Евгений Горбунов
Подобные призывы звучали и в ту пору, когда СССР агрессия не грозила.
Художник Д. Моор. 1930 год
Выражение «военная тревога» укоренилось в международных отношениях и дипломатии в 1875 году, когда Германия едва не напала на Францию. Советские историки использовали этот термин для обозначения ситуации конца 1920-х – начала 1930-х годов, когда, по их мнению, Великобритания и Франция «усиленно провоцировали нападение ряда связанных с ними государств на Советский Союз» (см., например, том 1 Истории второй мировой войны 1939–1945, стр. 41).
ПОКА УГРОЗЫ НЕТ
Действительно, зимой 1926–1927 годов в советской прессе и в речах крупных политических деятелей СССР настойчиво звучала тема надвигающейся войны. Подобные высказывания производили сильное впечатление не только на рядовых граждан первого в мире государства рабочих и крестьян. Так, один из британских дипломатов в своем докладе, направленном в Лондон в январе 1927 года, отмечал: «...С каждым днем становится все очевиднее, что существующая ныне паника, которая слышится в каждом публичном выступлении и читается в каждой статье партийных лидеров, не поддельная, а на самом деле отражает чувства и эмоции Коммунистической партии и Советского правительства, и эта нервозность успешно передается всему народу».
Весной 1927 года после разрыва дипломатических отношений с Соединенным королевством, убийства полпреда СССР в Польше Петра Войкова и поражения китайской революции в Москве с еще большей горячностью заговорили о «нависшей военной угрозе». Но, может быть, у руководителей ВКП(б) и советского государства имелись на то серьезные основания? О чем, например, информировало Кремль и высшее командование Красной армии IV Управление Штаба РККА (военная разведка)? Заглянем в некоторые подготовленные им документы того периода...
...В начале июня 1926 года, сразу же после прихода к власти в Польше в результате государственного переворота Юзефа Пилсудского, сотрудники IV Управления составили аналитическую записку о мобилизационной готовности крупнейшего западного соседа СССР и высказали мнение об угрозе возможного вооруженного противоборства с ним. Разведчики считали, что, исходя из наличия обученных людских резервов, Польша способна в первый период войны выставить 60 пехотных дивизий, 4 кавалерийские дивизии и 5 отдельных кавалерийских бригад, а также 60 полков легкой и 10 полков тяжелой артиллерии, 4 железнодорожных саперных полка и 5 полков связи. ВВС могут бросить в бой 10 авиационных полков.
Разведка отмечала, что Польше, имеющей достаточное количество людских ресурсов, в случае войны удастся довести численность своей армии до 2 млн. человек. Но имеющиеся мобилизационные запасы будут израсходованы в первые же недели боевых действий. Поскольку военная промышленность страны развита слабо, то успешно сражаться против СССР она сможет только при условии получения вооружения и военного снаряжения из-за границы.
В IV Управлении полагали, что Польша может выступить против СССР только под давлением великих держав. И, учитывая обстановку в Европе и донесения из резидентур, указывали на Англию. Именно ей, говорилось в записке, придется снабжать польскую армию всем необходимым для ведения войны. В документе также подчеркивалось, что боевая ценность Войска Польского не вполне отвечает современным требованиям из-за низкой грамотности призываемого контингента и пестрого национального состава. Но при этом обращалось внимание на хорошую подготовку командиров и строгую дисциплину польской армии. Поэтому ее боеспособность в начале войны оценивалась не ниже боеспособности РККА, особенно с учетом того, что великие державы, в первую очередь Англия и Франция, кроме материальной помощи окажут Речи Посполитой поддержку присылкой военных специалистов высшей квалификации.
Из всего сказанного руководство IV Управления делало вывод:
«Польша в ближайшее время еще не готова для самостоятельного ведения войны против СССР.
Выступление Польши против нас в ближайшее время может явиться лишь результатом нажима со стороны враждебных нам великих держав (в первую очередь Англии).
В этом случае, при получении всесторонней помощи со стороны этих держав, польская армия и в настоящем ее состоянии должна оцениваться как серьезный противник Красной Армии».
Записка была подписана начальником IV Управления Яном Берзиным и его помощником (одновременно начальником 3-го отдела) Александром Никоновым и направлена наркому по военным и морским делам Клименту Ворошилову, его заму Иосифу Уншлихту, председателю коллегии ОГПУ Феликсу Дзержинскому, начальнику Штаба РККА Михаилу Тухачевскому.
В конце июня в Управлении была составлена новая более подробная аналитическая записка о положении в Польше. В ней анализировались такие проблемы, как социальный смысл майского переворота Пилсудского, форма власти и внутренняя программа нового правительства. И, конечно, направления внешней политики Варшавы, которые рассматривались самым подробным образом с учетом последней агентурной информации, поступившей из Речи Посполитой.
