В. Кардин Мы пошли в демократы, когда это было безопасно, даже престижно, а то и сулило дивиденды. Такой оборот наложил отпечаток и на движение, и на его активистов.
Сила демократической идеи - в благородстве, импонирующем нормальному человеку. Уязвимость - в безбрежности, доступности, позволяющей едва ли не каждому трактовать ее по-своему. К тому же демократия "добыта" у нас не снизу, не столько в результате борьбы, сколько в результате развала тоталитарной системы, краха партии, на которой эта система держалась. Августовские посягательства ГКЧП своей беспощадностью и беспомощностью содействовали ее успеху. Заодно - иллюзии несокрушимости. Нет ничего отраднее, чем примкнуть к триумфаторам, встать под победные стяги.
Не сомневаюсь в искренности большинства примкнувших, в ломке их сознания. Сам жизненный опыт, история содействовали смене вех. Слово "демократия" обрело такую приманчивость, что вошло в названия едва ли не всех политических партий и движений.
Однако искренность - сфера неподконтрольного. Ломка совершалась по-разному. У кого-то она естественна, подготовлена исподволь, у кого-то - подобна обвалу.
Изменение политических воззрений, особенно тогда, когда старые себя изжили, не шибко болезненно. Куда сложнее убедить остальных в неконъюнктурности, бескорыстии собственного обновления.
Это касается в первую очередь людей, привычно выступающих на авансцене. Именно - привычно. Они и вчера выступали, кое-кто и позавчера.
Но это не повод для недоверия. Судьбы складываются по-разному, количество вариантов бесконечно. И все-таки, признаюсь, трудно воспринимать всерьез человека, который лет пятнадцать назад ради карьеры и загранкомандировок цинично вступил в партию, а сегодня - демократичнее всех на свете. Или вот - прирожденный оратор-обличитель, громивший ревизионистов, отщепенцев, литературных власовцев, вражеских пособников и т.п., а сейчас с той же трибуны, с тем же пафосом обличающий недругов демократии. Или - закаленный идеологический борец, дирижер всевозможных постыдных кампаний, бурно возрождающийся к новой, непримиримо демократической жизни. Доходит до курьезов: заурядные вчерашние охранители, выпуская сегодня вполне демократическую газету, корят вчерашнего диссидента за недостаточную решительность и последовательность. Карбонарии - дальше некуда. Правда, кабинеты сохранили старые...
Однако и такие метаморфозы - не основание высокомерно отворачиваться. Да и кто ты такой, чтобы судить всех и каждого? Сам, что ли, безгрешен?
Основания появляются, когда новоявленный демократ сохраняет прежние повадки. Сохраняет и приумножает. Встав перед дилеммой: белые перчатки или черная "Волга", он, не довольствуясь лимузином, вообще забывает о понятии "белые перчатки", не говоря уже о "Белых одеждах", о которых напоминал Иоанн Богослов. (Называю Иоанна Богослова, так как едва ли не для всех наших демократов путь к новым символам веры совпал с приобщением к Церкви.)
Выступая по любому поводу, подписывая всевозможные декларации, красуясь перед телекамерами, иные активисты не подозревают, что речи тоже подвержены инфляции, что за словом, обращенным к людям, стоит твоя личная судьба, годами накопленный (или опрометчиво растраченный) моральный капитал. Делая немало полезного, они, к великому сожалению, обычно не умеют посмотреть на себя со стороны, а посмотрев, откорректировать собственное поведение, стиль.
Демократия - это не только сумма идей, защищающих права человека, но и свод незыблемых моральных норм. Насколько легко усваиваются политические идеи, настолько трудно даются нормы.
Утопично ждать, чтобы кто-то, приняв, пусть и чистосердечно, демократические идеи, стал ангелом во плоти. Чудес не бывает, и не на них надежда. Но жизнь все-таки обновляется, а это предполагает и какие-то изменения человека к лучшему, внутреннюю работу в таком направлении.
Есть слабости извинительные. Скажем, некоторые литераторы, будто начав с чистого листа, старательно ретушируют, героизируют прежнюю свою биографию, надеясь, видимо, на нашу забывчивость. Но снисходительности недостает, не должно доставать, когда видишь, как начальник, громогласно объявив себя демократом, самодурствует, расправляется с неугодными, когда словесная приверженность демократическим идеалам не препятствует хапанью, упованию на вседозволенность. Демократия для такого пламенного ее поборника начинается (порой и кончается) личным обустройством.
