Михаил Болтунов ОБ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ того, как Герой Советского Союза командарм 1 ранга Дмитрий Павлов в первый же день Великой Отечественной войны "сдал" немцам Западный фронт, которым командовал, уже не раз писано и неоднократно показано в документальном и художественном кино. За это он, как известно, был приговорен военным трибуналом к расстрелу и казнен. В большинстве этих работ авторы как бы пытаются идеализировать образ командующего, называя его одной из жертв сталинского террора, на которую свалили вину за отступление советских войск до стен Москвы. Отчасти, это так и представляется. Однако "НВО" стали доступны ранее неизвестные подробности как ареста Павлова, так и некоторые его личностные характеристики. А последние, в свою очередь, свидетельствуют о том, что логика стать "жертвой обстоятельств" и "козлом отпущения" за недальновидную политику Сталина по отношению к фашистскому рейху вытекает из многих предыдущих поступков командующего Западным особым военным округом и - с началом войны - Западным фронтом.
Добавим к этому, что при подготовке данной публикации автор пользовался как архивными материалами Главного разведывательного управления, так и свидетельствами родственников героев своего очерка, а также рядом никогда ранее не публиковавшихся записей генерал-полковника Хаджи-Умара Мамсурова. И еще. Кое-кто из упомянутых родных и близких по понятным причинам просил не писать о некоторых весьма драматичных подробностях тех страшных дней гитлеровского наступления, в которых пришлось действовать (или бездействовать) командующему Западным фронтом Павлову. Пожелания автор учел: ибо это именно тот случай, когда истина не переиначивается, но в определенном смысле ограничивается соображениями этического характера.
Командарма Павлова арестовывало не НКВД, а полковник ГРУ Хаджи-Умар Мамсуров. А приказ на арест отдал лично Климент Ворошилов, получив на то соответствующие инструкции от Сталина...
Мамсуров ни минуту не был "подручным Берии". Он стоял у истоков советского партизанского (в гражданскую) и диверсионного (в Испании) движения, командовал разведывательно-диверсионными группами и лыжной диверсионной бригадой (в финскую и Великую Отечественную). Хаджи-Умар Джиорович Мамсуров (ставший впоследствии генерал-полковником, получивший Золотую Звезду Героя Советского Союза) достоин того, чтобы рассказать о нем самом подробнее. Арест Павлова - лишь эпизод в его легендарной биографии.
В ПОИСКАХ ШТАБА БЕЛОРУССКОГО ОКРУГА
Действительно, в роли "приемщика оружия" от "пропустившего немцев" командующего он оказался лишь волею обстоятельств. 22 июня полковник лежал дома с высокой температурой, глотал таблетки и грел шею, которую невозможно было повернуть от боли. А оказалось, война - лучшее лекарство: первое потрясение от страшного известия было столь велико, что болезнь буквально как рукой сняло. А 24-го утром начальник разведуправления генерал Филипп Голиков вызвал Мамсурова к себе. Полковник руководил 5-м разведывательно-диверсионным отделом и полагал, что разговор пойдет о развертывании партизанской, диверсионной работы в тылу врага. Однако начальник военной разведки объявил, что получил приказ откомандировать Мамсурова в распоряжение маршала Ворошилова, который срочно едет на фронт. Но считает это решение неверным и обратился в Центральный комитет партии. Это было весьма смело со стороны Голикова, который никогда не отличался упорством в отстаивании своего мнения. Но тут, видимо, его прижало: на Запад командировали весь 5-й отдел, и Голиков, не будучи профессионалом ни в разведке, ни в диверсионных делах, не на шутку испугался. В ожидании прошло какое-то время, однако в ЦК откомандирование подтвердили, и Голиков сообщил Мамсурову, что Ворошилов ждет его на Белорусском вокзале.
Поезд "первого красного офицера" уже стоял под парами - отправление меньше чем через час. Ворошилов спросил, почему Мамсуров не явился утром и, услышав объяснение, выругался и сказал, что зря защищал Голикова, когда тот в свое время оказался в списке подлежащих уничтожению. Тогда Мамсуров даже не понял: какие списки, какое уничтожение? Но тут Ворошилов быстро сказал, что они едут в Минск, так как с 22 июня после немецких ударов потеряна связь со штабом Западного особого военного округа, а все попытки Генштаба выйти на Павлова до сего часа, 24 июня, ни к чему не привели. И никто толком не может сказать, что происходит, где находится сам командующий, его генералы и что с ними? Беспокоила Ворошилова и судьба двух заместителей наркома обороны - маршалов Бориса Шапошникова и Григория Кулика. Они находились в войсках.
