Анатолий Дуров Его ждали. Классики надеялись. Лев Толстой, констатируя "упадок поэтического творчества всякого рода", писал Страхову: "Мне кажется, это даже не упадок, а смерть с залогом возрождения в народности... Другая линия пошла в изучение народа и выплывет... Счастливы те, кто будут участвовать в выплывании. Я надеюсь".
Одним из оправдавших надежды стал Василий Макарович Шукшин. Его "чудики" превратились в лирических героев нации. Клуб высоколобых присвоил ему титул "последнего классика". Народ отметил его уход воскрешением карнавала в классическом русском изводе, где смех и грех нераздельны.
Автора этих строк поразила карнавальная чистота первого же события, которым встретили его шукшинские Сростки. На окраине села стоял молодой парень и зазывал посетить его дом, так как в нем, мол, произошло одно из самых знаменательных событий в жизни писателя: "Здесь Шукшин потерял девственность!" Подробности этого события помнит тетка Василия Макаровича, хозяйка дома. А так как она очень старенькая и вот-вот помрет, то "спешите, а то опоздаете и ничего не узнаете". Фамильярно? Коробит? Что ж, так рождаются все карнавальные легенды, неизбежные спутники народной любви, предвестники будущего бессмертия.
Шукшин был протагонистом неофициальной народной культуры, которая радикально отличается от своего официального двойника. Это культура "большого опыта", в котором живет "большая память" - прежде всего память о великой общности народов. Именно это свойство шукшинского таланта дало право пакистанскому писателю и переводчику Фаиза Ахмеду Фаиза сказать: "Типы сельских жителей, выведенных Шукшиным, поистине универсальны. С поправкой на местные условия я мог бы без труда переселить героев Шукшина в пакистанскую деревню".
Чтобы прийти к такому универсализму, Шукшину пришлось произвести поистине коперниковский переворот: превратить народную культуру из объекта этнографического интереса в субъект порождения своей собственной личности. Творчество Шукшина стало выражением непростых взаимоотношений с народной культурой, где норма - подвиг, а главная ценность - бесстрашие.
Для достижения бесстрашия народная культура выработала путь органического единства смеха, мысли и слез (и плакать, и смеяться, и понимать). Осознающая себя личность, вступая на этот путь, сталкивается с серьезнейшими проблемами. Ее тянет пойти либо по пути чистой мысли, либо по пути смеха. Слезный же путь становится неразрешимой проблемой и неистощимой темой для дискуссий. По существу этих дискуссий Шукшин высказался прямо и без обиняков: "Жалеть... Нужно жалеть или не нужно жалеть - так ставят вопрос фальшивые люди. Ты еще найди силы пожалеть. Слабый, но притворный выдумает, что надо - уважать. Жалеть и значит уважать, но еще больше".
Что здесь может помочь? Шукшину помогала вера в непогрешимость народного гения. Когда он понял, что самым страшным для него является осмеяние ("самое оскорбительное, самое уничтожающее, что есть в запасе у человека, - смех в спину себе"), он незамедлительно повернулся и взглянул смеху в лицо. При трагическом разрыве идеала и действительности это было своего рода подвигом. Он и совершил этот подвиг юродивого, возродив трагический вариант смехового мира.
Не просто для личности найти адекватный мировоззренческий подход и к особому взаимоотношению народной культуры с противоречиями. Народ стремится не развести противоречия, а "обвенчать" их. Дураков (персонификация Смеха) венчают с Правдой, богатырей (персонификация Силы) - с Жалостью, атаманов (персонификация Свободы) - с Совестью. Тот же, кто заводит с приглянувшейся ему ценностью легкие, непротиворечивые отношения (Свобода без Совести, Сила без Жалости, Правда без Смеха), немедленно пополняет сонмище носителей Зла. Непротиворечивые отношения - удел слабого. Не случайно главной и постоянной проблемой, мучившей Шукшина, была проблема народной Силы, поиски ее источников.
Первый источник силы - связь. Именно идея "общего дела" Н.Федорова, додумавшегося, по словам Шукшина, "до простой и гениальной мысли: "Все люди братья", - была тайным источником шукшинской универсальности. Недаром шукшинский диагноз причин разлада в общенациональном идеале (библиотеке русской классики) так схож с диагнозом причин разлада, произошедшего, по мнению Н.Федорова, в человечестве (небратские отношения, деление на ученых и неученых и т.п.).
Другой источник силы - полнота. Выявив в сказке "До третьих петухов" причины вопиющей неполноты и ущербности библиотечного идеала, Шукшин тем самым указал пути его восполнения. "Книги выстраивают целые судьбы", - писал он в 1973 году. В России книги выстраивают судьбу нации. И тут роль "ученых" (национальной элиты) в "общем деле" не только громадна и ответственна, но и никем не заменима.
Третьим источником Силы Шукшин считал покой. Русская культура, культура не Руси, а России, зачиналась в молчании "священно безмолвствующими": Сергием Радонежским, Андреем Рублевым и другими. По-видимому, тут мы имеем дело с одним из глубинных архетипов народной культуры. В свете этого архетипа знаменитая пушкинская фраза "народ безмолвствует" должна быть понята следующим образом: молчание - смерть с залогом будущего возрождения. В этом ряду стоит финал одного из поздних "невыдуманных рассказов" Шукшина, где автор идет за ужаснувшим его своим нечеловеческим терпением и выносливостью "умным, глубоко, тихо умным" человеком из народа: "Посидеть с ним, помолчать..."