Как бы ни каркали враги демократии, климат в России изменился, люди глотнули воздух свободы. Но он не изменился, порой ухудшился во многих коллективах, где "демократ" действует по принципу "что хочу, то и ворочу", где царят извечные склоки, интриги, лизоблюдство, где раздоры доходят до расколов. Это вызывает распространенное мнение: новое начальство, мол, ничем не отличается от старого. Это еще больше отравляет людям и без того не очень-то сладкую жизнь.
Демократия должна пробудить и пробуждает лучшие свойства человеческой натуры. Но нередко дает простор и худшим.
В наших условиях это усугубляется минимум тремя обстоятельствами.
Во-первых, развращающим воздействием большевистского жизнеустройства, лживостью идеологии, безраздельно господствовавшей десятилетиями. Кризис морали начался не в 1985 году и не в 1991-м, но гораздо раньше.
Во-вторых, номенклатурным прошлым многих нынешних демократов, стойкими пережитками этого прошлого.
В третьих, уродствами рыночной стихии, выплеснувшейся не только на улицы, но и в сознание.
Так или иначе многие, слишком многие демократы-активисты, не теряя времени, ничем, слава Богу, не поплатившись, щедро - своя рука владыка - воздают себе за собственную деятельность. Не стану повторять навязшие в зубах разговоры о машинах, дачах, квартирах, заграничных вояжах. О дурной славе, сопутствующей отнюдь не единицам.
До определенного момента печать демократической ориентации поносила систему привилегий для партийно-государственной и армейской верхушки. И вдруг утратила интерес к теме. Это выглядело бы необъяснимым, если б тайное не стало явным и новая элита сообща со старой (или безотносительно к ней) не набросилась на пышный пирог, испеченный на шиши налогоплательщиков, не дававших на то своего благословения.
"А что, наши генералы не заслужили?" - вознегодовал министр, ловко провернув операцию дачного масштаба и не обидев себя.
До слез знакомое "Разве я не заслужил?", "Разве мне не положено?" сделалось лейтмотивом, звучащим то в полную силу, то под сурдинку. К сожалению, президент не реагировал на него надлежащим образом, не понял: тому, у кого рыльце в пушку, не место в демократических структурах власти, привилегии и коррупция - близнецы.
Далеко не все в действиях (и бездействии) президента поддается оправданию. Он тоже не родился демократом. Но, сделав нелегко дающийся выбор, шел против течения, каплю за каплей выдавливая из себя партработника. Шел и продолжает идти - упрямо, только не всегда последовательно, вдруг поступая подобно секретарю обкома или опираясь на "членов бюро", неизменно уверенных: без них, заслуженных, не обойтись, кашу не сварить.
Загипнотизированный, видно, ратными заслугами героя афганской войны, президент собственноручно предоставил ему второе место в государстве и - получил предметный урок. Не он один, правда. Но, несмотря на все уроки, наша демократия с детской беззаботностью прощает генералов и воспевателей грязной афганской войны, мало чем отличающейся от войны гитлеровского вермахта против Советского Союза. Можно ли вообразить, будто хоть один из героев вермахта занял ключевой государственный пост в послевоенной демократической Германии. А ведь у такого в запасе неотразимый довод - исполнял приказ, был верен присяге. Исполняя, превращал в дымящиеся руины наши села и города. Тем же, с таким же основанием занимались советские асы и военачальники в Афганистане. Сейчас им не хватает мужества осознать неотвратимую истину: содеянное лишает их нравственного права на участие в общественно-политической жизни России, пытающейся порвать с преступным прошлым. Пока они на заметных постах, на переднем плане, пока командуют и ораторствуют, это прошлое узаконивается и, хотим мы или нет, соприсутствует в настоящем, извращая демократию, отбрасывая во времена, с которыми мы тщимся расстаться.
Мы-то тщимся, но оно никуда не девается.
От благородно-негодующего "Разве я не заслужил?" дело нередко идет к этапу, известному под названием "злоупотребление служебной властью", когда должны бы вмешиваться правоохранительные органы. Но проблема не только в этом. Среди "я заслужил" сплошь и рядом преобладают более разбитные, шустрые, сумевшие опередить замешкавшихся, растерявшихся, трудно адаптирующихся к новым условиям, но никак не менее достойных, способных принести немалую пользу, но отброшенных на обочину крепкими локтями тех, кто рвет постромки.