Пока ехали до Орши, Ворошилов не уставал сокрушаться: мол, старую систему укрепрайонов вдоль границы с прибалтийскими странами, Польшей и Румынией разрушили, а новую построить не успели. Из-за того, дескать теперь все беды. Мамсурову трудно было судить, в какой-то мере во всем этом виноват сам Климент Ефремович. Ведь до апреля 1940 г. Ворошилов был наркомом обороны. Маршал, видимо, внутренне осознавая уязвимость своего теперешнего негодования, упирал на то, что дров наломал сменивший его маршал Семен Тимошенко и новый начальник Генштаба Георгий Жуков.
Сам Мамсуров так вспоминал об этом: "Вместе с Ворошиловым мы ездили на машине в западном, северо-западном, юго-западном направлениях от Могилева в поисках штаба Белорусского округа.
Во время такой поездки проезжали мимо каких-то авиаремонтных мастерских. Ворошилов остановил машину. Ему доложили, что час назад мастерские бомбила фашистская авиация. Маршал оглядел развалины и с возмущением спросил: "Какой же дурак разрешил строить здесь мастерские?"
Совершенно не желая его обидеть, я сказал: "Наверное, без вашего ведома их тут бы не построили".
Ворошилов пристально посмотрел на меня и произнес: "Выходит, что я дурак? Старый дурак".
Я смутился. Мне стало его жаль, и в душе я корил себя за бестактность".
"ДОПУСТИМ ДО МОЖАЯ┘"
А на седьмой день войны спецпоезд Ворошилова стоял на запасных путях под Могилевом. Уже миновали Оршу, как состав завернули: немецкие танки перерезали железную дорогу на Минск. И Климент Ефремович, ругаясь, приказал возвращаться в Оршу, а потом погнал поезд в Могилев.
К счастью, сутки назад к западу от Могилева полковник Мамсуров отыскал Шапошникова. Вместе с ним был и командарм 1 ранга Павлов со своим штабом. Ворошилов поехал сам, забрал Шапошникова, который теперь, бледный, больной, лежал на вагонном диване и рассказывал о своих злоключениях. Мамсуров и еще один его сослуживец, полковник Гай Туманян, находились тут же. Шапошников почему-то сосредоточился на рассказе о том, как командарм Павлов отдавал ему рапорт. Осунувшийся, постаревший за два дня войны, тянул ладонь к козырьку. Но рука не слушалась, дрожала, пальцы дергались┘
- Н-да┘ - протянул Ворошилов, - наверное, как в старой русской пословице: допустим до Можая, а от Можая - гнать будем.
Мамсуров позже вспоминал, что у него мороз пробежал по коже: представить, что немец действительно дойдет до Можая, было невозможно.
В эту минуту в дверь вагона постучали: на пороге стоял командующий округом (теперь уже фронтом) Павлов, который приехал доложить обстановку. Ворошилов движением головы пригласил его к карте, поднялся и Шапошников. Они и без Павлова знали обстановку, но в устах командующего события последних дней звучали еще более трагически. И Ворошилов взорвался:
- А ты помнишь, Дмитрий Григорьевич, как жалобу на меня написал товарищу Сталину? Зажимаю твой рост, не даю двигаться молодым... Да тебе не округ, дивизию доверить нельзя!
Павлов, без кровинки в лице, слушал маршала. Лишь бормотал, захлебываясь то ли от слез, то ли от волнения:
- Простите меня, товарищ маршал... Простите дурака┘ Виноват я перед вами.
МАЙОР КСАНТИ И ГЕНЕРАЛ ПАБЛО
Павлов┘ Мамсуров не узнавал его в этот момент. Вспомнилась их первая встреча в Испании в декабре 1936 г. В тот день Мамсуров, тогда майор, вместе с переводчицей Линой, шофером Муньосом и мотоциклистом Луисом мотались по фронтовым частям. Несколько раз попадали под бомбежку "юнкерсов" и "капрони", под минометный налет и к вечеру едва живые прибыли в штаб обороны Мадрида.
Мамсуров зашел к главному советнику комбригу Владимиру Гореву, чтобы доложить обстановку. В кабинете увидел генерала испанской королевской армии. На фоне скромно, по-фронтовому одетых наших командиров этот испанец гляделся странно: он словно только что прикатил с парада или высокого приема: золотые нашивки, аксельбанты... "Павлин", - сразу мелькнуло у Мамсурова.
