблемы современности. Известны и такие работы Кана, как «The year 2000», «Things to come; thinking about the seventies and eighties», «The next 200 years» и «The coming boom» (1982), которые создали ему репутацию одного из классиков современной прогностики.

Но уровень мышления этого крупнейшего западного теоретика виден уже из того, что он увлеченно рассматривал возможные (с его точки зрения) варианты эскалации конфликтных ситуаций между СССР и Западом, пользуясь аналогией с дурацкой игрой пьяных американских подростков chicken («цыпленок») – когда партнеры, соревнуясь, бешено гонят машины, выбрасывая из окна пустые бутылки из-под виски, в непроницаемых темных очках и т.д. по нарастающей. Кан писал: «Одной из причин отрицательного отношения людей к использованию игры в chicken в качестве метафоры для уяснения сущности эскалации является то, что она подчеркивает возможность для обеих сторон действовать одинаково...» – и прибавлял: «Я считаю... что в современных условиях нам, возможно, придется согласиться играть в международный вариант игры в chicken, хотим мы этого или нет».

А ведь отношения ядерных держав – даже если они и не всегда взвешены и дальновидны – это не игра в chicken ни по форме, ни по существу! И показательно, что Кан игнорировал, например, уроки Карибского кризиса, давшего миру реальный пример как неразумной эскалации, так и разумной деэскалации возможного ядерного конфликта.

Воля ваша, но я не склонен смотреть на Германа Кана как на выдающегося прогнозиста, образ мыслей которого нужно брать за образец.

ДИАГНОЗ ТОВАРИЩА СААХОВА ПОДТВЕРЖДАЕТСЯ

«Но ведь его прогнозы во многом сбылись!» – могут возразить мне отечественные адепты методологии Кана. Что ж, верно, спору нет. Однако прогнозные оценки западных аналитиков, если они даже и сбываются, заставляют вспомнить об остроумной почти шутке: «Опросы населения проводятся для того, чтобы население знало, что оно думает». Так вот, так же как не мог не подтвердиться «диагноз товарища Саахова» относительно «delirium tremens» у Шурика из «Кавказской пленницы», не могут не оправдываться и прогнозы западных аналитиков…

Недаром Герман Кан разрабатывал методологию прогнозирования на основе метода «сценариев». А сценарий, как сообщают нам словари, это план театральной пьесы или содержание фильма с подробным описанием действия и указаниями по оформлению. Сценарии пишут заранее, а затем по ним разворачиваются те или иные события – в соответствии со сценарием.

Причем перспективный план и сценарий – вещи разные, ибо план – это хотя и тоже заранее намеченный, но намеченный порядок выполнения работ, а сценарий – это план игры! Надеюсь, разница между одним и другим улавливается?

Сегодня термин «игрок» («глобальный игрок», «региональный игрок» и т.д.) стал в мировом политическом и аналитическом словаре общеупотребительным. Но стал он таковым в ходе следования вполне определенным сценариям развития мировой ситуации: влиятельным силам было не просто выгодно, а жизненно необходимо привить миру взгляд на политику и вообще на социальное бытие как на игру. Конечно, еще Германн (не Кан, а из «Пиковой дамы») был не чужд подобного взгляда, но только со второй половины ХХ века он начал внедряться в общественное сознание Запада в качестве не только допустимого, но и единственно верного. А ведь взгляд-то этот – и неперспективный, и контрпродуктивный, и опасный.

Причем вполне объяснимо, почему этот взгляд и возник в США, и навязывается оттуда. Развитие США никогда не было внутренне обусловленным и последовательным. Последовательной была лишь территориальная их экспансия. Казалось бы, в противоречии с практикой экспансии находились идеи изоляционизма, но в действительности эти идеи лишь идеологически маскировали тот факт, что на определенном этапе Соединенным Штатам надо было спокойно освоить и закрепить надежно за собой те захваты, которые им удались. Такое положение вещей вообще характерно для взаимоотношений теоретических доктрин США и политики: теория служит прикрытием политики, а не ее путеводной звездой. Признак, в общем-то, развитого ханжества при не очень развитом уме.

