Константин Михайлов О патриотизме интересно беседовать с профессором МГУ Леонидом Викторовичем Смирнягиным. Он известен не только как бывший член президентского совета, но и как человек, вместе со студентами объехавший всю Россию.
– Первый вопрос - самый короткий и трудный: что такое патриотизм?
– В России сложное отношение к патриотизму. Интеллигенция всегда воспринимала этот термин крайне осторожно. Дело в том, что патриотизм, скажем, черносотенцев был заквашен прежде всего на ненависти к другим, а не на любви к родине. Но была и другая важная традиция – благодушного отношения к чужим, даже, я бы сказал, величественного. Российская империя была многонациональной. Для великих наций типично такое благодушное отношение: им, в отличие от небольших наций, не грозит ассимиляция. Как говорил Борис Родоман: что простительно литовцам в Советском Союзе – опасения, что их культура растворится в русской, – то не позволено русской культуре, потому что ей никто не угрожает. В этом случае что не позволено Юпитеру, то позволено быку. В Англии есть такая пословица: почему у нас нет антисемитизма? – Потому что мы не считаем себя глупее евреев. У нас эта традиция тоже была.
Я с ужасом смотрю на то, что творится сейчас с российским патриотизмом. Подозреваю, что это прямое следствие утраты статуса великой нации. У людей появляются опасения, что наша культура будет разрушена чужаками. Взлет патриотизма замешан в основном на таких опасениях и на ненависти к другим. Прежде всего, конечно, к США. У большинства наций есть такие жупелы – они появляются из-за стремления переложить причины своих невзгод на кого-то. Но это не характерно для великих наций. Им кажется нелепым считать себя игрушкой в руках других: что бы с нами ни случилось – это все Америка. Обидно все-таки было. А сейчас прилично думать, что другая страна играет нашей судьбой. Это чувство и есть свидетельство утраты статуса великой нации.
– Но сейчас наше руководство как раз всячески пытается представить Россию великой нацией. Может быть, это и должно врачевать мутацию патриотизма?
– Напротив. Усилия властей предержащих сейчас направлены на то, чтобы запугать остальной мир, внушить окружающим не почтение и любовь по отношению к нам, а страх. Советский Союз даже в самые суровые дни холодной войны не позволял себе намека на то, что он может оставить Западную Европу без газа. Тогдашним деятелям было понятно, что это недопустимо.
К сожалению, патриотизм питается и внутренней ненавистью – к кавказцам, вообще ко всем чужакам. В Советском Союзе, где русских было всего 55%, не было опасений угрозы со стороны инородцев. А сейчас русских 85%, но ходят слухи, что в Москве живет 3 миллиона азербайджанцев. При том что их вообще всего 8 миллионов, и в одном Баку 2 миллиона. В Москве их на самом деле десятки тысяч. Вы видите, как обострено отношение к этой проблеме.
– Каковы причины?
– Общественное сознание фрустрировало прежде всего из за утраты в размерности. Этой фрустрации не было в первые годы после того, когда развалился Советский Союз. Были совершенно другие проблемы, внутренние, и западный мир относился к нам с величайшим почтением за то, что мы сами с собою смогли сделать. В отличие от немцев, которым, чтобы прийти в себя, пришлось проиграть Вторую мировую войну. В 87-м году я был в США – нас принимали с восторгом, мы были модой всего мира. Все считали, что русские входят в семью развитых народов со своей гигантской культурой.
Процессы фрустрации очень инерционны – ведь именно сейчас, казалось бы, можно зажить припеваючи благодаря высокой цене на нефть и тем преобразованиям, которые были сделаны. Я с 77-го года езжу со студентами по России. Раньше за нами ехал грузовик с продуктами, потому что есть было нечего – сейчас мы ничего не берем, потому что там все дешевле, чем в Москве.
– Ваши исследования показывают, что растет и позитивный патриотизм.
