Иннокентий Павлов Теперь, когда документ под названием "Основы социальной концепции Русской Православной Церкви" (далее ОСК) благополучно почил в архиве, настало время историкам дать ему свои оценки.
Сразу надо отметить, что ОСК не оказали сколько-нибудь заметного влияния на церковную жизнь. Кто желал (а таковых было немного), по этому поводу немногословно высказался еще в 2000 г. Что же касается рядовых верующих и значительной части духовенства, то они просто не ведают ни о каких ОСК. Не проявила к документу сколько-нибудь серьезного интереса и российская политическая элита. Посвященное им скромное собрание 5 апреля 2001 г. в Госдуме, хотя и получило громкое название "общественных общероссийских чтений", было инициировано тремя депутатами третьего ряда, единственным статусным "тяжеловесом" на нем был Жириновский. Не лучше обстояло дело и 6 июля того же года, когда аналогичное мероприятие в стенах Госдумы, инициированное теми же депутатами, получило уже название "парламентских слушаний".
Немного истории
Подготовке ОСК сопутствовали две "программные" статьи. Название одной их них - "Обстоятельства нового времени. Либерализм, традиционализм и моральные ценности объединяющейся Европы" митрополита Кирилла, опубликованной в "НГ" в 1999 г., - говорило само за себя. И именно эта статья определяла идеологический вектор во всю уже писавшихся ОСК. Статья Патриарха Алексия II "Мир на перепутье. Глобальные общественные процессы перед лицом новых нравственных вызовов", также опубликованная в "НГ", являла собой очевидную альтернативу проекту, готовившемуся в Отделе внешних церковных связей, не в идейном, а именно в исполнительском плане.
Во что это вылилось, можно судить хотя бы по одному пассажу, помнится, повергшего в шок не только далеких от Церкви секулярных либералов, но и вполне благоверных церковных чад, имеющих способность соображать. "┘Не стоит забывать, - написано в тексте Патриарха, - что для религиозного сознания, да и для многих неверующих людей существуют ценности, несравненно более важные, чем человеческая жизнь, и потому критерий недопустимого (с точки зрения морали и права. - И.П.) становится для них гораздо более широким (чем для либерального сознания. - И.П.)". Моя знакомая, интеллигентная дама, преподаватель вуза и при этом потомственная практикующая православная, с возмущением указала мне на это место в статье, сказав: "Хорошо им рассуждать о ценностях, которые выше человеческой жизни, коли эта жизнь не твоя. Да ведь под это любой нацизм, любой коммунизм и вообще любой тоталитаризм самый безбожный можно подвести".
Здесь стоит сделать одно отступление. Очень справедливо, на мой взгляд, заметил социолог религии Сергей Филатов на страницах только что вышедшего сборника "Религия и общество. Очерки религиозной жизни современной России": "Надо сказать, что сама РПЦ все 12 лет (свободы совести в России. - И.П.) способствует, по существу, нерелигиозному восприятию религии. Обращаясь к обществу, Патриарх Алексий II, другие иерархи, ведущие священнослужители Церкви очень много говорят о необходимости быть верным национальным традициям, о непреходящей ценности национальной православной культуры, о патриотизме и единстве. За всей этой культурно-политической риторикой слова о вере, о спасении┘ теряются и не доходят до аудитории (тем более что услышать их она неподготовлена)". Это справедливое наблюдение, убийственное, если иметь в виду миссию Церкви, можно отнести и к ОСК. В самом деле, открывающий их раздел "Основные богословские положения" оказался куда более куцым, чем следующие за ним разделы "Церковь и нация", "Церковь и государство" и т.д.
Либеральная идея и традиционные ценности
И хотя свою программную статью, предшествующую обнародованию ОСК, митрополит Кирилл назвал "Норма веры как норма жизни", ее подзаголовок "Проблема соотношения между традиционными и либеральными ценностями в выборе личности и общества" ясно давал понять, что не о вере здесь будет идти речь. Любопытно, что, введя в современный российский политический (но отнюдь не богословский) лексикон термин "традиционные ценности", идеологи Московской Патриархии не берут на себя особого труда, чтобы внятно раскрыть, в чем же все-таки их ценность (хотя бы только в чисто конфессиональных рамках) да и в чем традиционность. (Здесь следует иметь в виду, что латинское Traditio это и есть то, что по-славянски зовется Преданием.)