Как только создавались возможности для нового этапа экспансии – не столько уже территориальной, сколько экономической и политической, этот этап тут же начинался – нахраписто и бесстыже. Директор Вашингтонского института изучения политики Р. Барнет писал в 1988 году: «Конкуренция – дух нашей культуры. Поскольку большинство других стран также рассматривают международную политику как игру, было бы, наверное, утопией ожидать, что Соединенные Штаты смогут относиться к нашей хрупкой планете по-иному...»

Принимая в компанию «играющих» весь мир, Барнет, как ранее и Герман Кан, валил, конечно, с больной головы на здоровую. Но в целом все было сказано ясно и открыто. Для кого-то Земля, может быть, и планета, а для Америки – ИГРУШКА. Будучи склонным считать, что автор, заявляя это, завирается, напомню мнение человека наблюдательного, отца кибернетики Норберта Винера, который писал: «Я прекрасно знал о тенденции (процветающей отнюдь не только в Америке, но проявляющейся у нас особенно сильно) относиться к войне как к захватывающему футбольному матчу, в котором в определенный момент выясняется окончательный счет, показывающий, кончилась ли игра победой или поражением...»

Как видим, «игровой» подход к острым мировым проблемам изобрел не Кан – он лишь сделал его одним из базовых принципов своей «теории», и эта «теория» очень подошла современной Америке. Соединенные Штаты с момента своего образования были отделены от внешней войны «оборонительными рвами» двух океанов и долго жили только собой – еще в 40-х годах ХХ века массовые настроения изоляционизма были в США настолько сильны, что президент Рузвельт сознательно допустил Пирл-Харбор для того, чтобы иметь повод вступить в мировую войну. Однако, окончательно выйдя в результате этой войны на просторы планеты, Америка заменила идею изоляционизма идеей своей борьбы «за демократию» в любом уголке мира и – «до последнего патрона».

Академик Вернадский говорил о всеобъемлющем сотрудничестве людей как о законе природы. Фото 1934 года

Такой стиль политики требовал и требует не только авианосцев США во всех океанах и «карманных» террористов по всему миру, но и соответствующей методологии якобы анализа, когда вначале делаются «аналитические прогнозы», «предполагаются» те или иные «сценарии», а затем мировая политическая ситуация взрывается очередным «предсказанным» конфликтом. Соответственно и остальные стороны жизни якобы «постиндустриального» – по Кану & С – общества трансформируются так, как и предсказывал товарищ Саа…, пардон, мистер Кан.

Скажем, сегодня «цивилизованный» человек без кучи гаджетов и шагу ступить не может и при этом все более отдаляется от образа жизни, приводящего в жизнь всесторонне развитого человека как основополагающего элемента общества, достойного называться человеческим. Однако упаси бог сомневаться в том, что развитие мира могло быть и иным! Ведь именно гаджеты предсказал сам великий Кан…

Но стоит ли нам в России так уж некритически воспринимать как руководство к анализу важнейших проблем мира, в том числе и военно-политических, заемную методологию западных прогнозистов? Для них международная политика – игра, а война (вдали, конечно, от порогов их коттеджей) – захватывающий футбольный матч.

А для нас?

Даже в те времена, когда аристократические «верхи» в России были крайне далеки от нищенствующих «низов», у нас никто и никогда – ни «наверху», ни тем более в «низах» – к войне, как к игре, не относился. Для России синонимом войны всегда было и остается одно – ратный труд, горе и разруха. Вот исходный базовый принцип для отечественного аналитика. Но окажется ли способен молодой человек усвоить его, если будет взахлеб стремиться «не отстать» от «передовой» «аналитической» мысли Запада? Сможем ли мы давать верные аналитические оценки, если в российском аналитическом сообществе будут все более укореняться те методы и подходы к анализу, которые «апробированы и развиваются за рубежом» – в том числе в «новейшей парадигме», именуемой AR (action research)?

