Виктория Тяжельникова СУДЯ по выступлениям Сталина второй половины 1920-х гг., новым идеальным типом коммуниста, идущим на смену мученику-аскету, больному и замученному престарелому революционеру-подпольщику, становится коммунист-строитель. Радикальный характер изменений был непосредственным образом связан с тем простым обстоятельством, что новый политический курс (не разрушение старого, а строительство нового общества) предстояло проводить среди вчерашних крестьян, прибывавших по 1 млн. человек в год на стройки индустриализации. Эта многомиллионная армия, работавшая на рытье "котлованов", тянулась к новой, лучшей жизни. Вчерашние крестьяне совершенно не собирались вступать в смертельную схватку, пасть в борьбе за революцию. Возникал конфликт между индивидуальным "планом жизни" основного субъекта модернизации и "остатками" революционного массового сознания с характерными жертвенными контрапунктами. Чтобы в полной мере рассчитывать на социальную поддержку вчерашних крестьян как своей новой социальной опоры, коммунисты встали перед неизбежностью формирования такой идентичности, которая бы в максимальной степени соответствовала устремлениям участников развернувшегося глобального строительства индустрии.
Власть просто обязана была показать этим людям социальную перспективу, увлечь их чем-то понятным, привлекательным и, более того, сделать это в привычной крестьянскому сознанию мифологизированной, сказочной форме. Эпоха ясных и прозрачных, обозримо конечных пятилетних планов, перспектива штурмового, аврального, понятного крестьянину временного сезонного напряжения, результатом которого будет построение социализма - "то есть Рая на земле", - нуждалась в эмоциональном подкреплении, должна была приобрести свой эмоциональный маркер. Текущее социалистическое строительство должно было восприниматься не столько через цифры пятилетних планов, сколько на эмоциональном уровне, став фактом сознания каждого и в конце концов ядром массового сознания новой эпохи. Говоря словами Андрея Платонова, "смутное сознание" требовало важного, если не определяющего начала - "одухотворения задачи", поставленной перед человеком.
Суть нового социального заказа состояла в формировании нового образа страны - молодой, счастливой, жизнерадостной. Знаковой в этом отношении становится "Песня о встречном" Бориса Корнилова, лирическая героиня которой буквально осуждается поэтом за то, что она "не рада" ("Кудрявая, что ж ты не рада// Веселому пенью гудка"). Струящаяся музыка Шостаковича сливалась с поэтическими строками, излучавшими бесконечную радость. Новая массовая песня была органично связана с кино - молодым и бурно развивавшимся "важнейшим из искусств". В 1934 г. режиссер Григорий Александров уже заканчивал работу над фильмом "Веселые ребята". Молодость, веселье, труд с обязательными успехами приходили на смену мрачным образам революционной эпохи. Именно с "Веселых ребят" началась карьера поэта-песенника Василия Лебедева-Кумача.
Ковать "легкокрылую формулу жизни молодого поколения, комсомольского племени" было делом ответственным. Зато с ощущением "живой радости" весело и задорно начинало свое движение по жизни новое поколение, для которого очерчивались горизонты безграничных и немереных возможностей - "мы покоряем пространство и время", "мы все добудем, поймем и откроем". Некое новое состояние "обыденности невозможного" буквально окрыляло ("Когда страна быть прикажет героем, // У нас героем становится любой").
"Насаждение" веселья и радости стало особенно актуальным после выступления Сталина на Первом Всесоюзном совещании стахановцев 17 ноября 1935 г. Веселье, как известно, превратилось в один из основных источников стахановского движения ("Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее. А когда весело живется, работа спорится"), а значит, стало вполне конкретным фактором процветания страны и "успешного выполнения задач пятилетки".
Очень важный фактор - чувство идентичности, общности с ярко выраженной эмоционально насыщенной положительной нагрузкой - вот одна из очевидных функций, которую выполняло так называемое насаждение радости. Конечно, эта идентичность не была распространена на все общество. Главным образом формирование этой новой идентичности было направлено на молодежь, и прежде всего на рабочую молодежь (или, точнее говоря, на молодежь, только что ставшую рабочей) - строителей новой индустрии. Вполне естественным каналом формирования этой новой идентичности и были такие чисто молодежные жанры, как массовая песня и кино, которые в середине 1930-х гг. выступают в неразрывном органическом единстве. В конце 1930-х гг. именно во многом благодаря песням произошло известное слияние социального заказа власти с мироощущением того слоя, который составлял ее социальную опору.
