Маргарита Хемлин
Страшный сон тракториста и мастера на все руки Ивана Йосыповыча. Фото Reuters
В конце 60-х с подружками во дворе черниговской пятиэтажки над Десной мы тихонько пели неприличное взрослое:
С неба звездочка упала
Прямо милому в штаны.
Пусть бы все там посжигала,
Лишь бы не было войны.
«Лишь бы не было войны», – серьезно вздыхала бабушка Бася.
У бабушки были собственные соображения по поводу надвигавшегося. Она пребывала в уверенности, что в 1970 году, утром 22 апреля, начнется Третья мировая.
Бабушка выходила во двор и беседовала с соседками. Слушали ее всегда внимательно, потому что считали очень умной.
– Ну и вот, они же обязательно приурочат к 100-летию, – делилась своими подозрениями Бася Соломоновна. – Потому что это должно быть неожиданно. У людей праздник такой, день рождения вождя, в Москве все отмечать будут, тут они и ударят.
Они – значит, естественно, американцы.
Соседки интересовались:
– Бомбу сбросят или как?
– По-разному. Где бомбу, а где не бомбу...
– Да... Мы-то пожили. А внуки... Господи, Господи...
Бабушка умерла в 69-м и войны не дождалась. А то бы торжествующе заявила соседкам:
– Вот! Я ж вам говорила!
Отец и мать в новую войну не верили.
– Нехай клевещут! Шо те, шо эти. Оба цваи.
Потом был Афганистан.
Гробы с черниговскими хлопцами приходили часто. Теперь на кладбище их могилы считать долго-долго. Тогда как раз новое – Яцевское – кладбище и открыли, начали с могил афганцев.
В конце 80-х улицу 1 Мая переименовали в Воинов-интернационалистов. Не всю, а кусочек до первого светофора. На нашем доме – первом на улице – повесили памятную гранитную табличку. Всегда там цветы. И были, и сейчас.
Наш дом – угловой. Фасадом – на длиннющую Шевченко, от Красной площади до Яцева, а торцом – на Воинов, значит, интернационалистов.
Ну, потом Чернобыль. Тоже понятно.
А потом Чечня. Чечня – Украины не касается. Это Россия.
Мы сидели за поминальным столом. Умерла мама.
Даже ее смерть стала странным торжеством справедливости:
– Бог ее любит. Точно тебе говорю, она этой усей гадости не услышит и не увидит. Брехни этой.
Тетя Люба из 58-й квартиры, фронтовичка-медсестра, на всех поминках и свадьбах провозглашавшая тост «Лишь бы не было войны!» под нестройное пьяненькое «ура», шептала мне на ухо:
– Святая женщина Вера Айзиковна, потому именно сейчас ее Бог и забрал. Именно, именно... Ты, конечно, поплачь... Но не сильно, потому шо могло ж быть и хуже.
Про Чечню сказала не я. Про Чечню сказал Иван Мыколаевыч. Я – вроде посланец с Москвы. Вот он про Чечню мне лично и напомнил.
Он же и поднял стопку со значением:
– Ну, хай тем, хто лежит, добре лежится, а хто в своем уме, хай договариваются!
Было это 3 марта.
Потом понеслось.
Оказалось, Россия договариваться может только с одним человеком на всю Украину. И с кем? Да с Аксеновым.
И вот с ним, с Аксеновым, договорились. За неделю.
– Ты подумай, Рита!.. Хоть бы ж с кем другим, а то с таким! Ну як нэ соромно! А может, они про него не знают, ну, шо он такой... Дак у людей бы б спыталы! Люды ж всэ бачать! Га, Рита? Чуеш?
Чую, чую, тетя Люба моя любэсэнька. И про бендер чую. И нэ бачыла я их ани у Чернигови, ани у Кыеви. Можэ, воны мэнэ злякалыся та й чкурнулы кудысь...
Нету их! С автоматами, с гранатами – нету. И витрины никто на Крещатике не бил, и книг не жег, и за русский язык не преследовал.
Экстремисты – есть. Но совсем, совсем не столько, чтобы от них кого-то спасать. На нашем российском Русском марше тоже наслушаешься-насмотришься – тошно становится. Но, понимаю, то – видимое, то – на самом деле, и потому все же не такое страшное, как ниндзя-бендеры.
Гоголь, где тень твоя? Подними им веки!
В Киеве таксист вез меня с авто- на железнодорожный вокзал.