Да, сегодня процент «сбываемости» прогнозов в рамках этой и прочих подобных парадигм высок. Но основная причина здесь – резко возросшие за последние четверть века возможности мировых вненациональных сил манипулировать человечеством в интересах «золотой» элитарной кучки. Западные футурологи – точнее, те из них, кто близок к этой кучке, – не предугадывают события, а конструируют их. И поскольку цели и задачи такого конструирования глубоко антагонистичны подлинным интересам человечества, стоит ли удивляться, что политическая и социальная жизнь мира все более напоминает бедлам?

Впрочем, это же верно и в отношении современной России, и так будет продолжаться до тех пор, пока Россия будет это Западу позволять. А не позволять этого буржуазная, привязанная к мировым фондовым биржам Россия не способна. Такой вывод очевиден, но очевиден лишь для тех, кто овладел действительно научными методами анализа. И эти методы имеют более чем давнюю историю, напомнить о чем необходимо.

ПРОГНОЗ ПРОГНОЗУ РОЗНЬ, ИЛИ НОВОЕ – ЭТО ХОРОШО ЗАБЫТОЕ СТАРОЕ

Французский профессор Дебидур свой наиболее известный труд «История европейской дипломатии» закончил в 1891 году так: «Мы можем надеяться (не впадая в утопию), что наиболее опустошительные завоевательные войны, причинами которых почти всегда является честолюбие какой-либо династии или необдуманный порыв какого-либо народа, станут в Европе все более и более редкими».

Здесь было ошибкой все: и объяснение причин, и само предвидение хода событий. Через четверть века после прогноза Дебидура в самом центре Европы шла именно опустошительная завоевательная война с участием соотечественников профессора.

А вот другой пример – вполне серьезный аналитик Генри Ноэл Брейлсфорд в марте 1914 года в книге «Война стали и золота» заявлял: «Эпоха завоеваний в Европе закончилась; и если не считать Балкан и, может быть, окраин Австрийской и Российской империй, то можно с максимально возможной в политике достоверностью сказать, что границы наших современных национальных государств установлены окончательно. Лично я полагаю, что между шестью великими державами не будет больше войн».

До так и не увиденной Брейлсфордом Первой мировой войны оставалось менее полугода.

С другой же стороны, еще 15 декабря 1887 года Энгельс написал в Лондоне слова, которые Ленин назвал через 30 лет пророческими: «Для Пруссии-Германии невозможна уже теперь никакая иная война, кроме всемирной войны. И это была бы война невиданного ранее размера, невиданной силы. От восьми до десяти миллионов солдат будут душить друг друга и объедать при этом всю Европу. Опустошение, причиненное Тридцатилетней войной, – сжатое на протяжении трех-четырех лет и распространенное на весь континент, голод, путаница нашего искусственного механизма в торговле, промышленности и кредите, крах старых государств и их рутинной государственной мудрости, – крах такой, что короны дюжинами валяются на мостовой. Такова перспектива, если доведенная до крайности система конкуренции в военных вооружениях принесет, наконец, свои неизбежные плоды. Вот куда, господа короли и государственные мужи, привела ваша мудрость старую Европу».

Не во всех, но в основных предвидениях Энгельс оказался научно точен. Почему? В отличие от Германа Кана он не был вооружен теорией игр, не анализировал ситуацию в стиле action research и не обслуживал интересы тех, кто задумывал мировую войну. А «мудрые» действия будущих поколений буржуазных «государственных мужей» смог предвидеть прозорливо. Что ему помогло? Ответ можно найти у Ленина, который в работе «Три источника и три составных части марксизма» четко указал на истоки всех проявлений общественной жизни в классовом обществе. И эта его мысль сформулирована на уровне емкой формулы: «Люди всегда были и всегда будут глупенькими жертвами обмана и самообмана в политике, пока они не научатся за любыми нравственными, религиозными, политическими, социальными фразами, заявлениями, обещаниями разыскивать интересы тех или иных классов».

