Трудный путь к согласованию

Если опираться на силовиков, с ними надо делиться полномочиями.
Фото Арсения Несходимова (НГ-фото)

Примерно год осталось до того момента, когда соправителям придется согласовать вопрос о том, кто из них пойдет на следующие выборы президента. Согласование вряд ли будет простым. Дмитрий Медведев довольно уверенно движется вверх по всевозможным рейтингам, а популярность Владимира Путина остается традиционно высокой. Первый – формальный глава государства, второй – председатель правительства и лидер партии власти...

Трудный путь к согласованию обещает стать главной политической интригой следующего года. Речь ведь идет не о спортивном состязании или личных карьерных перспективах этих политиков, а о характере политического развития страны в ближайшие годы.

В предлагаемом анализе главное внимание сосредоточено именно на данном аспекте – на связи между способом решения «проблемы 2012» и различными вариантами изменения или сохранения существующего режима.

В ожидании раскола

Способы решения «проблемы 2012» во многом заданы фактором окончательного оформления режима как «мягкого» авторитаризма. Этот режим может казаться правящей группе и ее лидерам далеко не совершенным, потому что его поддержание требует неимоверных усилий по соединению «мягкости» и авторитаризма. Тем не менее возможные издержки серьезных режимных изменений оцениваются руководством как неприемлемые. Правление по любви (избирателей) может закончится разводом, а при ужесточении придется делиться властью с исполнителями (репрессивными органами) и забыть о «перезагрузке» в международных отношениях, похоронив заодно идею экономического развития на основе модернизации производства.

Эта общая характеристика режима нуждается в некоторой конкретизации, тем более что существует довольно широко распространенное мнение, согласно которому режим, напротив, начал терять устойчивость после президентства Путина. Дело здесь, на мой взгляд, в том, что внешние проявления сегодняшней как бы слабости являются вполне обычными для такого типа режимов. В период же становления режима существовавшая потенциальная многовекторность политического развития требовала от правящей группы использования относительно «жестких» методов управления, что воспринималось как сила режима. После серьезной, хотя и не полной, зачистки политического поля оказалось, что проводимая одновременно с ней авторитарная модификация демократических институтов, игравших определенную, хотя и не главную роль в 1990-е годы, дала успешные результаты, и поэтому курс на дальнейшее их сворачивание был признан нецелесообразным. В результате этих процессов – снижения значимости политической оппозиции и предоставления ей довольно просторного институционального «гетто» – режим оформился как «мягкая» диктатура, допускающая при сравнительно невысоком уровне прямого давления на оппозицию «сверху» проведение ограниченно конкурентных выборов, многопартийность и даже некоторый уровень уличной протестной активности.

Адам Пшеворский и Дженифер Ганди (в статьях Gandhi J., Przeworski A. Cooperation, Cooptation and Rebellion under Dictatorships; Gandhi J., Przeworski A. Authoritarian Institutions and the Survival of Autocrats) показали, что авторитарные режимы, практикующие многопартийные выборы в парламент, вовсе не имитируют демократию, а используют эти «демократические» (лишь по названию) институты инструментально. Прежде всего – для кооптации оппозиционных политиков. За возможность хотя бы в весьма урезанном виде преследовать свои интересы и ценности оппозиция платит режиму отказом от оспаривания высшей власти. Благодаря этому режим получает возможность направлять недовольство различных групп граждан в контролируемое и безопасное русло, минимизируя тем самым угрозу массовых протестных выступлений.

Такая политика предполагает также некоторые уступки оппозиции по принятию и проведению отдельных курсов, а также задабривание социальных групп, которые в тот или иной момент демонстрируют готовность восстать.

Надинституциональное положение лидера или правящей группы, обеспечиваемое контролем над всеми значимыми государственными структурами и ресурсами, позволяет производить по мере надобности институциональные изменения, направленные на совершенствование управления оппозицией. С одной стороны, стимулы для участия оппозиционных политиков в институциональной деятельности должны обновляться, чтобы они и их сторонники не чувствовали себя отторгнутыми и не пытались искать выход из состояния «коллаборационизма». С другой стороны, всегда существует риск, что оппозиция может воспользоваться неудачными институциональными подвижками и, почувствовав перспективу борьбы за власть, создать проблемы, – поэтому изменения производятся минимальные и противоречивые и не относящиеся к святая святых режима – высшей власти.

При этом, конечно, за «неправильное» поведение оппозиционные партии и их лидеры, заседающие или стремящиеся заседать в парламенте, подлежат вытеснению из этой «игры» на улицу (как политическую арену), что влечет за собой утрату существующих, пусть и весьма ограниченных, возможностей влияния на политический процесс.

Стратегия кнута и пряника превращает оппозицию, соглашающуюся на такие условия существования, в одну из опор режима, дополняя основные механизмы мобилизации социальной поддержки режима. В российском случае – партию «Единая Россия», структуры исполнительной власти, провластные общественные организации и профсоюзы, государственные и зависимые от государства предприятия и СМИ.

