И – И – И┘

Илья Сельвинский не боялся износа.
Фото из архива Татьяны Сельвинской

Начну с крамольных (а для кого-то – криминальных!) мыслей. Считается, что мы должны соответствовать классике. Она – с высоты своей высокости – проверяет нас на эстетическую паршивость. И наша к ней нелюбовь сигналит о нас: об интеллектуальной ущербности и острой духовной недостаточности┘

Я же считаю, что это мы экзаменуем классиков. И мы, потомки, отправляем одних в архив, в историю, а других бережно с собой берем – в наши дни.

Если потомки ошибутся (мы же – люди) – потомки потомков поправят, уточнят. Все и всех поставят на место.

Я об Илье Львовиче Сельвинском, грандиозном поэте ХХ века и его месте в культуре XXI века. 110 лет – благодатная дата для утонченных уточнений.

Это мощный поэт в рифму с «Атлет». Богатырь текста. Борец на аренах новизны и авангардизма. «Артист размытой зоны» (это блестящее самоопределение Дмитрия Александровича Пригова, годное не только к его коллегам-ровесникам, но и к творчеству Ильи Львовича).

Илья Сельвинский прожил счастливую, праздничную, но и противоречивую жизнь, во времена которой его бросало и в суперпопулярность, и в охлаждение страстей вокруг него┘

Не все тут было в агрессивной сталинской цензуре. Но и в косности коллег и современников. Судьба Поэта – в эпицентре стержневых полемик ХХ века, актуальных и в XXI┘

В дневниках Сельвинского, в мемуарах о нем – сожаления классика, что сложность стиха (а он никогда не наступал на горло собственной сложности) недоступна массовому читателю. Ведь И.С. с его лидерским темпераментом жаждал потрясать миллионы самых разных читателей, а не одиночки высоколобых ценителей. Споря с «ленивыми и нелюбопытными», он писал: «И нет стихов, доступных всеми своими соками для тех, кто не желает затрачивать усилия на варку их┘»

Подобные проблемы мучили многих художников-авангардистов. Я бы сказал, что вслед за Бертом Брехтом Илья Сельвинский стремился сделать элиту массовой, а массу элитарной.

Ища и даже творя свою публику, поэт не прятался в традиционном прибежище пиитов – в Башне из Слоновой кости. Был, быть может, самым контактным, жадным до людей (любых сословий), активно общенческим – из всех литераторов прошлого века. Может быть┘

Праздник общения – замечателен, но драматизм недоходимости стихов очень болезнен. Возможно, и потому, что Он обогнал время┘

Один из уроков юбилярской судьбы – поэты рождаются не всегда по велению Времени. Нередко – вопреки. Эпохи цикличны, а не шоссейно-покладисты. Ухабисты и разухабисты.

Поэтова Слава циклична, а не лавна┘

Эта послежизненная его разнославица полна все тех же праздников и драм, что жизненная┘

Опережая свое время, но желая быть услышанным и понятым при жизни – здесь, сегодня, сейчас, Сельвинский оказывается самым всеобъемлющим, со вкусом к объединению всех кем-то размежеванных явлений.

Из манифестов Сельвинских конструктивистов я вывел акцентированное: «И┘И┘И┘»

Их манифест «Знаем» «┘утверждает универсальность поэтической техники; если современные школы порознь вопят: звук, ритм, образ, заумь и т.д. МЫ, акцентируя И, говорим: И звук, И ритм, И образ, И заумь, И всякий новый прием, в котором встретится действительная необходимость┘».

Но это же «И-И-И» – квинтэссенция сути Ильи Львовича. Как Мастер – он и тончайший лирик, и эпосный трагик, и драматический поэт, и эссеист, и прозаик, и переводчик. Автор и миниатюр, и масштабного венка сонетов.

И как личность, как профи Илью Львовича определяет «И-И-И». Он и поэт, и актер, и борец, и боец, и скорняк, и юнга, и рыбак, и сельхозрабочий, и натурщик, и даже уполномоченный по заготовке пушнины.

Стремясь к максимальной контактности своей поэзии, Илья Львович дал нам и иной урок: можно быть уникальным Мастером и «жить на пределе» (поэт о себе), на износ. Не бояться износа ни своего вдохновенческого состояния, ни духовного органа, ни физического организма┘

Сельвинский оказался в ХХ веке самым объемным поэтом XXI века. Самым системным и динамичным одновременно.

Какой может быть динамизм во всеобъемлющем охвате? Но И.С. умудрился глобализировать и максимум, прибавляя к нему все новые творческие победы и экспериментальные новИзны┘

У Ильи Сельвинского было в поэзии много открытий. И не только фольклорного кроя, когда у авторской выдумки забывается Автор. А выдумка, придумка живет. Такова «Умка Белый медведь». Это же пьеса. Но строчка заглавия стала строкой нашей памяти.

То же с песнями «┘Ехали казаки», «Эх вы, кони-звери» (и другие). Автор забылся, а тексты с нами. Народный, значит.

Но я не только об этом. Об эстет-открытиях, влиянии-вливании поэта в завтрашние расцветы.

Глава Академии Зауми, замечательный поэт и теоретик Сергей Бирюков назвал И.С. одним из тех, кто предсказал, предвосхитил «саунд- и акционную поэзию».

Его записи стихов 20-х годов – со скобками поперечь строки. Обрывки слов. Восклицания и вопрошения в неожиданных местах┘ Все это напоминает музыкальные записи композиторов-авангардистов, придумавших для себя особую знакопись!

В результате стих Поэта-конструктивиста оказался самым сконструированным, самым одизайненным. Самым зрелищно-инкрустированным, оснащенным замысловатым и неожиданным дизайном – дерзайном новизны┘

Печатная речь изобилует намеками на произношение, на паузу, интонацию, даже на говор, тембр, акцент.

Это еще одна уникальная новация поэта, имеющая вхождение и в XXI век.

Процитирую еще один документ созданной им литгруппировки:

«Любовь к цифрам, к деловой речи, цитате из документов, к деловому факту, описанию события – все это черты, характерные для Конструктивизма┘»

Но это же почти из Программы Постмодерна, но сказанное почти за век до него. Сказанное авангардистом с постмодерным чутьем и вкусом к Первоначалу. Не случайно этот провидец любил слова Кнута Гамсуна: «На свете нет ничего, равного первому разу┘»

Да! Сельвинского бума сейчас нет. Его имя прячется от чаемой им широкой публики – в спецнаучных сборниках. Но ведь пишут, исследуют, иногда наследуют, а не запылили в архивах. Пишут и философы, и поэты, и эстетики, и театроведы, и искусствоведы, и, конечно, литературоведы. Всех Муз фанаты и служители.

Это значит, что второй век Ильи Львовича Сельвинского не древний, а молодой. Не прошлый, а завтрашний┘