Как это верно! Ужасы старой России, породившие революцию, творились в царской России не в силу личной жестокости царя и представителей имущих слоев, а в силу их социальной жадности, их нежелания приобщить к осмысленной жизни всех своих соотечественников, а также в силу готовности элиты любыми – вплоть до ужасных – способами подавить социальный протест.

Сегодня мы имеем в мире то же самое с одним отличием: манипулирование общественным сознанием доведено до такого совершенства, что возможный социальный протест успешно канализируют в русло цветных революций, поощрение гомосексуализма, посильного шопинга и т.д. Вряд ли, используя методы анализа в стиле AR, можно понять, зачем это делается, как этому противостоять и что этому можно и нужно противопоставить.

Лишь стоя на позициях марксистского анализа – в том числе в военно-политической сфере, – можно иметь верный взгляд на мир и смотреть на него не через черные или розовые очки, а зорко и точно. Марксизм интеллектуально зорок и потому, что постулирует себя не как догму, а как руководство к действию и развитию. Во времена классиков марксизма еще не были разработаны методы системного анализа, но классики мыслили не только диалектично, но и системно. К тому же такой компетентный аналитик, как Елена Сергеевна Вентцель определяла системный анализ как формализованный здравый смысл. Ничего не скажешь – хорошо сказано!

Но помнят ли, знают ли об этом современные российские аналитики? Необходимость честного осмысления современности и будущего налицо, и это в России начинают понимать. Так, 22 октября в стенах Общественной палаты РФ прошла II всероссийская научно-практическая конференция «Аналитика в стратегическом развитии и безопасности России: взгляд в будущее – 2030». В тезисах основного доклада, в частности, говорится: «К концу ХХ века сформировалась доминирующая глобальная капиталистическая форма хозяйствования и доминирующая глобальная либеральная идеологическая система. Они должны подтверждать свою гегемонию, борясь со всеми формами инакомыслия и «инакоделания» во всех уголках планеты… Глобализованный однополярный мир предназначен не… для развития стран и народов, а для сохранения гегемонии немногих за счет направленной социальной стагнации и хаотизации многих».

Верно, но это подход, по сути, хотя и не очень последовательный, но – в русле марксистских оценок. Выходит – верное новое, это хорошо забытое старое? Так, может быть, надо вспоминать его смелее? Конференция проходила в рамках деятельности ассоциации развития аналитического потенциала личности, общества и государства «Аналитика», однако приоритеты в названии ассоциации надо бы переставлять с точностью «до наоборот». Только в том случае, если государство будет заинтересовано в объективном анализе в интересах общества, если в обществе будут возникать условия для развития всех его членов, мы получим думающего, способного адекватно осмыслять действительность индивидуума. И это вообще-то тоже марксистский взгляд на общественное развитие, а творческое отношение к марксистской методологии способно обеспечить расцвет подлинно аналитической мысли в России и в мире. Это верно постольку, поскольку лишь марксизм дает миру шанс на умное будущее. Интересна в этом отношении эволюция социальных взглядов крупнейшего нашего ученого, геохимика Вернадского.

ГЕРМАН КАН ИЛИ ВЛАДИМИР ВЕРНАДСКИЙ?

Академик и царской, и советской Академии наук Владимир Иванович Вернадский (1863–1945), один из основателей партии кадетов, в 1917 году товарищ министра народного просвещения Временного правительства, находясь на территории, занятой белыми, записал 6 января 1920 года в дневнике: «Мысль невольно обращается к будущему… Идет катастрофа…» Так Вернадский оценивал красное наступление на Деникина. И апокалипсическими антибольшевистскими настроениями проникнуты многие страницы дневников Вернадского времен Гражданской войны.