В рамках такого устройства могут осуществляться партийные проекты различных типов. Разновидности политического предпринимательства (разной степени успешности) представлены ЛДПР и «Патриотами России». Вынужденное маневрирование между лояльностью и оппонированием в надежде на лучшие времена, когда можно будет вступить в настоящую конкурентную борьбу с правящей группой, демонстрируют «Справедливая Россия», КПРФ, «Яблоко». Часть тех же эсэров и яблочников, а также «Правое дело» полагают, что способны трансформировать режим изнутри.

Группы непартийной оппозиции либо стремятся встроиться на описанных условиях в режим в надежде компенсировать неизбежную в этом случае потерю симпатий в обществе другими ресурсами, либо, опасаясь потерять имеющуюся базу поддержки, твердо отстаивают принципы неприсоединения к режиму.

Барбара Геддес дополнила характеристику функций выборов и участия в них оппозиции в подобных режимах (Geddes B. Why Parties and Elections in Authoritarian Regimes?), отметив, в частности, что выборы держат главную партию авторитарного режима в тонусе, а получаемое на них сверхбольшинство сигнализирует заслуживающим доверия образом о молчаливой поддержке режима обществом. Таким образом подкрепляется понимание начальниками и рядовыми сотрудниками аппарата власти простой истины: лояльность – единственно правильное поведение. Оппозиции же дается понять, что ее планы изменить или свергнуть режим – пустые мечтания, что должно ее морально подавлять.

Следуя таким правилам игры – на что рассчитывает наша оппозиция?

Прежде всего на то, что внешние по отношению к политическому процессу обстоятельства, такие как кризис, провалы управления, спонтанное формирование запроса на изменения в обществе в беднейших социальных группах и (или) в «среднем классе», в какой-то момент смогут изменить соотношение сил в пользу оппозиции. Тогда в обществе окажутся востребованными программы и лозунги, акции и организационные структуры оппозиции.

Наряду с этими ожиданиями под воздействиям ситуационной поправки к институциональному устройству в виде тандема и по мере роста самостоятельности Медведева замаячила также перспектива раскола между соправителями. А внутриэлитный раскол, как известно, является одной из предпосылок демократизации авторитарных режимов.

Показания к согласованию

Однако при всей очевидности расхождений внутри тандема вероятность их превращения в раскол крайне мала.

Да, известно, что раскол часто становится результатом давления «снизу». Политики первого ряда, ищущие варианты самоусиления при наличии реальной перспективы обретения собственной широкой базы поддержки, часто отходят от генеральной линии. Собственно, только такого рода расколы, а не разнообразные расхождения, разногласия и даже размежевания внутри правящей элиты рассматриваются в теории в качестве предпосылки демократизации. В российском случае те сигналы, которые идут к потенциальному реформатору Медведеву «снизу», не достигают цели по очевидной причине: никакой широкой базы они не обещают.

Известно также, что и знаки «сверху» могут подтолкнуть общество к самоорганизации, которая может приобрести политические формы, что, в свою очередь, должно подталкивать некоторых политиков, уже находящихся на вершинах власти, к следующему шагу в сторону от генеральной линии.

Но идущие от президента сигналы, наиболее сильным из которых стал курс на модернизацию, не воспринимаются «внизу» как призывы поддержать потенциального демократизатора. Да они таковыми, по всей видимости, и не являются. Судя по всему, Медведев заинтересован в обретении массовой поддержки не для вступления в борьбу за высшую власть, а для того, чтобы к моменту согласования иметь более прочные позиции в торге с партнером-соперником. Поэтому он, хотя и не прочь привлечь поддержку групп в независимом гражданском обществе, в первую очередь делает ставку на то, чтобы увеличить долю собственных сторонников среди тех, кто поддерживает режим в целом (одновременно, разумеется, переключая на себя, где это возможно, сегменты обширных элитных клиентелистских сетей, созданных Путиным).

Тандем вряд ли прекратит существовать. Фото с сайта PhotoXpress.ru

Ведь после согласования политическая жизнь не заканчивается. Удастся согласовать второй срок – отлично. А если не удастся, то нужно иметь какие-то ресурсы, которые позволят остаться на ведущих ролях в политике, возможно – продержаться до момента, когда замаячит перспектива нового президентства (возраст позволяет на это рассчитывать). Наконец, в ходе согласования может встать вопрос об уходе из большой политики – и размер компенсации будет определяться исходя из имеющегося на момент согласования политического веса, не обусловленного исключительно формальным статусом президента.

В любом случае то, что встал вопрос о согласовании, уже само по себе является определенным достижением Медведева. Он мог оставаться местоблюстителем, что не мешало бы пользоваться какой-то мерой автономии, но при этом соперничество со старшим партнером исключалось бы в принципе. В долгосрочной перспективе это закрепляло бы его подчиненную роль без шансов изменить этот «расклад» в будущем. Однако он нашел открывшую дорогу в самостоятельное политическое будущее стратегию, которая вынудила Путина всерьез считаться с ним как потенциальным соперником, при этом Путин не сумел найти способа предотвратить такое развитие событий.