Разведчики считали, что после переворота Польша начала менять внешнеполитическую ориентацию. Тесные союзнические отношения с Францией, определенные договором 1921 года, отходили на задний план. Все свои шаги во внешней политике Варшава будет теперь согласовывать с Лондоном, а не с Парижем, переведя внешнеполитический курс страны в фарватер английской политики. Подобный переход должен иметь большое значение для изменения взаимоотношений Польши со своими ближайшими соседями. С Германией они могут улучшиться, польское правительство сделает все возможное, чтобы договориться с Берлином по экономическим и политическим вопросам. Предполагалось также, что Варшава постарается помириться с Литвой, чтобы затруднить сближение последней с СССР и вовлечь ее в польско-балтийский блок.
Учитывалась сотрудниками IV Управления и возможность усиления польской активности в Прибалтике с целью создания широкого военно-политического союза в составе Польши, Литвы, Латвии, Эстонии и Финляндии. Если бы такой союз удалось сформировать, то вместе с польско-румынским альянсом это привело бы к появлению вдоль всей западной границы СССР единого и непрерывного военно-политического фронта, находящегося под сильным влиянием Лондона. Данный вариант не исключался руководством разведки («Можно серьезно опасаться, что эта цель будет достигнута»).
При анализе польско-советских отношений в записке подчеркивалось, что Варшава пока не намерена провоцировать конфликт с СССР, так как этого не допускает ни экономическое, ни политическое, ни военное положение Речи Посполитой. В условиях хозяйственной разрухи страны помышлять о войне не смеет даже Пилсудский. В документе отмечалось, что внутреннее состояние и мобилизационная готовность польской армии не позволяют ставить вопрос даже о подготовке военного конфликта с СССР, не говоря о самой войне со своим восточным соседом.
«Таким образом, – говорилось в записке, – мы приходим к выводу, что в этом году нет серьезных оснований для того, чтобы опасаться срыва мирных отношений с Польшей». Иными словами, несмотря на ухудшение польско-советских отношений после прихода к власти Пилсудского, нет угрозы военного конфликта в 1926 году. Документ отправили тем же адресатам, добавив только еще один экземпляр для Николая Бухарина.
ИНТЕРВЕНЦИЯ ВОЗМОЖНА, НО...
Итак, оценки военной разведки вроде бы не вызывали особой тревоги. Однако 11 июля Дзержинский направил письмо Сталину, в котором утверждал: «Целый ряд данных говорит с несомненной (для меня) ясностью, что Польша готовится к военному нападению на нас с целью отделить от СССР Белоруссию и Украину. В этом именно заключается почти вся работа Пилсудского, который внутренними делами Польши почти не занимается, а исключительно военными и дипломатическими для организации против нас сил...»
Между тем, по мнению главного чекиста, в СССР царит очень благодушное настроение, с которым надо кончать. Дзержинский также отмечал, что Пилсудский очень пренебрежительно относится к боеспособности территориальных дивизий Красной армии и рассчитывает на партийное разложение «в связи с нашей дракой на 14-м съезде. Я опасаюсь, что такой его взгляд может его толкнуть раньше выступить, чем это предполагают у нас».
Вот такие оценки были высказаны человеком, с мнением которого Сталин не мог не считаться.
12 июля собралось представительное совещание. От ОГПУ присутствовали: Дзержинский, Менжинский и начальник ИНО ОГПУ Трилиссер. Дипломатов представляли Чичерин, Аралов, Стомоняков и Логановский, военную разведку – Уншлихт (ее куратор), Берзин и Бортновский. После обстоятельного обсуждения было принято постановление: «В связи с приходом к власти Пилсудского и его политикой угроза новой войны с сопредельными нам государствами на Западе (Польшей и Румынией) значительно усилилась. Совещание постановляет обратить внимание советского правительства на необходимость принятия соответствующих мер по линии дипломатически-экономической, по линии военной и по линии безопасности...»
К концу июля 1926 года в IV Управление поступила новая разведывательная информация. Пришлось браться за подготовку новой аналитической записки для высшего военного руководства. Тон этого документа уже был тревожным: «Вопрос о возможности вооруженного нападения на СССР со стороны Польши, Румынии и прибалтийских лимитрофов, под влиянием и при поддержке капиталистической Англии, в настоящее время становится все более и более актуальным и из области теоретических предположений переносится в сферу реальной возможности».
Разведчики пришли в выводу, что за последние 8–9 месяцев, то есть с осени 1925 года, Англия вновь встала на путь политической борьбы с СССР. А это, в свою очередь, таит в себе опасность новой военной интервенции против советского государства.
Чем можно объяснить столь резкий поворот в оценках IV Управления? Там выдвинули предположение, что до осени 1925 года Англия пыталась применить против СССР систему экономического воздействия в расчете на перерождение страны в буржуазную республику по методам ведения народного хозяйства. Но ввиду невозможности добиться успеха подобными методами в Лондоне решили перейти к жесткому противостоянию.