В статье митрополит Кирилл проводил, в общем-то, довольно простую мысль: либеральная идея, определяющая лицо современной европейской цивилизации (в том числе с известными оговорками и России), плоха, поскольку за ней нет традиции. При этом главный аргумент выглядит так: "Либеральная идея не призывает к освобождению от греха, ибо само понятие греха в либерализме отсутствует. Греховные проявления человека допускаются, если они не входят в противоречие с законом и не нарушают свободы другого человека".
Здесь любому знакомому с историей очевидна первая ошибка владыки Кирилла. Противопоставляя либеральные ценности ценностям "традиционным", он как-то упускает из вида, что у либеральной идеи тоже есть своя традиция. В связи с этим можно вспомнить и учение Аристотеля о человеческом счастье (эвдемонизм) и связанном с этим государственном устройстве, и, наконец, древнеримское государство, где в отношении свободных граждан действовал вполне либеральный правовой стандарт.
Что же касается "понятия греха", то есть неприемлемого с точки зрения общества поведения, то оно было и в языческой древности, да и нынешнему либерализму не чуждо. Здесь можно ограничиться только упоминанием так называемого "золотого правила", вошедшего во все этические системы древности. В Евангелии это сформулировано так: "Как вы хотите, чтобы поступали с вами люди, так и вы с ними поступайте; ведь в этом Закон и пророки" (Мф. 7:12).
Тем не менее между нынешней либеральной идеей и "либерализмом" древних есть известная разница. Состоит она в том, что если в Древней Греции и Риме права принадлежали только свободным гражданам, то теперь в свете либеральной идеи (сформированной, кстати, не сегодня и даже не вчера, да к тому же и не без воздействия христианского учения) они признаются за каждым человеком в силу факта его рождения. И второе важное отличие - отсутствие в современном государстве, придерживающемся либерального стандарта, общеобязательного государственного культа, чье наличие в Древнем Риме и явилось причиной жестоких гонений на христиан, которые, будучи лояльными гражданами, не могли, однако, оказывать божеских почестей императору.
И здесь сразу возникает вопрос: так чем же на самом деле недовольны митрополит Кирилл и его единомышленники? Ведь им гарантирована свобода веры и проповеди, то есть то, к чему так стремились древние христиане. А что касается жизни в соответствии с верой во Христа, то это зависит только от них самих.
Теперь перейдем к другой ошибке, которую в своей статье допускает митрополит. Разработанное под его руководством "социальное учение Православной Церкви, которое┘ отвечая на вопросы, стоящие перед современным обществом, служило бы руководством к действию для священников и мирян", он так же адресует и "внешним", коим оно призвано дать "отчетливое представление о позиции Церкви по наиболее важным проблемам современности". Здесь уже кроется претензия на то, чтобы предложить нынешнему российскому обществу, в своем подавляющем большинстве далекому от Церкви, себя в качестве идеолога, знающего ответы на все вопросы.
Таким образом, становится очевидным, что он имеет в виду, говоря о "традиционных ценностях". Под этим образом скрывается не что иное, как идея новой государственно-церковной симфонии, при которой РПЦ, пользуясь вполне материальной поддержкой государства, исполняла бы роль идеологической инстанции. Имевший место в истории полный провал с исполнением этой роли не останавливает патриархийных идеологов.
Церковь и гражданское неповиновение
Теперь перейдем к рассмотрению собственно ОСК, с такой помпой представленных два года назад. Следует сказать, что журналисты, пишущие на церковные темы, в целом положительно оценили этот документ как новое слово, столь редко звучащее с иерархической высоты. При этом автор едва ли не самого благожелательного отклика Александр Тяхта ("Культура как тема социальной доктрины", "Русская мысль" # 4331), характеризуя ОСК, отметил, что для документа характерна "крайняя неровность, рыхлость, неспособность авторов удержать единый уровень богословской мысли". При этом он ставит вопрос: "А нужны ли были те разделы, в которых слишком много риторики и практически нет богословской чуткости?" И отвечает: "Беда в том, что эти разделы, как сухостой, никогда не будут плодоносить". С этим нельзя не согласиться.