Ситуацию можно интерпретировать в теоретико-игровом духе. Игра в сотрудничество, которая началась между Путиным и Медведевым с целью конституционно корректного решения «проблемы 2008» и на которой основано существование тандема, предполагала, что в случае «предательства» – попытки увольнения Медведевым Путина или попытки Путина отстранить Медведева от должности президента – каждый из участников располагает возможностью наказать «отступника». Путин ответил бы на увольнение мобилизацией крепких и широких клиентелистских сетей административного, партийного, бизнесового и СМИшного базирования. Медведев в ответ на попытку смещения его с должности попытался бы подавить ее как путч. Взаимная угроза развязывания борьбы без правил, опирающаяся на расчет последствий, к которым она могла привести, делала «предательство» почти невероятным.

Но наказания за плавное отступление от «плана» просто не существовало, чем нынешний президент и воспользовался. И когда он, не разрушая общую схему взаимодействий в рамках игры в сотрудничество, начал конвертировать должностные ресурсы в политические ресурсы других видов, премьер был вынужден в эту игру вступить, опасаясь в случае применения жесткого наказания получить ответный жесткий удар.

Таким образом, на игру в сотрудничество наложилась другая игровая модель, наиболее известная под названием «сhicken»: соперники идут навстречу друг другу, и тот, кто свернет, считается проигравшим, а если не свернет никто, то оба разобьются.

Под этим углом зрения согласование – это попытка не разбить себе лбы.

Однако, если ни один из участников, приступая к согласованию, не продемонстрирует очевидным для всех, включая партнера-соперника, образом, что обладает несомненным преимуществом, это не означает, что столкновение неизбежно.

Во-первых, существует довольно активно обсуждаемый вариант одновременного сворачивания в сторону. В этом случае на пост президента будет претендовать некое доверенное лицо тандема. На мой взгляд, это решение сколь логично, столь же и нереалистично, так как, выполнив задачу момента, тандем, превратившийся в триумвират, столкнется с теми же проблемами, с которыми имеет дело сейчас, или схожими с ними, только в более запутанной редакции.

Во-вторых, можно пойти на выборы вдвоем, чтобы на них определился победитель. Однако при большом разрыве в процентах между победителем и проигравшим произойдет возврат к единоличному правлению. А при близости результатов существование тандема успешно продолжится. Это объясняется тем, что проигравший не сможет наказать победителя созданием настоящей оппозиции ему, так как рискует получить ответный удар.

Институт выборов президента при таком сценарии будет выглядеть более «демократично», чем раньше, но будет представлять собой всего лишь процедурное приложение к согласованному решению, удачно вписавшись в общую режимную конструкцию.

Правда, непреднамеренным последствием реализации такого сценария станет почти неизбежное расширение возможностей конкуренции между поддерживающими лидеров политическими силами (Медведеву придется на какие-то из партий опираться). Это, конечно, не демократизация, но появление некоторых предпосылок для продвижения к ней: превращение бывших оппозиционных партий в прорежимные, как это ни парадоксально, может вести к усилению стимулов к конкуренции для всех партий. Разумеется, подобный процесс, в чем-то напоминающий «ползучую» демократизацию в Бразилии в 1960–1980- е годы, может занять не одно десятилетие.

Конечно, нельзя полностью исключать возможность провала согласования. В этом случае конфликт будет либо разрешен внеэлекторальными методами, либо вынесен на парламентские и президентские выборы. В таком сценарии может происходить разрастание конфликта, который примерно с равной долей вероятности может закончиться победой одного, но неизвестно какого, актора, демократизацией или политическим хаосом. Все эти перспективы – заведомо нежелательны для обеих сторон, так как они означают непредвиденность развития событий, утрату контроля над ситуацией. И именно поэтому участники тандема должны отдавать абсолютное предпочтение согласованному решению «проблемы 2012».

В любом случае согласование позволит вложить в общую копилку массовой поддержки режима личную долю Медведева. Сверхбольшинство никуда не денется.

Не копытами же, в самом деле, стучать

Главный вывод из сказанного выше: никаких стимулов к проведению курса на демократизацию «сверху» более «либеральный» участник тандема не имеет. Возможно, они появились бы, если бы он мог сделать ставку на альянс с оппозиционными образованиями и организованными группами в независимом гражданском обществе. Но первые не демонстрируют способности самостоятельно мобилизовать массовую поддержку в той мере, в которой это требуется для столь решительного шага, а вторые разрознены, относительно малочисленны, неустойчивы и политически довольно наивны.

Ожидать, что до президентских выборов что-то в этом отношении изменится, не приходится. Очевидно и то, что, придерживаясь доминирующих сегодня стратегий, оппозиция вряд ли чего-то добьется и после выборов. Таким образом, для оппозиции решение «проблемы 2012» должно дать задание на следующую политическую пятилетку: как, избежав ужесточения режима, найти прочную и широкую опору в гражданском обществе, заставив тем самым режим, который сам по себе не расколется (а тем более – не демонтируется), включать в последующие расчеты этот фактор? В «борьбе за умы», которая, по определению, сама должна вестись с умом, у режима нет того подавляющего преимущества, которым он обладает в реальной политике, – борьбе за власть.