Комбриг Горев представил Мамсурова. И вдруг "павлин" на чистейшем русском языке отрекомендовался: "Генерал Пабло". Оказалось, этот разодетый генерал вовсе не испанец, а наш - Дмитрий Павлов, танкист. Мамсуров и прежде слышал его фамилию, но встречаться пока не доводилось. Павлов оказался сильно навеселе, неуместно петушился, рисовался.
Вторая встреча произошла там же, в Испании. Мамсуров попал под огонь танковых орудий кого бы вы думали - этого самого "павлина" Павлова. Майор находился в 14-й интербригаде, которой руководил Вальтер (поляк Кароль Сверчевский). В операции под Лас-Роса началось наступление, и для развития успеха командование ввело в бой бригаду Сверчевского. И вдруг по боевым порядкам, штабу был открыт беглый огонь из танков. Стреляли свои же. Погибли более 60 командиров и бойцов. Наступление сорвалось, несмотря на исступленные попытки Вальтера поднять батальоны в атаку.
Старший советник комбрига, а фактически начальник штаба бригады Александер (полковник Александр Помощников) пытался добиться связи с вышестоящим штабом, чтобы прекратить огонь по своим. Однако ничего не получалось - связь не работала.
А дальше события развивались так. "Когда попытки поднять бригаду в атаку ни к чему не привели, - вспоминал Хаджи Мамсуров, - я поехал в полевой штаб Центрального фронта и застал там командующего - дряхлого испанского генерала Пасаса, а также наших советников - Константина Мерецкова, Григория Кулика, Николая Воронова (будущих маршалов. - "НВО"), пребывающих в благодушном настроении, видимо, по причине успешно начатого наступления.
Но самое удивительное, что в штабе я увидел Павлова. Дмитрий Григорьевич по-русски упорно втолковывал ничего не понимающему Пасасу, что он - генерал Павлов, повторяя это в разных вариациях. Увидев меня, Пасас спросил, что тот говорит? Я ответил, что командир танковой бригады представляется ему как командующему Центральным фронтом.
Пасас наконец понял - разодетый в золото генерал носит имя Пабло. Он улыбнулся и сказал, что его любимый святой - Павел и поэтому ему приятно познакомиться с замечательным генералом Пабло. При этом он не забыл упомянуть, что святой Павел тоже любил вино, явно намекая на подвыпившего Павлова.
Моя попытка обратиться к Дмитрию Григорьевичу не удалась, и я рассказал, что произошло с вводом в бой 14-й интербригады стоявшему здесь же Кулику. Тот только развел руками.
Наконец Павлов отпустил измученного старика и я поведал эту историю Дмитрию Григорьевичу. Он возмутился и стал все отрицать. Более того, заявил, что сейчас два его танковых батальона ведут бой в населенном пункте Махадаонда. Говорил так убедительно и напористо, что не поверить было нельзя.
Однако каково же было мое удивление после возвращения в бригаду. Передовые подразделения оказались там же, где я их оставил, - залегшими под огнем врага у Махадаонда. Танки Павлова стояли где-то в тылу передовых подразделений и вели редкий огонь по селению, в котором к тому времени уже сосредоточились пять батальонов испанских фашистов с итальянскими танками "Ансальдо".
Словом, начавшееся первое контрнаступление республиканцев в районе северо-западнее Мадрида было сорвано Павловым, который, видимо, даже и не понимал всей глупости и преступности своих действий".
В Испании они встречались еще несколько раз, а позже виделись в Москве в Академии им. М.В. Фрунзе. И всегда Павлов оставался самим собой - этаким "павлином" не только внешне, но и по натуре.
Павлов уехал. Что-то происходило в душе и у Ворошилова. Он вышел из вагона и долго молча смотрел на Запад, на зарево, потом тихо, устало сказал: "Да, война разгорается не на жизнь, а на смерть". Потом велел разбудить шофера - ехать в штаб фронта. А полковник Мамсуров убыл в район, где готовились люди для будущих партизанских отрядов.
ИМЕНЕМ МАРШАЛА ВОРОШИЛОВА
Первые дни войны опрокинули доктрину "воевать малой кровью на чужой территории". Всем стало ясно - кровь будет большая и территория своя. Теперь уже никого не надо было убеждать, что необходимо принимать срочные меры по борьбе с фашистами в тылу врага.