– Да, по отношению к месту своего рождения. Раньше России это не было свойственно вовсе. Я сформулировал такое понятие – аспатиальность русской культуры, от слова «пространство». Русские прошли всю Сибирь за какие-то 40–50 лет – американцам два века потребовалось, чтобы пройти континент насквозь. Но мы Сибирь не освоили. Русские – везде одинаковы. Одна и та же система ценностей, одни и те же привязанности. Сейчас происходит рост местного самосознания. Мы каждый год проводим опрос, один из пунктов которого – где бы вы хотели жить? В начале 90-х ответы были – в Нью-Йорке, в Москве, где угодно, только бы не здесь. Последние лет 5 в основном говорят, что хотят жить в том месте, где родились. Я регулярно покупаю поэтические сборники в каком-нибудь городишке – местные поэты любуются своей родиной как таковой. В европейской части уже года 4 красят дома, убирают улицы – это неслыханный подъем местного патриотизма.
– С чем это можно связать?
– Например, с тем, что народ резко осел – по сравнению с тем, как он был подвижен при советской власти. По переписи 89-го года 26% россиян жили не в тех регионах, где они родились. А по переписи 2002 года – 8%!
– Как нынешняя картина соотносится с общемировой ситуацией?
– То, что происходит с русским патриотизмом в последнее время, соответствует мировым тенденциям. Например, феномен иммиграции в США. Туда ежегодно официально въезжает под миллион человек, которые становятся гражданами, и живет примерно 11 миллионов нелегалов. Издревле в Америке работал принцип плавильного тигля. Человек приезжает в Америку, чтобы, отряхнув прах родины со своих ног, участвовать в американском процветании. Он старается как можно быстрее стать американцем. А последние лет 20 вызревала идеология салатной чаши: каждый иммигрант имеет право оставаться самим собой и культивировать те ценности, которые были у него до приезда. В результате выясняется, что иммигранты новой породы вовсе не собираются встраиваться в американскую жизнь. И сейчас господствующее мнение элиты – американской и европейской – таково, что идея салатной чаши – ерунда. Гражданство – это не статус, а как минимум три обязанности: беспрекословно подчиняться законам страны, участвовать в строительстве общества, и самое тяжелое – проникаться его идеями, разделять его систему ценностей. Иначе ты не гражданин.
Мы только входим в полосу трудностей, связанных с массовой иммиграцией. Без нее нам не обойтись, потому что нам грозит безлюдье. Но как она будет протекать при таком настрое российского народа? Мы сейчас тщательно изучаем канадскую практику. Там во многом проблема иммиграции снята, потому что культивируется благодушное отношение к иммигрантам. Хотя канадцы четко определяют, кто им нужен, едут туда охотно и много, и порядка 45% жителей Торонто родились не в Канаде. Так вот нам свой патриотизм тоже надо переналаживать на позитив. Гордиться не самими собой, а страной. Кто-то сказал – гордиться тем, что ты русский или татарин, – все равно что гордиться тем, что ты родился в понедельник. Это не твоя заслуга. Мы можем гордиться тем, что мы великая держава – в культурном отношении прежде всего. Человек, который хотя бы месяц или два стажировался во МХАТе, в американском театральном мире делает стремительную карьеру. И надо гордиться тем, что с нами произошло за последние 15–20 лет.
– То есть концепция патриотизма, базовая для идеологии последних 6 лет, не продумана?
– Государство забывает, что мы беременны фрустрацией. Сейчас слово «патриотизм» воспринимают как призыв найти врага. Но раздувать щеки и вгонять страну в соревнование с Америкой – это просто преступление. У нас военный бюджет 28 миллиардов, а у них 511.
У русских тесно слиты три понятия: страна, государство и правительство. Всякая хула в адрес президента сейчас считается антипатриотичным поступком. В большинстве стран, особенно в Америке, это категорически разделено. Совершенно правильная фраза Путина, который сказал, что он менеджер, нанятый страной. Для американцев странно звучат слова Кеннеди – не спрашивай, что для тебя сделала родина, спроси, что ты сделал для нее. А для нас они звучат естественно. Ключевский как-то сказал, что вся история России укладывается в 4 слова: государство пухло, народ хирел. У нас народ всегда жертвовал собой ради процветания этого гигантского монстра. Не настало ли время, как говорил тот же Ключевский, долги отдавать? Сократиться в расширении, перестать угрожать своим соседям, а заняться собственным народом.
Дарья Гармоненко 