Вероника Чернышова Если Верочка спала с мужчиной, которого не любила по-настоящему, ее рвало.
Неизменно. Работало на раз. Даже с пустым желудком.
Зная за собой эту особенность, всякий свой флирт или просто похоть обратившего на нее внимание мужчины (а красавица Верочка была отменная) она талантливо преображала в беспримерную по накалу любовных страстей сагу/эпопею/водевиль/драму. Зависело от амплуа главного героя.
И, что особенно любила в Верочке Тамара, иллюзий она никаких не строила. Прекрасно сознавая рукотворность, а не богоданность всех своих сюжетов, она не говорила много, когда они только начинали развиваться. Просто всякий раз она исчезала из Тамариного поля зрения на неделю/месяц/полгода (зависело от стойкости партнера), а потом появлялась, готовая потешить блестящим рассказом обо всем в лицах. В этом равных ей не было. Тамара даже советовала ей показываться в театры (а Верочка была актриса) не с прозой, басней и стихом, а, например, с историей про Тимофея Дмитриева.
История случилась в самой экспозиции ее московской жизни (Верочка была приезжая).
К тому моменту она не без потерь сменила уже несколько моделей существования в мегаполисе. Сначала Верочка обитала на окраине. Делила жилье с многодетной сектанткой. Та рожала почему-то исключительно от годившихся ей в сыновья альпинистов, а потом, согласно собственной программе преодоления социума, сдавала едва подросших потомков в школу Щетинина где-то в лесах.
Затем жила Вера с шумной армянской режиссершей, долго видевшей в ней свою единственную музу. Потом с белорусским барменом (одержимым бесами, как утверждал он сам, в моменты редких просветлений). Потом делила кров с привороженным злой колдуньей (он тоже утверждал это сам) в прошлом милиционером, а в будущем – баскетбольным тренером. Настоящего у него не было – одни муки адовы из-за колдуньи, которая, правда, его содержала. На чудеса Верочке вообще почему-то везло.
Потом некоторое время она жила уже без чудес. В центре в однокомнатном сквате с землячками-певицами. Состав их менялся едва ли не каждый день. Было весело, но этот период сильно проредил ее гардероб и опустошил косметичку. Предыдущие спутники ее земного счастья забирали в основном только еду и деньги.
Впрочем, она никогда не отчаивалась и ни в ком не разочаровывалась. Напротив, хранила обо всех максимально добрые воспоминания. С большинством даже продолжала общаться после душераздирающих расставаний навеки. Избегала только сектантки. Хотя мучилась совестью по этому поводу.
Сектантка же, всегда как-то чувствуя благополучие, периодически обретаемое Верочкой, изредка пыталась разными способами отсыпать ей диких плодов вселенской свободы. Но снова приобщить Веру к воспитанию своих новых детей, появлявшихся то и дело, когда в результате всепоглощающей любви, а когда и по недогляду – банальной половой распущенности – уже не удавалось. Она исчезла.
А Верочка, начав наконец дорожить независимостью свободной провинциалки чуть меньше, чем ей самой того хотелось бы, перебралась-таки к московской родственнице Симе. Сима служила костюмершей в одном из знатных столичных театров, но всегда тайно мечтала быть завлитом.
Миновав тот возраст, когда о мечтах становится рассказывать уже неприлично, тетя Сима успокоилась, немного подобрела и не без охоты занялась устройством судьбы прелестного белокурого чуда, предоставив Вере за символическую плату комнату в своей просторной квартире на Таганке.
Они сошлись. Верочка обладала уникальной способностью располагать к себе самых предубежденных.
Иногда она даже подумывала, что вся неустроенность ее жизненная от неточности профессионального самоопределения – надо было идти в дрессировщицы.
Успех мог быть оглушительным. Потому что в жизни Верочка не просто всякий раз бесстрашно входила в клетку с любыми тиграми, но еще и умудрялась делать из них людей.
Так было и с Тимофеем.
Он возник в ее жизни, когда лютая тетя Сима безвозвратно полюбила Веру всем своим одиноким сердцем. Так, как не любила ни одно на этом свете существо.