Но ни профессиональных партизан, ни диверсантов после "черного" 1937 г. в стране было днем с огнем не сыскать. Разумеется, руководство Белоруссии, которое возглавлял тогда первый секретарь ЦК этой республики Пантелеймон Пономаренко, нашло, организовало людей, но их надо было ознакомить с тактикой партизанской войны, установить явки, связи, конспиративные квартиры, тайники, подготовить агентов для деятельности в подполье. И по существу, офицеры 5-го разведывательно-диверсионного отдела ГРУ (они все выехали на фронт) полковника Хаджи Мамсурова оказались теми немногими специалистами, которые хоть чему-то могли научить будущих народных мстителей. Больше, чем на азы, просто не было времени - на всю работу не более двух суток. И подчиненные Мамсурова - Гай Туманян, Николай Патрахальцев, Иван Демский, Василий Троян, Сергей Фомин, Валерий Знаменский, Николай Щелоков, Григорий Харитоненков, Петр Герасимов - трудились не покладая рук. Это были опытные разведчики-диверсанты. Под стать им были и остальные офицеры отдела.
"Вся наша особая группа, - вспоминал Мамсуров, - в те дни работала по организации специальной сети агентуры в районе Рогачева, Могилева, Орши. Останавливали отходящие части, потерявшие связь с вышестоящим командованием. Именем Маршала Советского Союза Ворошилова направляли их в район Чаусы на сосредоточение и организационное укрепление в тылу...
Ночью 28 июня я уехал в район подготовки партизанских кадров, - напишет годы спустя Мамсуров, - и до наступления утра проводил занятия по тактике диверсионных действий. Обучение шло, по сути, днем и ночью. Эту группу утром 29 июня (а их было около 300 человек) мы направили на выполнение боевых задач в тылу противника. По моей просьбе в район приехали Ворошилов и Пономаренко, чтобы сказать будущим партизанам напутственные слова. Так зарождалось партизанское движение в Белоруссии".
До 5 июля 1941 г. особая группа Мамсурова продолжала готовить в районе Могилева партизан-диверсантов, руководителей подпольных организаций. Но еще раньше, 29 июня, маршал Ворошилов отдал приказ Мамсурову арестовать командарма 1 ранга Дмитрия Павлова, командарма 2 ранга Владимира Климовских и командарма Николая Клыча. Сегодня трудно предполагать, был ли Мамсуров шокирован таким решением - в те дни ему (и всем) и без того хватало "шоков". Впрочем, отвертеться он не мог: машины с охраной для выезда за будущими высокопоставленными арестантами уже ожидали┘
ВОРОШИЛОВ И ШАПОШНИКОВ ПРОТИВ АРЕСТА ПАВЛОВА
Во многих публикациях, вышедших в перестроечные да и в последние годы, высказано огромное количество гипотез в отношении того, кто же сыграл роковую роль в судьбе Павлова? Обвиняли и Ворошилова: мол, бывший нарком обороны докладывал Сталину о состоянии дел на Западном фронте и соответствующим образом преподносил роль Павлова в катастрофе. Но если обращаться к запискам Мамсурова, то они свидетельствуют о прямо противоположном. Полковник ГРУ стал очевидцем разговора между Шапошниковым и Ворошиловым, которые подробно обсуждали, что делать с не оправдавшим надежд Павловым.
Диалог между ними состоялся 27 июня. Ворошилов сказал Шапошникову, что имеет указание отстранить Павлова от командования и отправить под охраной в Москву. Борис Михайлович согласился: Павлов - командующий никудышный. Однако тут же высказал мысль, что в данной ситуации арест был бы ошибкой, которая ничего, кроме вреда, не принесет. "Не тот теперь час, - обосновал он свое соображение. - Это вызовет тревогу и суматоху в рядах командиров".
Ворошилов надолго задумался, потом стал набрасывать телеграмму на имя Сталина. Прочитал шифровку Шапошникову. В ней содержался доклад об обстановке на Западном фронте, выводы и предложения. Касаясь Павлова, Ворошилов просил Сталина не арестовывать командарма, а предлагал отстранить от командования округом и назначить командующим танковой группой, сформированной из отходящих частей в районе Гомель-Рогачев: по данным штаба округа, там находилось около двух танковых дивизий. Шапошников одобрил, и телеграмма ушла.