Подготовка же к новой интервенции, говорилось в записке, должна пройти три этапа. На первом этапе – ослабление, а возможно, и полное устранение влияния СССР на страны Востока. На втором этапе – политическая изоляция Советского Союза в Европе. И уже на третьем этапе создание военно-политического блока из Польши, Румынии и прибалтийских государств для вооруженного нападения на СССР, При этом Англия должна была обеспечить этому союзу благожелательный нейтралитет со стороны важнейших европейских стран.
В записке говорилось: «...с завершением этого третьего этапа вопрос о подготовке и осуществлении интервенции против СССР должен из рук дипломатии перейти в руки Генерального штаба и органов, ведающих военной промышленностью». Разведчики писали, что английская дипломатия уже выполнила первые два этапа своего плана и начинается новая третья фаза в развитии антисоветской политики Лондона, то есть создание блока враждебных к СССР сопредельных западных государств. А как следствие этого вопрос о возрастающей военной опасности для Советского Союза, по мнению военных разведчиков, являлся летом 1926 года вполне своевременным и актуальным.
В этом документе отмечалось, что наиболее актуальны для Советского Союза внешняя политика Пилсудского и положение в Прибалтике в связи с попытками Англии и Польши сколотить польско-балтийский союз, направленный против СССР. В записке говорилось и о том, что Пилсудский начал энергично проводить ряд мероприятий по повышению боевой готовности армии, в частности на восточной границе Речи Посполитой. Правда, далее подчеркивалось, что эти мероприятия все же еще не способны значительно усилить Войско Польское. И вновь обращалось внимание на скудость мобилизационных запасов западного соседа. На длительную серьезную войну их явно не хватало
Конечный же вывод аналитиков военной разведки, сделанный на основе изучения агентурных материалов, был категоричным: «Непосредственной военной опасности для СССР со стороны Польши и лимитрофов в данный момент и на ближайший период (по крайней мере до весны 1927 года) не имеется». Угроза военного выступления Речи Посполитой против Советского Союза отодвигалась почти на год. Документ был направлен Ворошилову, Уншлихту и Тухачевскому, в Наркомат иностранных дел (Чичерину и Логановскому), на Лубянку (начальнику ИНО ОГПУ Трилиссеру, с которым Берзин регулярно обменивался информацией).
ЧИТАЕМ ОДНО, ГОВОРИМ ДРУГОЕ
29 января 1927 года Берзин и Никонов подписали обзорный доклад IV Управления. Исследуя проблему военной опасности и военной обстановки на западных границах, авторы этого документа отмечали, что общая численность армий западных соседей СССР осталась на уровне 1925 года. Официальные военные бюджеты у них тоже не претерпели значительных изменений в сторону увеличения, и в 1927 году удельный вес военных расходов также не возрастет.
В 1926 году, говорилось в докладе, произошло лишь незначительное усиление технических войск и стало чуть больше огневых средств в латвийской и польской армиях. На 1927 год намечено некоторое увеличение численности и улучшение технической оснащенности финской армии. Вместе с тем не зафиксировано никаких крупных мероприятий, свидетельствующих о возможной подготовке к будущей войне.
Серьезно беспокоило советских разведчиков только усиление ВВС сопредельных государств в 1926-м и перспективы их развития в 1927 году. По оценкам IV Управления, в воздушных флотах военного времени западных соседей СССР после поставок из Франции будет около 1000 боевых самолетов в строю, 650 – в резерве и еще 400 учебных и тренировочных машин. Согласно тем же оценкам, при мобилизации данные страны вместе взятые могут развернуть в первый месяц войны 108 пехотных, 10 кавалерийских дивизий при 4800 легких и 725 тяжелых орудиях, 25 000 легких и 17 500 станковых пулеметах. Общая численность мобилизованных армий в первый месяц войны, включая тылы, составит около 2 700 000 человек.
Но, несмотря на такие солидные цифры, в заключении доклада говорилось: «...В общем, за 1926 год наши западные соседи увеличили свою боевую мощь в особенности в области усиления воздушного флота, технических и огневых средств, увеличения мобзапасов, а также развертывания военной промышленности. Однако из проведенных в 1926 году мероприятий и намечаемых на 1927 год нельзя усмотреть непосредственной подготовки к войне на ближайший 1927 год». А в выводах подчеркивалось, что военное выступление против СССР его западных соседей в 1927 году маловероятно.
Советские вожди не могли не знать всего этого, особенно – Ворошилов. Разумеется, он был хорошо знаком с докладами военной разведки. Однако в своих публичных выступлениях давал другие оценки международному положению страны. Так, выступая на 15-м съезде ВКП(б) в декабре 1927 года, нарком заявил, что активная политика империалистов стала явно угрожать СССР и он должен усилить военную подготовку...