Но дни и ночи, проводимые ими в задушевных разговорах, стали понемногу тяготить «ангела, временно отпущенного на землю». (Так Сима иногда ее называла.) Сима юморила, и жизненные теории ее были стройны, но вот только Верочке уже нестерпимо хотелось практики. А с приближением весны все больше.
Бывший однокурсник рассказал ей по секрету, что скоро в одном хорошем театре будут пополнять труппу, но показываться надо непременно с отрывками.
Счастливой звездой своей пока еще неявленной сценической судьбы Вера считала образ Липочки из «Женитьбы Бальзаминова» Островского. Нужен был партнер.
Не желавший связываться с ней сам, однокурсник всегда почему-то жалел Верочку по жизни, как вымокшего в луже воробья, он и сообщил ей телефон Тимофея, отрекомендовав его лучшим образом.
Вера, с присущей ей младенческой прямотой, часто ставившей в тупик как людей, искренне желавших ей добра, так и злоумышленников, написала ему SMS: «Привет. Нужно срочно встретиться. В Москве трудно найти партнера. Ты, возможно, меня не знаешь. Актриса Вера Варшавина». Перечитывать не стала. Профессионал сразу поймет, в чем дело. Он понял. И┘ отозвался. Хотя славился замкнутостью и разборчивостью в профессиональных контактах.
Первую встречу он назначил ей в Третьяковке. Вера захватила томик Островского и парик для Липочки. Они сразу узнали друг друга. И расстаться больше не смогли.
Начали с репетиции. Пробы проходили у него.
Все удалось.
Тимофей жил в коммуналке. По соседству – двое студентов, три собаки, хозяйка квартиры со сложной судьбой и ее бывший муж с новой семьей.
Визиту Верочки там рады не были. Что понятно, даже если и не предполагать возможной тайной страсти стареющей хозяйки к молодому и талантливому Тимофею. Ибо живописный Тимофей своей меланхоличной красотой приводил в трепет не только плохо знакомых с его сущностью женщин, но и хорошо знакомых с нею же мужчин.
Верочка всего этого, в том числе и сущности его, конечно, не знала. Она нашла его одиноким, несчастным, нелюдимым и никем не понятым гением, стесненным чужими неблагополучными судьбами и ужасающим бытом.
А поскольку Тимофей подавал надежды и на момент их знакомства уже снялся в большом эпизоде большого кино, Верочка решила самоотверженно лелеять его талант.
Она выбрала долю наперсницы, созидательницы мужского успеха и попутно собственного же имиджа уж если и не мужней жены, то по крайней мере приличной девушки, у которой в 24 имеется постоянный бойфренд. Хотя ее тонкострунную и архаическую, по сути, душу это словечко всегда раздражало.
Верочка, почти сразу каким-то чудом убедила тетю Симу в том, что втроем на Таганке им будет веселее, а Тимофея – в том, что просторнее.
Хотя ей было и нелегко. Причем с тетей Симой, как ни странно, проблем вообще не возникло.
Она-то, как выяснилось, совсем уже усвоила благодаря Верочке вполне демократические взгляды на понятия о личном пространстве человека (хотя раньше охраняла его со свирепостью Цербера и много лет гнала из района Таганки своих настоящих друзей и бывших родственников).
А вот синеокий Тимофей оказался существом гораздо более сложной организации.
Молодого гения должны были манить красноречивые сравнения кишевшей кроме соседей еще мышами и тараканами коммуналки в Новогирееве с таганскими хоромами, все прелести которых, за вычетом суровой тети Симы, были помножены на нежные совершенства страстной Верочки. Но перспектива хорошо спланированного счастья поначалу почему-то вообще не действовала на непритязательного, гордого и жившего только искусством возлюбленного Варшавиной (ее на этот раз, к собственному восторгу и удивлению, не только не рвало, но даже не подташнивало). Конечно, это была настоящая любовь.
Тимофей немного помялся. Но испытывать срок действия на женщину обаяния хорошего секса не стал. Вскоре благосклонно позволил себя уговорить. И переехал.
Продолжение читайте в следующем номере «НГ-антракта» 19.12.08.
