Закон - не дышло

Мнение 2

В прежние времена иностранные коллеги-журналисты при знакомстве с вузовскими программами по подготовке творческих работников советских СМИ удивлялись тому факту, что на изучение национального законодательства отводилось всего 30 часов учебного времени, причем изучение этой дисциплины завершалось лишь зачетом без оценки. Объяснение такой системы было довольно несложное: зачем детально разработанные законы, если есть соответствующие постановления ЦК КПСС. Менялась политическая конъюнктура или, как говаривали, "текущий момент", принимались новые постановления и вытекающие из них обязательные должностные инструкции и указания. Журналисту же доставалась роль не более чем винтика или колесика в огромнейшей машине партийной пропаганды.

Иное дело сегодня, когда журналист выступает как зрение и обостренный слух общественности, а СМИ в целом - как зеркало политических, национальных, социальных, экономических, культурных, военных и многих других аспектов текущей действительности. Журналистика работает в других условиях, условиях открытого общества.

Но становление открытого общества, как выясняется, не единовременный акт. Оно связано прежде всего с наиболее инертным процессом - изменением общественного сознания. В свою очередь, это ставит общество и государство перед необходимостью трансформации (чрезвычайно глубокой) законодательства. Демократия - это прежде всего точное соблюдение законов всеми членами общества, но и законы должны соответствовать духу демократического общества, главным образом - точностью своих определений и констатаций. Законы обеспечивают свободу личности, рыночных отношений, свободу слова, а также гарантируют их соблюдение за счет детальнейшей регламентации.

Эти соображения приходят на ум, когда знакомишься со складывающейся в России практикой борьбы со шпионажем в среде журналистов и ученых. Конечно, государство должно защищать себя - это непреложная истина. Вопрос в том, какими способами и методами это осуществляется. Перечисление в существующем законе конкретных противоправных деяний в сфере шпионажа, которое заканчивается определением "и другие" или "иные", явно нельзя назвать точной юридической нормой.

Более того, законодатель, не задавшись трудом детально рассмотреть всю совокупность обстоятельств, которые можно квалифицировать в качестве "разведывательной деятельности" против своего отечества или "пособничества" такой антигосударственной деятельности, просто переложил свои обязанности на следователей и судей. При этом он открыл для них возможность и известной вольной трактовки чрезвычайно широких в понятийном отношении слов "и другие" или "иные".

То есть все, как и прежде, зависит от конкретных людей, которым поручено вскрывать "врагов народа". Такая ситуация во многом перекликается с той, что сложилась в практике спецслужб в 30-е гг.: имелся слегка разработанный юридический постулат - все остальное вопрос техники, помноженной на волюнтаристское толкование исполнителями, от ЦК ВКП(б) до младшего должностного лица в НКВД.

Пожалуй, самую явную нелепость, коей сегодня оперируют наиболее рьяные защитники государственной и военной тайны, представляет собой некий юридический тезис, согласно которому в шпионы записывают всех тех, кто собрал слишком много открытой информации. Ее совокупность, утверждают они, составляет-де уж если не государственную, то наверняка военную тайну. Степень этой совокупности также определяется произвольно, какого-либо законодательного определения степени совокупности (то есть концентрации этой совокупности) не существует. В лучшем случае собирается комиссия из административных работников и выносится заключение. Дальше - тоже вопрос техники, помноженной на...

Хотя цели ревнителей сохранения тайны понятны: общеизвестно, что ведущие разведки мира добывают до 95% интересующей их информации из открытых источников. В России вместо того, чтобы продумывать сложную систему, которая бы воспрещала, предотвращала утечку конфиденциальной информации, действуют по старому, накатанному пути - держать и не пущать. Даже ценой абсурдных требований к журналистам и ученым, которые сами по себе не имеют доступа к секретным материалам.

Вспоминаю, как лет десять назад периодически в нашей радиоредакции появлялся офицер-цензор и постоянно напоминал, что в одном отдельно взятом материале не должно появляться более пяти наименований воинских частей. Иначе - разглашение военной тайны. Но здесь хотя бы устанавливалась степень совокупности открытых данных, переходящих в закрытые.