Однако задача автора этих строк не в том, чтобы разбирать весь этот многостраничный документ с позиции выяснения степени богословского профессионализма его авторов. Моя задача в другом: обратившись к ряду ключевых положений ОСК, показать, что, увлекшись решением сиюминутных задач неосимфонии, их авторы оказались вне Предания подобно тому, как футболист оказывается в положении "вне игры".
Чего стоит, например, такой вывод, делающийся из сказанного во втором разделе ОСК "Церковь и нация": "Христианин призван сохранять и развивать национальную культуру, народное самосознание" (подчеркнуто в оригинале. - И.П.). Понятное дело, что авторы имеют здесь в виду российскую культуру, которая им представляется не иначе как православной, равно как и самосознание россиян, которое в идеале должно быть таковым. Но если обратиться к Апостольскому преданию, то данное положение окажется просто абсурдным. Универсализм Христовой вести как раз предполагает выход за рамки "народного самосознания" с его предрассудками, о чем ясно возвещается: "Здесь (т.е. в Церкви) нет эллина и иудея, нет обрезания и необрезания, нет варвара, скифа, раба, свободного, но все и во всех Христос" (Кол. 3:11).
Наибольшее внимание (и одобрение) журналистов, да и так называемой православной общественности, вызвало следующее положение третьего раздела ОСК "Церковь и государство": "Если власть принуждает православных верующих к отступлению от Христа и Его Церкви, а также к греховным, душевредным деяниям, Церковь должна отказать государству в повиновении" (подчеркнуто в оригинале. - И.П.).
Я понимаю, что известная идея Махатмы Ганди о гражданском неповиновении (этот термин ниже также используется в ОСК) весьма популярна в современном секулярном мире, причем как раз в той самой либеральной среде, с коей так вроде бы воинствует митрополит Кирилл. Но какое отношение она имеет к Преданию Церкви? В том-то и дело, что никакого. Обратимся к опыту Ранней Церкви. Христиане были лояльными подданными империи, иные из них занимали в ней даже высокие государственные должности, как, например, правитель Фессалоник Димитрий (├ ок. 306). Как римский чиновник, он принципиально ничем не отличался от своих коллег-язычников в том, что касалось исполнения им своих служебных обязанностей, будь то в деле гражданского и военного руководства, будь то в деле отправления правосудия. Но он был христианином, и когда это открылось, то исповедовал Христа, что рассматривалось тогда как религиозное преступление, поскольку христиане отказывались воздавать императору божеские почести.
Это отнюдь не было актом "гражданского неповиновения" в его современном понимании, когда неповинующийся прекрасно сознает, что исповедующее либеральные ценности государство либо вообще его не накажет, либо накажет, но не сильно, так что еще можно будет походить в ореоле "борца за правду". Тогда вопрос так не стоял. Речь шла о свидетельстве веры ценой своей жизни. Церкви это не нужно было особо декларировать. Это было делом личного подвига тех, кто помнил слова Христа: "Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни" (Откр. 2:10). Что же касается упоминания "греховных, душевредных деяний", то неопределенность этого понятия в данном контексте не несет ничего, кроме возможности для эксплуатации далеких от истинной христианской религиозности предрассудков и суеверий, как это наглядно показала проходившая под православным знаменем кампания против индивидуальных номеров налогоплательщиков, имевшая, впрочем, вполне земные и отнюдь не благовидные цели.
Следует отметить, что принцип свободы совести отнюдь не встречает одобрения в ОСК. "Утверждение юридического принципа свободы совести свидетельствует об утрате обществом религиозных целей и ценностей, о массовой апостасии и фактической индифферентности к делу Церкви и к победе над грехом". Когда это написано: в середине XIX или на рубеже XXI века?
Обратимся к историческим свидетельствам. Где мы найдем общество с религиозными целями и ценностями, если иметь в виду именно христианские цели. Очевидно, что истинные христиане даже в обществе, именующем себя христианским, составляли ничтожное меньшинство. Так что РПЦ должна только приветствовать данную обществу свободу совести и, пользуясь ей, наглядно показать, как она стремится к достижению религиозных целей, каковы ее религиозные ценности. А главное, продемонстрировать людям свою преданность делу победы над грехом хотя бы в его общечеловеческом понимании.
