Ральф Цвылев
Суперкомпьютерный центр Российской академии наук – один из немногих пока российских информационных оазисов.
Фото Натальи Преображенской (НГ-фото)
Все проведенные и проводимые преобразования в России имеют своей целью вывести страну на траекторию современного развития. Под современным развитием наши реформаторы понимали выведение России на рельсы рыночного развития по западному образцу. Но что такое «западный образец»? Если смотреть в корень, то в конце 80-х – начале 90-х годов Россия, по существу, столкнулась с вызовом новой постиндустриальной эпохи, которая требовала проведения серьезных структурных преобразований в экономике и не только в экономике. Запад с этим вовремя справился.
В опубликованном еще в 1996 году докладе ОЭСР отмечалось, что половину ВВП развитых стран составляет продукция информационных отраслей – телекоммуникации, компьютеры, программное обеспечение, фармацевтика. В докладе президента США в 2001 году также сделан вывод: вклад сектора информационных технологий в рост ВВП экономики США увеличился за семь лет (1992–1999 гг.) с 15 до 30%. Три четверти добавленной стоимости, создаваемой в американской промышленности, приходилось на долю информационного фактора. Таким образом, если раньше в России ставился вопрос о догоняющей индустриализации, то теперь уже речь идет о догоняющей постиндустриализации со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Чтобы правильно и осмысленно подойти к разработке стратегии дальнейшего развития страны, надо, очевидно, учесть все эти последствия. Среди них прежде всего – возможное изменение классических рыночных закономерностей функционирования капитализма. Достаточно сказать, что начавшаяся трансформация бизнеса и экономики меняет устоявшиеся представления о закономерностях созидания материальных и нематериальных благ. На передний план в экономике выступают сетевые структуры, образованные на основе интернета, а основным конкурентным оружием становится невероятная скорость в изготовлении продукции и предоставлении услуг. Согласно американским данным, сетевая экономика растет с ежегодным темпом в 174%, и, по данным за 2001 год, она уже удваивает свои размеры каждые девять месяцев.
Меняется сама концепция производства и характер мышления. Вертикальные системы управления уступают место сетевым методам управления. Массовое производство с иерархическими структурами организации производства по типу фабричного уходит в прошлое. Вместо этого появляются сети предприятий и компаний, которые обслуживают основную компанию, обладающую брэнд-капиталом, то есть высокопрестижной и высоколиквидной торговой маркой, и это становится теперь главным и решающим активом компании. Сети предприятий и компаний, обслуживающие компанию – владельца брэнд-капитала, формируют в дальнейшем метарынок, в пределах которого может происходить непрерывная смена игроков в результате соперничества на этом метарынке. В конечном счете происходит оптимизация сети обслуживающих компаний и предприятий. Все эти изменения некоторые западные специалисты определяют как новую фазу развития капитализма – метакапитализм, или посткапитализм.
Но в России по-прежнему все во власти старых представлений о капитализме. И вряд ли наши реформаторы по-серьезному считаются с этими изменениями. А это означает, что в стратегической перспективе успех реформ может оказаться под большим вопросом.
Здесь уместно привести замечание известного американского экономиста Поля Дракера о том, что человеческое знание есть не только капитал, но это есть единственный капитал, и добавим: капитал во все времена и в разных проявлениях, а капитал в вещественной форме и есть, по существу, овеществленная информация, знания, созданные людьми.
В России интеллектуальный потенциал неуклонно снижается. Если в 1989 г. в СССР индекс интеллектуального потенциала составлял 0,71, то этот же индекс в 1997 г. снизился до 0,47, а в 2000-м – до 0,37. Тревогу вызывает и то, что даже существующий интеллектуальный потенциал в виде научно-технических разработок не востребован частным бизнесом. В России только 6% всех научно-технических разработок ведется в частных компаниях, в то время как в развитых странах на частный капитал приходится основной объем таких разработок.
Индустриальная и постиндустриальная экономика различаются по многим признакам, однако их главное различие в неодинаковом отношении к человеку. Если в индустриальной экономике человек – это лишь один из факторов производства, то в постиндустриальной экономике человек как создатель и носитель информации – центральный элемент, ключевое звено производственного процесса. От его положения в производстве зависят все прочие условия производства. Отсюда помимо всего прочего возможно появление новых представлений о гуманизме. Наша российская практика приверженности к вещному богатству говорит об обратном. С нашими заниженными представлениями о человеке мы вряд ли сможем ответить на вызовы постиндустриализма. Об этом говорит, например, наша хроническая неспособность разработать политику заработной платы, соответствующей реалиям и требованиям современного мира.
Мы продолжаем находиться во власти многих представлений, унаследованных еще от эпохи индустриализма. К таким представлениям относятся, например, завышенные оценки ресурсного богатства страны как гарантии экономического роста. Между тем, например, в модели американского экономиста П. Помера было показано, что темп экономического роста находится в прямой зависимости от объема информации, сосредоточенной в том секторе экономики, где создаются образцы новой продукции и технологии. Исследования, проведенные на Западе и у нас, показывают, что высокая обеспеченность ресурсами (главным образом энергетическими ресурсами) не ведет к экономическому росту, а может, напротив, вызвать экономическую стагнацию. Так, продажа одной тонны сырой нефти приносит до 20–25 долларов прибыли, в то время как один килограмм наукоемкого продукта в информатике и электронике извлекает до 5 тыс. долларов прибыли. Достаточно сказать, что в тех же США от международной торговли высокотехнологичной продукцией получают до 1 трлн. долларов выручки.
Все высказанные нами соображения относительно ресурсов имеют множество объективных подтверждений, но они, к сожалению, не находятся в поле зрения наших реформаторов.
Унаследованные от прежней индустриальной экономики представления должны, очевидно, меняться, и должны вырабатываться новые понятия, соответствующие особенностям постиндустриальной эпохи. Иначе говоря, нам надо принять вызов со стороны новой постиндустриальной философии производства. По всей видимости, это должно быть главным в наших преобразовательных усилиях. Однако, судя по президентским посланиям Федеральному собранию, такой вызов пока еще не принят. Это означает, что все наши усилия по реформированию экономики не дадут нужного эффекта и страна может оказаться на обочине мирового развития, а это становится все более реальным исходом наших реформ.
