Фотопреувеличение

Фотографии... Сейчас все фотографируют. Чем больше фотографируют, чем более экзотичны места и люди, остающиеся на снимках, тем сильнее ощущение, что нам подсовывается вовсе не то, что нам надо.

Фотография – изображение светом, освещение. А чего, собственно, освещать? Я раньше удивлялся, почему западные фотографы тяготеют к беспредметной съемке. Сплошная игра линий, пятен света, цвета. Где же узнаваемые и любимые предметы, на которых душа может отдохнуть?

Увы, предметность вытоптана миллионами, миллиардами, триллионами вспышек, щелчков, фиксаций цифровыми фотоаппаратами, мобильными телефонами. Потом все это выставляется в интернет на свои и чужие сайты, в блоги, в ЖЖ. Мы взяты в кольцо тотальной зрительной фиксации. Но вот стали ли очевиднее для себя и других в этих условиях фотографической инфляции – большой вопрос.

Впрочем, искусству фотографии не привыкать проходить через кризис. Когда фотография возникла в XIX веке, ее обвинили в уничтожении живописи и изобразительного искусства как такового.

Потом появилась цветная фотография и заговорили о гибели «настоящей», черно-белой фотографии. С появлением цифровых камер начались разговоры о конце фотоискусства, которое предполагало ручную работу с фотопленкой. А тут фотошопы, фотожабы... А тут массовое фотографирование, «девятый вал» ремесленности, который ставит под сомнение саму возможность проявления мастерства. А тут реклама и пиар – в хвост и в гриву.

Впрочем, если залезть на дуб и обозреть происходящее свысока, то можно заметить, что постоянный кризис и «самоуничтожение» фотоискусства говорят о его стабильном процветании и перспективах.

Фотография – это тотальная симуляция окружающего мира. Но тот идет навстречу фотокамере и сам себя симулирует. Все, что мы видим, что бросается в глаза, призывая, чтобы мы это сфоткали, – кажимость, симуляция, сивый бренд и реклама, пыль в глаза товарного обращения, то наглое, то стыдливое «впаривание» себя, политтехнология и наживка, накипь и бред, пена дней, которую предлагается снять шумовкой и, не «парясь», отправить в архив и отстой как памятник времени и эпохе.

Щелкни и не вдумывайся. Не протирай глаза почем зря. Мы уже разучились воспринимать жизнь а-ля натюрель – вне экрана, все объектива, вне удвоения симулякром. Китчевые виды городов, пейзажей, знаменитостей, тиражируемые в СМИ, – это и есть туристический и житейский консумеризм. Помню, как жаловался Сергей Юрьевич Юрский: раньше люди, видя известного актера, могли спросить о спектаклях, фильмах, о жизни; сейчас у них один вопрос: «Можно, мы с вами сфотографируемся?» И ощущаешь себя собственным муляжом с застывшей улыбкой, полой вещью. Нынешняя фотография – это тотальная демократия товара, всеобщее равенство, общество нулей. Бестолковость как концепт, мигающие вспышки и выхлопы технизации, тяготеющие к шоковым эффектам, к оптике бессознательного. Нулевой стиль.

Зато психологи уверяют, что фотография вылечила человечество от страха двойничества. Немецкий мыслитель первой половины ХХ века Вальтер Беньямин описывал в «Краткой истории фотографии», как «поначалу люди не отваживались долго рассматривать первые снимки. Они робели перед четкостью изображенных и были готовы поверить, что крошечные лица на снимках способны сами смотреть на зрителя, таково было ошеломляющее воздействие непривычной четкости и жизненности первых дагерротипов на каждого».

Страх двойничества исчез, став реальностью двойничества. Мы существуем во множестве отпечатков у тех, кто воспринимает нас. Где мы в оригинале? Внешние проявления, словно вычесанная перхоть, складываются не в память, как прежде, а в папку компьютера. Когда надо, наберем Google и достанем: слова, изображения, вздохи и ахи. Зачем грузить себя лишней информацией, если Google conservat omnia (латынь, естественно, тоже почерпнута из поисковой системы).

Это не мы настоящие. Это внешнее изображение, вид, что мы принимаем. Сложное переплетение личных комплексов и внешних отражений. Как писал французский мыслитель Ролан Барт: «Находясь перед объективом, я одновременно являюсь тем, кем себя считаю, тем, кем я хотел бы, чтобы меня считали, тем, кем меня считает фотограф, и тем, кем он пользуется, чтобы проявить свое искусство. Странное действо: я непрестанно имитирую себя, и в силу этого каждый раз, когда фотографируюсь (позволяю себя сфотографировать), меня неизменно посещает ощущение неаутентичности, временами даже поддельности, какое бывает при некоторых кошмарах».

Ага, нас кошмарят, но мы не даемся. В воздухе повисло ярое нежелание «засвечиваться». Чем публичнее человек, чем больше рыльце в пушку, тем вдруг настойчивее пробивается сквозь закатанное в асфальт лицо небывалое дотоле «прайвиси». Словно враз осознали свое безобразие и нечистую совесть. А тут в духе времени – потаенное существование и «военная тайна» нехитрого отправления телесных потребностей.

Может, эта фотобоязнь – отблеск советского архаического мышления? Чего стоит объявленный властями запрет на... фотографирование центральных улиц и «объектов». Фотофобия как симптом общей клинической картины общественного сознания. Вот и я – секретный объект при исполнении, разрешения на съемку не даю. Лицо – это частная жизнь номенклатурного организма. Так же, как упоминание фамилии в любом контексте, кроме облизывающего, есть оскорбление личности и нанесение урона профессиональной репутации.

Чем больше попорчено лицо общей коррупцией государственного организма, тем оно все секретнее, – без санкции прокурора не подходи. Будучи выпотрошено нечистой совестью, такое лицо окончательно переходит в имитационный режим кажущегося существования, скрытного полубытия, за забор спецпоселения. Имя им – легион. Как в Евангелиях. На первый взгляд, обычная свинья. А на самом деле – нечистый дух, использующий свинью, чтобы ринуться вместе с ней с обрыва.

Как ни крути, фотография – это знание о себе. А фотобоязнь – это архаическое желание уйти в тень, за горизонт сознания, в пьяную дурь сомнамбул. Не только мы глядим на Россию сквозь объектив фотоаппарата, но и она глядит на нас в ответ – с фотографий. Да, страшно, дыхание перехватывает. Лучше обойтись парадным глянцем, чем похабством реальных фактов.

Налетев на жуть реального описания, Россия вновь уходит за горизонт знания о самой себе, вытесняется в подсознание, манипулирующее безумным телом. Так проще, спокойнее. Конвульсии нам привычнее. Санитар нам медбрат.

Не привыкший к методической работе коллективный мозг возвращается в привычную взвесь сновидного мифотворчества. Так, может, сегодня мы фотографируем сны о себе, то самое информационное несуществование? А пробуждение придет неожиданно. Представляете эту жуткую фотографию на первой полосе решившегося на правду издания?