Показателен и раздел XIV "Светская наука, культура, образование". Не секрет, что именно в этих сферах РПЦ хотела бы иметь как можно больше союзников. Но с чего он начинается? "Христианство, преодолев языческие предрассудки, демифологизировало природу, тем самым способствовав возникновению научного естествознания", - гласит первая фраза данного раздела. Тут не то что ученому мужу, но и школьнику-старшекласснику остается развести руками, поскольку всем известно, что демифологизации природы связана с идеями древнегреческих материалистов и прежде всего Демокрита, атомистическая теория которого как раз и положила основание всему последующему научному естествознанию. Что же касается христианства, то оно принесло в греко-римский мир лишь новую космогоническую мифологию - еврейскую (библейскую) с ее рассказом о шести днях творения Богом неба и земли. Почему именно мифологию? Да потому, что библейский рассказ о творении мира и человека (Быт. 1-2) не предполагает научно-критического подхода к себе, будучи воспринимаемым верующим, и только им, как богооткровенная истина.
Что делать в случае "заведомой клеветы"
Последнее, на что я хотел бы обратить внимание в связи с ОСК, касается раздела XV "Церковь и светские средства массовой информации". Тема эта, как известно, для нынешнего руководства РПЦ довольно болезненная. Мы имеем здесь как раз тот раздел, который рожден не теоретическими умствованиями, а самой жизнью. Понятно, что в центре данного раздела оказались нередкие конфликты между некоторыми представителями иерархии и СМИ. В связи с этим в его завершающем абзаце говорится: "┘возникают и более глубокие, принципиальные конфликты между Церковью и светскими СМИ. Это происходит в случае хуления имени Божия, иных проявлений кощунства, систематического сознательного искажения информации о церковной жизни, заведомой клеветы на Церковь и ее служителей" (подчеркнуто в оригинале. - И.П.).
Внимательно отслеживая публикации в прессе на религиозные темы, я не помню, чтобы в постсоветское время где-нибудь имело место "хуление имени Божия". Но не хулится ли достославное имя Божье авторами ОСК, явно поминающими его всуе (Исх. 20:7; Втор. 5:11), когда речь идет о нежелательных для церковного руководства публикациях в российских СМИ?
Что же предлагается делать церковным структурам в случае таких публикаций? Читаем дальше: "В случае возникновения таких конфликтов высшая церковная власть (по отношению к центральным СМИ) или епархиальный Преосвященный (по отношению к региональным и местным СМИ) могут, по соответствующем предупреждении и после как минимум одной попытки вступить в переговоры, предпринять следующие действия: прекратить взаимоотношения с соответствующим СМИ или журналистом; призвать верующих бойкотировать данное СМИ; обратиться к органам государственной власти для разрешения конфликта; предать каноническим прещениям виновных в греховных деяниях, если они являются православными христианами (подчеркнуто в оригинале. - И.П.). Вышеперечисленные действия должны быть документально зафиксированы, о них следует извещать паству и общество в целом". У всякого нормального человека от прочтения приведенного пассажа голова пойдет кругом.
Особенно пикантно упоминание об обращении к органам государственной власти, очевидно, следуя обычаю телефонного права. Между тем в правовом государстве в случае "заведомой клеветы" принято обращаться в суд с требованием защиты чести, достоинства и деловой репутации, будь то отдельного гражданина или же целой общественной корпорации. Понятно, что ни Церковь, ни отдельные ее представители здесь не представляют исключения. Да и не существует ни одного священного канона, который бы препятствовал должностным лицам Церкви искать удовлетворения в гражданском суде в случае "заведомой клеветы" на них в светских СМИ. Более того, к должностному лицу Церкви прямое отношение имеет категорический апостольский императив "иметь доброе свидетельство от внешних" (1 Тим. 3:7), которое в случае действительной клеветы в светских СМИ где еще можно получить, как не в суде.
Однако неизвестно пока ни одного такого процесса, и понятно почему. Дело в том, что в светских СМИ, как правило, изобличаются действительные язвы современной РПЦ и ее недостойные служители, так что для потенциальных истцов в случае судебного разбирательства последнее окажется "горше первого". Любопытно и то, что никто не припомнит случая, когда в последние два года или ранее предавали "каноническим прещениям" православных христиан из числа журналистов, а ведь именно они поставляют львиную долю неприятного для церковного руководства материала в отечественные СМИ. Почему так происходит, тоже понятно, в случае такого разбирательства оно явно не пройдет келейно, так что соблазн окажется куда больше, чем просто от одной или даже нескольких публикаций.