Рассказал:
– Пишу своим хлопцам по Интернету про наши дела, правду пишу, и шо бандеровцев тут нема, и шо по-русски говорю спокойно, и про всё. И самое главное – хлопцы все наши, с Киева, в начале 80-х вместе поехали в Тюмень – нефть добывать. Там сплошные хохлы. Я уехал, а многие остались, переженились. Я им: «Никого тут не надо спасать. У вас же тут родные, братья-сестры – спросите у них, хай вам расскажут как есть». Дак знаете шо? Они мне не отвечают. Хоть шо. Хоть полсловечка. Только один написал: «За что такая ненависть к русским?» Представляете? Телевизору они верят, а мне не верят. Живому – не верят!
В село на границе с Белгородской областью я езжу три года. Те самые места, откуда, как сообщал белгородский губернатор, потоком двинули беженцы.
Кто их видел? Куда они исчезли? Никто о них в России больше не вспоминает.
Тут удивляются:
– Ну, воны ж нэ голи биглы... Майно ж якэсь из собою нэслы, на машинах жэ ж, мабуть... Хтось бы их тут у нас побачыв. Чы у сусиднему сэли... Люды ж всэ бачать. Нэ бачылы… Ты у Москви скажы: хтось дурыть, ой, хтось обманюе…
Призраки. Мертвые души.
Иван Йосыповыч, бывший сержант-понтонщик (в селе каждый второй мужик – бывший сержант), говорит:
– Мы ж – граныця! Мы ж – вторая линия, понимаешь ты такое дело... Если шо, дак ото ж...
Ивану Йосыповычу 78 лет. Тракторист и мастер на все руки.
Спрашивает напоследок:
– Ну, узялы той Крым-Рым. А шобы шо? Шобы шо, я тэбэ спрашую? Шоб жыты воны його узялы? Чи для чого воны його узялы? Ну, перещытають тую пэнсию на рубли, всэ одно – мало. И шо потим? А люды ж всэ бачать!
Нет ответа.
Дима Нечаенко, замечательный русский поэт, с которым мы учились в Литинституте, родом из Золотоноши (это в Черкасской области), рассказывал про свою учительницу и передавал ее любимую речовку:
– Да сядь ты, да не крутись, да открой учебник, да выйди к доске, да получи двойку, да сядь, да не крутись, да открой учебник, да выйди вон из класса...
Вспомнила я про эту спираль безысходности, когда Светлана Валерьевна, моя черниговская соседка, учительница средней школы, между прочим, русской школы, которых в городе (как и в Крыму) – большинство, говорила:
– И самое интересное – у меня как у классного руководителя дети ничего не спрашивают. Наоборот, мне объясняют про положение. Я сначала удивлялась, у нас отношения с ними очень доверительные, современные. Шестой класс. Не маленькие. Ну, раз такое дело в мире, делаю отступление. Только начала делать, один хлопчик меня прерывает: «Расскажите лучше про «Межигорье». Там, наверное, кладов полно осталось после Януковича. А то от брехни по российскому телевизору голова пухнет». Сначала хотела его немножко пристыдить, что он в такие часы про клады мечтает, но решила – не надо. У детей сознание может разрушиться, если они только про неправду будут анализировать. Тут взрослые как в мороке, им на «черное» – «белое», на «белое» – «черное». А дети? Знаете, детям все-таки проще. У них установки еще естественные не стерлись – они что видят своими глазами – то и есть правда. Остальное мимо ушей. Хотя, конечно, оседает внутри у них противоречие между словами и реальностью. Они же не в состоянии додумать – для чего неправда, для какой цели. А неправда сама по себе – просто недоразумение. Мучает их, муляет, как говорится. А в России тоже дети. Им про гордость – а они не дурачки. Гордость – одно. А им и другое тоже надо – жить дальше, учиться и с ума не сойти. Организм автоматически защищается. А если поломка в организме получится? Вот в чем вопрос.
Уже получилась поломка. Уже.
Гениальная спираль раскручивалась и сжималась в моей голове все время. Да сядь ты, да открой Интернет, да прочитай хоть что-нибудь сам, да подумай лично, да вспомни ж поездку свою хоть когда-нибудь в Украину, ты ж обязательно ездил или в Скадовск, или в Бердянск – загорать, купаться, дышать правильным воздухом, или в Карпаты – на лыжах кататься, или в Киев – болеть на ЕВРО-2012, или в Крым – опять-таки загорать, купаться, дышать правильным воздухом, в Ялту, где Чехов умер, Ich sterbe, да подумай, да сядь, да рассуди: на одном конце рассудка – гордость, на другом – люди, ты ж тоже человек…
Вот, к примеру, Чичиков свою шкатулочку раскроет: а там во всех ящичках – гордость, гордость, гордость... И в самом секретном – тоже исключительно гордость. И что он сам про себя подумает? Переборчик.
Маргарита Хемлин