Да и с самими "заслужившими" не все ладно. Выявилась низкая профессиональность многих профессионалов. Их предшественники тоже не всегда были специалистами экстра-класса. Но система обезличивала работника, позволяла кивать на вышестоящего, прятаться за инструкцию, распоряжение и т.д.
Несказанно усложнившаяся сейчас жизнь прозрачнее вчерашней инструкции, законы утратили силу, начальство - авторитет. Ошибки и промахи на виду, всяко лыко в строку. Нынешнее телевидение гораздо лучше кравченковского, но и оно в целом не выдерживает критики. Об этом говорят на всех углах.
О генеральских заслугах говорят меньше. Здесь не все на виду. Слишком бездумно игнорировались интересы армии, смещались нормальные представления о ней. Но вместе с тем очевидна нечистоплотность иных генералов, неумение навести элементарный порядок в войсках.
Пресловутым "компетентным органам" не хватает компетентности, едва доходит до действий в новых условиях.
Тут, впрочем, прозрачность кончается, наступает зона туманов, и уже трудно отделить неумение от нежелания, скрытого противодействия.
Наша демократия, о чем приходится частенько вспоминать, не расчистила авгиевы конюшни советских структур, особенно властных, силовых, и не может полагаться на их безусловную поддержку. Все ограничилось устранением считанных одиозных фигур, в лучшем случае - сведением счетов, в худшем и в самом дурном - избавлением от настоящих специалистов, мозоливших глаза тщеславным неумехам. Многие единомышленники, соратники Крючкова и Язова удержали свои кресла или пошли на повышение. Это, в частности, питает трусливую наглость путчистов, получивших к тому же подарок от генерального прокурора - бестселлер "Кремлевский заговор".
Такова одна сторона дела. Другая, не менее важная, - постоянная раздвоенность, когда неизвестно истинное положение вещей, подлинная роль тех или иных фигур. Кто, скажем, виновен в махинациях с оружием и армейской техникой, кто в ответе за таинственные рейсы боевой российской авиации в "горячие точки" ближнего зарубежья, за постоянное исчезновение солдат или за странную инертность службы безопасности 1 мая? За бесконечные головоломки? Когда они выстраиваются в прихотливый, но не лишенный определенности ряд, начинает грызть сомнение: насколько демократично наше общество? Каковы его реальные возможности? Где пролегают границы? Откуда начинается нечто удручающе знакомое по прошлым годам, когда "социалистическая демократия" превосходно уживалась с постоянным двуличием, возведенным в ранг государственной политики и высшей мудрости?
Мучительно даются ответы на неотступные вопросы. Иногда не даются вовсе.
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
Перечитав написанное, автор испытал забытое, казалось бы, чувство - непроходимо. Но одернул себя: чепуха, не те времена.
В редакции уважаемой демократической газеты, где он не чувствовал себя чужим, начальство отвергло статью, ограничась туманными объяснениями. Как и в "те времена", кто-то из подчиненных выразил несогласие с редактором, кто-то взялся передать рукопись в другую, не менее достойную редакцию. В другой, как и в "те времена", тоже произносили "нет", добавив что-то расплывчато-невразумительное.
Смешно было бы ставить под сомнение право редакторов накладывать вето и вменять им в обязанность его мотивировать. В конце концов они берут в расчет десятки причин и в состоянии усмотреть в статье нечто, не предусмотренное автором. В данном случае автор склонен предположить, что его заметки могут восприниматься ими и на свой счет. По крайней мере таким вариантом нельзя пренебречь. Даже если автор старался уйти от конкретных фигур, предъявлял счет и себе самому, а всякие невольные совпадения предпочел бы счесть, как принято говорить, чистой случайностью.
Среди заповедей "НГ" есть и такая: публикуем отвергнутое в других изданиях. Если это, естественно, не противоречит исходным редакционным принципам. Автору думается, что не противоречит. Но авторская точка зрения не всегда совпадает с редакторской. Вопрос - насколько не совпадает. Вопрос чаще всего о степени плюрализма, то есть демократичности.