А как быть с газетными вырезками в целях сбора материала? Их должно быть не больше тех же пяти? Или десяти, или пятнадцати, или девяносто девяти..? Нигде не определено, отдано на откуп спецкомиссий и спецслужб. Не волюнтаризм ли? Все это позволяет применять закон избирательно - этого журналиста привлекать к ответственности, а этого - нет. Не то что недемократично, просто вызывающе.

С другой стороны, журналист журналистом, но ведь весь обширнейший информационный массив СМИ существует помимо него. Именно в нем содержится открытая информация в совокупных объемах, превышающих пределы охраны военных и государственных секретов. Что же делать с газетами, журналами, справочниками и всякой другой литературой, не говоря уже о сайтах Интернета и прочих носителях информации? По ныне практикуемой логике каждые пять номеров того или иного издания надо бы секретить, изымать из публичных библиотек, обязать подписчиков добровольно сдавать сверхнормативные экземпляры в закрытые хранилища?

Еще один аспект проблемы. Что такое секретная информация у нас в России? На этот вопрос отвечает специальный документ с грифом "совершенно секретно" (то есть гражданским журналистам и большей части ученых он просто недоступен, хотя по закону за нарушение его положений этот контингент может быть привлечен к уголовной ответственности - противоестественное положение).

Но дело даже не в этом. Перечень, определяющий, что является военной и государственной тайной, в печатном виде чуть уступает по своему физическому объему роману Льва Толстого "Война и мир". По традиции советского времени секретится все и вся. Нередко возникают казусы. РВСН, например, в соответствии с международными соглашениями представляет американской стороне с определенной периодичностью данные по стратегическим ракетам. Но попробуйте получить эти данные в Генеральном штабе ВС РФ - никогда. А вот американцы размещают полученные из Москвы данные в Интернете на специальном сайте - бери кто хочет. Стоит ли оберегать такие рассекреченные секреты, затрачивать силы и средства на пустую работу?

Пентагон засекречивает только 2-3% военной информации, в России же соотношение закрытых и открытых данных обратно пропорционально. При этом американская обороноспособность не страдает, и никто из здравомыслящих людей не отважится назвать США райскими кущами для шпионов.

Давно надо бы навести порядок с учетом секретов, поскольку среди них значительная часть уже не секреты. То есть отделить зерна от плевел. Тогда и настоящие военные и государственные секреты сохранять будет проще и надежней. Именно так поступают в США и многих других странах развитой демократии.

Еще один перл нелепостей из серии "политической информации, наносящей ущерб безопасности государства". Вот начальник Генерального штаба слег в госпиталь в связи с тем, что, говорят, "порвал связки". Другие источники утверждают, что тем самым он как бы ушел на время из политического скандала с министром обороны, который продолжается почти год. Это секретная информация или нет? Кто даст однозначный ответ? В законодательстве ответа на этот вопрос мы не найдем. Значит, опричники от цензуры вольны определять как им заблагорассудится. И таких примеров можно привести немало.

Словом, конфликты между военными цензорами и журналистами будут продолжаться до тех пор, пока их взаимоотношения не урегулирует закон. Сейчас он аморфен, не отвечает сложившемуся положению. Уверен, что дело ученого Сутягина, обвиняемого в шпионаже, так же развалится в суде, как дело журналиста Пасько. Закон позволяет выдвигать обвинения в шпионаже, равно как и доказывать обратное. Закон должен четко описать, что считать секретами Родины, провести бесспорную грань между открытой и секретной информацией. И главное - быть доступным для тех, кто его должен соблюдать.

Законодатель тем самым "подставляет" и отечественные спецслужбы, которые начинают восприниматься журналистами как некий жупел. Особистам приходится время от времени вызывать по повестке к себе военных корреспондентов и обозревателей и допытываться, откуда ими взята та или иная информация. При этом следуют строгие напоминания об ответственности за разглашение тайны. Следователи ФСБ тоже считают действующие сегодня сложившиеся нормативные документы по охране секретных сведений довольно несовершенными и, более того, позволяющими учинять политические игрища. Они понимают, что свой авторитет среди общественности целесообразно строить на доверии и взаимоуважении, а не на позициях безапелляционного устрашения.

Надо учиться жить в условиях демократического общества и государственные и военные тайны охранять цивилизованно, как многие другие государства. Альтернатива - только вновь путь к закрытому обществу.