Ископаемое Будущее

Еще не так уж и давно, в 1974 году, профессор Александр Исаакович Китайгородский ставил под сомнение содержательность самого термина «футурология»: «┘Строго говоря, такой науки не существует, ибо уверенные прогнозы способен делать лишь узкий специалист в своей области». В СССР футурологию отождествляли в лучшем случае с научной фантастикой (science fiction).

Подобная уверенность базировалась на априорном признании метода экстраполяции как единственно возможной и адекватной технологии прогнозирования будущего: «Любой прогноз – это в первую очередь процесс экстраполяции, базирующийся на компетентных и хладнокровных оценках того, что было в прошлом, и того, чем мы располагаем в настоящем».

Классический пример использования метода экстраполяции – легендарный первый доклад Римскому клубу «Пределы роста» (Meadows D.L. et al. The Limits to Growth: A Report for the Club of Rome's Project on the Predicament of Mankind. 1972). Однако явная ограниченность этого метода в процессах прогнозирования будущего выявилась очень скоро. Недаром уже в 1992 году пришлось опубликовать уточненный прогноз Римского клуба – «За пределами: глобальная катастрофа или устойчивое будущее?».

Но вся эта процедура уточнения будущего привела лишь к уточнению коэффициентов исходной математической (экстраполяционной) модели. «В конце концов наука┘ выполнила почти все, что от нее требуется для того, чтобы обеспечить человеку комфортабельную жизнь. Но достижение мечты человечества – построение коммунизма – не сводится к успехам техники», – отмечал профессор Китайгородский. И действительно, принципиально нового ничего нет вот уже более 100 лет: рентгеновское излучение открыто в 1895 году; электрон – в 1897 году; явление радиоактивности – в 1898-м.

Главный недостаток и внутренне присущий порок экстраполяций – переоценка последствий краткосрочных тенденций и недооценка масштабов и природы долгосрочных изменений.

Именно это и подвело авторов «Пределов роста». Их подход к будущему был сугубо операционалистский: будущего как такового в данный момент не существует; будущее делается нами сегодня. Описывая апокалипсическую картину исчерпания природных и всех прочих видов ресурсов к 2000 году, они не принимали во внимание еще один принципиально важный ресурс – само будущее.

Нынешнее поколение наиболее нетривиальных футурологических прогнозов этим и отличается на онтологическом уровне от традиционных экстраполяций, что рассматривают будущее как ресурс, который способен управлять настоящим. События совершаются потому, что их притягивает будущее. То есть будущее обретает статус стратегического субъекта в процессах прогнозирования этого будущего. Будущее обрастает свойствами субъектной субстанции.

Выясняется, что гораздо более эффективный способ предсказать будущее не через экстраполяцию тенденций развития современных технологий и тенденций, а через отправку в будущее значений (знаков). Американский философ Михаил Эпштейн называет эти значения футурологизмами. Футурологизм (futurologism, буквально – «будесловие») – разновидность неологизмов, новые слова, которые обозначают еще не существующие, но возможные явления┘ Футурологизмы – это слова, которые предшествуют самим явлениям, как бы опережают их, а возможно, и предвещают их, формируют те понятия, из которых, в свою очередь, могут формироваться сами явления», – пишет Эпштейн.

Между прочим, так появились вполне реальные и привычные нам сегодня роботы, киберпанки и киберспейс (киберпространство)┘ Роботы – изобретение братьев Чапеков (1920-е годы); киберпанки и киберспейс – Уильяма Гибсона (1980-е). И этот процесс творения материального мира через язык, то есть через создание семиотических объектов, продолжается очень активно. Означаемого еще нет, а означающее – уже там, в будущем.

Сегодня необходимо поменять саму парадигму прогнозирования будущего. Минимум экстраполяций, максимум альтернативных вероятностей. А это означает, что в процессе прогнозирования будущего (рефлексивного управления) участвуют два стратегических субъекта: футуролог (социальный конструктор) и собственно будущее как объект, обладающий психикой.

С последним, возможно, трудно смириться. Но такой подход находит абсолютно адекватное объяснение, например, если использовать хорошо разработанную концепцию психологических виртуальных реальностей российского философа и психолога Николая Александровича Носова. Главное в этой концепции – образ, создаваемый человеком, его сознанием, объективен и может вполне «материально» влиять на поведение человека, его самочувствие, на физиологические процессы. Человек сам создает себе (и в себе) миры, а затем сам предпринимает усилия, чтобы овеществить, воплотить в реальность эти миры.

Нострадамусы (или – в современной терминологии – футурологи и социальные конструкторы) не предсказывают будущее и тем более его не знают. Они буквально творят его, то есть создают виртуальные реальности, которые затем становятся актуальной реальностью – данный нам в ощущениях физический мир. Вполне логично будет сделать следующий шаг и допустить: будущее – это виртуальная реальность, наделенная свободой воли.

Будущее уже существует. Экстраполяция – это лишь попытка оконтурить, «пальпировать» будущее. Причем при экстраполировании ни о какой «психологии будущего» речи не идет, и она, психология, в расчет не принимается. Отсюда и такой фатально низкий КПД реализуемости экстраполяционных прогнозов.

В то же время достаточно допустить, что будущее – это некий виртуальный метасубъект со своей автономной психикой и с этим будущим уже можно работать. И жить в нем.