Авигдор Эскин Сегодня за тюремными заборами проживают около десяти тысяч израильских граждан. Около половины населения зоны составляют арабские граждане страны. Мы имеем в виду уголовников, про которых и будет наш рассказ.
Подавляющее большинство среди сидящих израильтян - это выходцы из восточных стран, особенно из Марокко. Русскоязычные заключенные составляют на зоне обычно 10-15%. Меньше своего удела среди населения Израиля в целом, но больше в сравнении с остальными ашкеназскими евреями - выходцами из стран Восточной и Западной Европы.
Согласно имеющейся статистике, около 30% израильтян соблюдают сегодня основные заповеди Торы. Эта часть населения представлена в тюрьмах незначительно. Но встречаются за решеткой вполне обрядоверные люди, осужденные за финансовые ухищрения, неуплату алиментов и даже психопаты-извращенцы. Последних - единицы, но молва о них широка. Особую группу составляют политические заключенные - евреи, отбывающие сроки за выступления против существующего режима или за акции возмездия против арабов. Все они выделяются ревностным соблюдением законов Торы.
Опыт израильской системы наказания мало отличается от других. Более 60% осужденных в Израиле возвращаются в тюрьмы после освобождения. Попытки привить им культурные или трудовые навыки отступают перед влиянием уголовной среды.
На фоне общего фиаско в попытках исправить закоренелых преступников выгодно выделяется деятельность еврейских религиозных организаций. Сперва нехотя, а затем с пониманием тюремная система пошла на создание четырех отделений, где заключенные, обязующиеся вести религиозный образ жизни, проводят целые дни на уроках Торы. Сегодня более трехсот осужденных живут в зоне без телевизоров, где от них требуется не только соблюдение Субботы и других религиозных законов, но и многочасовое ежедневное изучение Священного Писания и Предания. Результаты такой системы реабилитации оправдали себя. Почти никто из прошедших через нее не вернулся в тюрьму. Религиозные организации помогают осужденным после освобождения найти работу и продолжать изучение Торы. Успех их распространяется на относительно небольшое число заключенных, но зато охваченные ими действительно меняют образ жизни.
Будучи осужденным на два с половиной года за причастность к осквернению памятника арабскому террористу Эль-Касаму и поджог пропалестинской организации посредством недоносительства на совершившего эти правонарушения знакомого, я причисляюсь к политическим заключенным. Точнее, у всех у нас в графе "статья" написано: "по линии безопасности", то есть не по уголовной линии. Однако поместили меня в тюрьму строгого режима "Хадарим", где я сижу с уголовниками и являюсь единственным политическим заключенным.
Согласно тюремным порядкам, каждый осужденный должен работать. Я же сразу от работы отказался наотрез, сославшись на права политического заключенного. Тюремному начальству это не понравилось, но мы нашли компромисс. В нашем отделении есть выделенная под синагогу комната, где желающие могут молиться и читать Писание. Я разместил там привезенную с собой маленькую библиотеку из двухсот книг, состоящих преимущественно из классики иудаизма, и обязался давать уроки всем желающим. Меня оставили в покое.
Признаюсь, первые недели я тешил себя мыслью, что среди восьмидесяти обитателей нашего заведения найдется несколько ревнителей благочестия. Сперва заключенные заходили ко мне из любопытства, присаживались и просили поговорить с ними о религии. Я брался за толкование псалмов, вещал им про духовное устройство мира, но разговор обычно сводился к обсуждению их жизненных проблем: кому-то хотелось перед слушанием апелляции в Верховном суде узнать какое-нибудь заклинание либо девицу строптивую приворотить. Попытки объяснить им, что я занимаюсь не колдовством, а изучением религиозных основ мироздания, понимания не встретили. Перестали ко мне захаживать соседи-осужденные...
Только по субботам, когда работы в отряде нет, некоторые продолжали навещать меня, дурея от безделья. Приходили они в основном от скуки, наигравшись в нарды, наслушавшись восточной музыки и насмотревшись боевиков по телевидению. По должности открываю книгу и читаю что-то из Библии. Долго слушать не могут. Одолевают вопросами: "А что в Торе про динозавров говорят?" - значит, фильм про динозавров смотрели. Или: "А правда, что в Торе про взрыв в Торговом центре написано?" Бывает, книгу возьмут и минуточку почитают, но сразу откладывают, потому что напрягаться лень, и многозначительно изрекают: "Это балаган". Так и говорят на своем полуиврите: "балаган". То есть нечто выходящее за рамки их понимания.
По вечерам в будни десяток из них приходит на молитву. Это и отдушина, и надежда на вознаграждение. Абстрактная вера в Создателя присуща восточным людям в целом, а нашим уголовникам в частности. Правда, в нашем отделении она настолько трансцендентна, что на жизнь ее носителей никак не распространяется.
По субботам они и утром собираются. Тогда с воли к нам приходит раввин и читает по свитку Торы еженедельную главу. Слушают и даже встают во время молитвы. А засим все, как обычно: нарды, телевизор и разговоры на странном наречии. Их говор нельзя назвать ивритом или священным языком. Количество арабских инфернальных и сленговых слов существенно превосходит число используемых с ошибками библейских корней.
На восемьдесят человек, треть из коих составляют арабы, приходится всегда два или три серьезно относящихся к обрядности. Бывало, попадались здесь и интеллигентные люди, но тех, как правило, сажали на совсем короткие сроки...
Самым большим успехом в моей религиозной просветительской деятельности стал украинский парень Сашка Степаненко. Его действительно одолевали глубинные вопросы веры. Последние пару месяцев своего пребывания он ежедневно заходил ко мне. Вот и вышло, что в тюрьме веру обрел, без ясной формы пока и без обрядов каких-либо, но веру живую.
Тюремное начальство разрешило мне сидеть в комнате с книгами с семи утра до одиннадцати вечера. Выходит, в камере я провожу не более восьми часов в день. Очень помогает использование затычек для ушей. Они существенно способствовали моему написанию богословского труда на псалмы Давида.
Однако в одиночной камере творческий и духовный КПД еще выше. Там тебя совсем никто не отвлекает. В таких условиях я находился всего два месяца, когда был под следствием. А тут вот слабость проявил и согласился на общую зону, где есть свободный доступ к платному телефону, чего нет в одиночке.
Рассказывают про сидящих в одиночке по делу об убийстве премьер-министра Израиля Рабина Игаля Амира, его брата Хагая и Дрора Адани, якобы те за шесть с половиной лет одиночки не только библейскую, но и талмудическую классику одолели.
Вот я и думаю, не стоило ли настоять на одиночке? Завел, было, с начальством разговор на эту тему, но мне резко ответили, что сразу надо было просить, да и сидеть мне осталось всего девять месяцев, поэтому менять ничего не будут. Ведь девять месяцев, говорят, это совсем немного. Я и сам так думаю. Может быть, успею еще одну книгу написать?