Прошла четверть века, и в 1944 году Вернадский писал в статье, опубликованной в журнале «Успехи современной биологии»: «В ХХ веке, впервые в истории Земли, человек узнал и охватил всю биосферу… Перед человеком открывается огромное будущее, если он поймет это, и не будет употреблять свой разум и свой труд на самоистребление... Геологический эволюционный процесс отвечает биологическому единству и равенству всех людей... Это закон природы. Все расы между собой скрещиваются и дают плодовитое потомство. В историческом состязании... в конце концов, побеждает тот, кто этому закону следует. Нельзя безнаказанно идти против принципа единства всех людей как закона природы...»

Как видим, подход Вернадского к анализу деятельности человечества принципиально противоположен игровому подходу Германа Кана. В игре по определению есть выигравшие и проигравшие, а Вернадский говорит о всеобъемлющем сотрудничестве людей как о законе природы. Пренебрегать же законами природы смертельно опасно. И если для анализа процессов в техносфере та же теория игр полезна, то анализ процессов в биосфере, опирающийся на идеи игры, ведет нас даже не в тупик, а в пропасть.

Писал Вернадский в 1944 году и так: «Исторический процесс на наших глазах меняется. Впервые в истории человечества интересы народных масс – всех и каждого – и свободной мысли личности определяют жизнь человечества, являются мерилом его представлений о справедливости. Человечество, взятое в целом, становится мощной геологической силой. И перед ним, перед его мыслью и трудом, становится вопрос о перестройке биосферы в интересах свободно мыслящего человечества. Это новое состояние биосферы, к которому мы, не замечая этого, приближаемся, и есть «ноосфера»...

Ноосфера есть новое геологическое явление на нашей планете. В ней впервые человек становится крупнейшей геологической силой... Ноосфера – последнее из многих состояний эволюции биосферы и геологической истории... [И] важен для нас факт, что идеалы нашей демократии идут в унисон со стихийным геологическим процессом, с законами природы. Отвечают ноосфере. Можно смотреть поэтому на наше будущее уверенно. Оно в наших руках. Мы его не упустим».

Вернадский имел в виду социалистическую демократию и социалистическое будущее России и мира и в публичной статье был искренен, ибо в своих дневниках времен войны записывал сходные мысли.

Мы, однако, упустили умное будущее. И без анализа того, почему так произошло, без последующих выводов с позиций Маркса и Вернадского, наше будущее рискует быть плачевным.

Причем с учетом профессиональных интересов основной читательской аудитории «НВО» нельзя не сказать и о необходимости не заемного, а самобытно российского подхода к военно-политическому анализу. Его точность, компетентность и практическая польза будут зависеть не только от честности и гражданственности аналитиков, но и от их научно-методического оснащения. Тот же Вернадский, не освоив верную методологию, даже искренне любя Россию, не увидел спасительного для нее пути, который видели марксисты и на который они Россию вывели. Лишь позднее Вернадский пришел к осознанию чисто научной правоты марксизма как ученый и аналитик.

Жизнь общества – это все же не игра, и, видя эту жизнь во всем ее объективном многообразии, мы поймем, что нам необходимо не конструирование «сценариев» жизни, а поиск решения реальных жизненных проблем. Например, в тезисах II всероссийской научно-практической конференции «Аналитика…» сказано: «Следует иметь в виду, что наибольшая военно-стратегическая опасность для России проявится через 7–10 лет, когда возможности глобальной ПРО… превысят действенность ее преодоления стратегическими ядерными силами России…»

Слово «когда…» в этом тезисе можно и нужно заменить словом «если…». Однако верные практические пути к этому мы не отыщем, принимая за основу те аналитические методы, которыми оперируют наши оппоненты, ибо они представляют силы, разрушающие биосферу и не приемлющие ноосферу, а мы обязаны противостоять им.