Через некоторое время стало известно, что Сталин принял в отношении Павлова другое решение. Вероятно, приказ требовалось выполнить немедленно, а под рукой у бывшего наркома (который когда-то посылал на гибель командиров десятками, сотнями) не оказалось ретивых в этом отношении "энкавэдэшников". И маршал отдал приказ Мамсурову.
Мамсуров так расскажет об аресте генералов: "Первым подошел сам Павлов. Снял ремень с пистолетом и, подав их мне, крепко пожал руку, сказал: "Не поминай лихом, Ксанти, наверное, когда-нибудь в Могилеве встретимся". В отличие от вчерашней ночи он был почти спокоен и мужественен в эту минуту. Павлов первым сел в легковую машину. Вторым сдал оружие начальник штаба Климовских. Мы с ним раньше никогда не встречались. Он был также спокоен, ничего не сказал и сел в ту же машину.
Третьим подошел ко мне замечательный товарищ, великолепный артиллерист - командующий артиллерией округа Клыч. Мы прекрасно знали друг друга по Испании и всегда общались как хорошие товарищи. Он протянул свое оружие, с улыбкой обнял меня. Через несколько минут небольшая колонна двинулась в путь на Москву".
НАШИВКИ ЗА ПРЫЖОК В ОКНО
Мудрый маршал Шапошников оказался прав. После ареста командующего Павлова и других генералов обстановка в штабе ухудшилась. Нервозности, неуверенности, страха стало куда больше. На фронте словно пахнуло 1937 годом.
3 июля штаб Западного фронта переехал под Смоленск. Ворошилов был отозван в Москву. А особая группа Мамсурова по его приказу еще оставалась в районе Могилева, готовила партизан-диверсантов и отправляла их в тыл врага.
5 июля 1941 г. офицеры ГРУ прибыли в штаб фронта. Обстановка была угрожающей. Мамсуров так и не смог понять, кто теперь командует войсками. "Рулили" все, кто здесь находился: "два Семена" - маршалы Тимошенко и Буденный, один из главных сталинских палачей комиссар 1 ранга Лев Мехлис, командарм Андрей Еременко (назначенный вместо Павлова командующим фронтом). Царили путаница, неразбериха... Начальники рангом пониже, приехавшие вместе с маршалами, тоже пытались руководить, и все это руководство сводилось в основном к угрозам направо и налево: "да я тебя!..", "расстрелять", "отдать под трибунал". Все это только усугубляло ситуацию.
Немецкая авиация буквально висела над Смоленском, бомбы сыпались, казалось, не переставая. Центр города был разрушен, горел. На улицах трупы женщин, детей. Вечером, когда стих очередной налет фашистов, Мамсуров, Туманян и Троян встретились с Михаилом Мильштейном, который был назначен заместителем начальника разведки Западного фронта. Особая группа передавала дела фронтовым разведчикам. Говорили о том, что Смоленск - последний рубеж отступления, здесь фашистам уготована смерть.
Во время этого разговора, как вспоминал Мамсуров, вдруг неожиданно началась отчаянная стрельба зениток (молчавших во время налетов вражеской авиации), которые палили по двум прилетевшим┘ краснозвездным самолетам. Видимо, приняли их за фашистов - своих уже и не ждали. Этот пример тоже характеризует ту обстановку паники и несобранности, которая царила в войсках. Тревога поднялась и в штабе фронта. Разведчики увидели, как из окна штабного барака выпрыгнул известный в свое время военачальник (Мамсуров в своих записях не называет его имени, видимо, в то время, когда они делались, этот генерал или маршал еще служил в армии). Приземлился он неудачно - вывихнул ногу, и его под руки увели в санчасть. На следующий день Мамсуров увидел его с костылями. Но более всего удивило, что на груди полководца на отглаженной щеголеватой гимнастерке появились две ленточки - золотая и красная, обозначавшие тяжелое и легкое ранение, - эти отличия были введены накануне. Военачальник явно был убежден, что воевать осталось недолго и хотел в будущем по максимуму поиметь от своего участия в боевых действиях. То, что "увечье" и "царапину" он получил при прыжке из окна штаба, его, похоже, нисколько не смущало. Этот шапкозакидатель тоже чем-то напоминал командарма 1 ранга Павлова. Только, пожалуй, Павлов был честнее...
Через два дня в штаб фронта пришла шифрограмма: Мамсурову, Туманяну, Трояну следовало немедленно убыть в столицу, а оттуда - в Ленинград для организации партизанского движения на Северо-Западе.
