Борис Межуев
Термин «консерватизм» относится к числу ситуативных. Поэтому я предпочту говорить о консерватизме сегодняшнем, если хотите, в путинском понимании этого явления. В начале 2012 года, когда происходили известные протестные акции, я и некоторые мои коллеги задумались о том, на какие ценности может опираться власть, подвергавшаяся тогда острой критике. Держится ли она исключительно на силе или за ним стоит некая консервативная ценностная традиция, благодаря которой режим обладает некоторой мягкой силой?
В результате мы пришли к формуле, описывающей путинскую политическую стратегию. Это показалось нам некой политической триадой:
1. Защита идеи государственного суверенитета.
2. Защита идеи территориальной целостности.
3. Защита идеи экономического и социального равновесия в обществе.
В тот момент все три ценности подвергались критике с разных сторон и уже потому не могли быть основой консенсуса.
Идея государственного суверенитета выразилась в активной защите, так сказать, в педалировании суверенности, что выразилось в усилении роли силовиков в жизни общества. И это вызывало критику прежде всего со стороны либеральных кругов.
Идея территориальной целостности, казалось бы, самая «консенсусная», подвергалась критике со стороны националистических групп российского общества, которые считали, что борьба за целостность привела к возникновению многих проблем на Северном Кавказе и диспропорциям в развитии российских регионов.
И наконец, идея недопущения крайне левых и крайне правых социально-экономических рецептов критиковалась как политика, ведущая к социальной стагнации.
Вышло так, что утверждение этих трех совершенно очевидных принципов увиделось монополией исключительно центральной власти. Потому что различные части оппозиционной общественности, и либеральная, и левая, и националистическая, выступают с различными альтернативами, но именно эту триаду не воспринимают приоритетной.
Нам показалось, что ставка власти на эти три принципа явилась основной причиной ее победы над своими оппонентами. Причем победы не только силовой, но и политической. И наоборот – недооценка этих трех ценностных оснований оппозиционерами привела их к поражению.
Думаю, нетрудно догадаться, что такая консервативная триада может работать и без Путина, независимо от того, какие конкретные силы будут ее представлять. Данный тип консерватизма не является режимом личной власти. Другое дело, что он может трансформироваться в такой режим. Как, впрочем, может начать вводить свои генеральные ценности в режим политического плюрализма.
Поэтому мне кажется, что правильной формулой консерватизма в России могли бы стать те идеологические основы, что обозначены в ценностной триаде. К этому нужно добавить политическую реформу, которая позволила бы не сделать такой консерватизм основой личной власти. К сожалению, о такой реформе речь пока не идет, что создает для власти все большие трудности.
