Юрий Орлицкий
Это и есть авангард.
В. де Булонь. Игра в карты с шулерами. Дрезденская галлерея
От Апулея до Бирюкова... Такой поистине вселенский спектр интересов демонстрирует мадридское издательство Ediciones del Hebreo Errante. Впрочем, испанским его можно назвать достаточно условно: само название переводится как «Издания Блуждающего Еврея» (а если точно – Вечного Жида), а язык, на котором выпускается подавляющее большинство изданий, – естественно, русский. Потому что делает эти книги (причем в самом буквальном смысле – не только вступительные статьи, но и «набор, макет и обложка», как написано на обороте титульного листа одной из книг) один наш человек – филолог, философ и культуролог Михаил Евзлин. Конечно, ему помогают другие по разным причинам оказавшиеся за пределами России специалисты: Сергей Сигей, Сергей Бирюков. Но главная роль в этом «авторском» издательстве принадлежит именно Евзлину.
Так, именно он пишет книги для серии OPERA MITHOLOGICA. Трудно удержаться и не перечислить здесь их названия: «Сотворение девы», «Куклогония», «Герой в стране смерти», «Фигуры архетипа», «Миф Прометея», «Обман Прометея. Сон Эдипа», «Ахилл и Одиссей», «Лолита и Лилит», «Архетипические источники языка птиц», «Миф и архетип в «Пиковой даме» А.С.Пушкина», «Антигерой в стране смерти: «Вий» Гоголя»┘ В общем, откуда что взялось в мировой и в русской культуре.
Последней в этой серии вышла книга, замечательная во многих отношениях: комментированное Евзлиным переиздание трех первых книг «Золотого осла» в переводе Ермила Кострова. Если уж быть точным, книга называется «Луция Апулея платонической секты философа Превращение, или Золотой осел. Перевел с латинскаго Императорскаго Московскаго университета баккалавр Ермил Костров. Москва: Унив. тип., у Н.Новикова, 1780–1781».
И, как это ни парадоксально, на протяжении всего XIX века – до 1895 года, когда появился второй русский «Золотой осел», а еще точнее – до появления ставшего ныне каноническим перевода Михаила Кузмина – именно этот текст читали все, кто предпочитал русский перевод латинскому оригиналу или французским переложениям: по крайней мере, как утверждает издатель, именно эту книгу читал «украдкой» и «охотно» Евгений Онегин и его автор. Что, в общем-то, и побудило Михаила Евзлина пристальнее вчитаться в этот перевод и сопоставить его затем с самой загадочной, как считает издатель, русской классической книгой – «Пиковой дамой» Пушкина. Которая, как доказывает Евзлин, именно из костровского «Золотого осла» и произошла.
Не будем здесь спорить, действительно ли это так и можно ли вообще отыскать один-единственный источник для литературного произведения, тем более для такого масштабного, как повесть Пушкина. Важно другое: гипотеза Евзлина выстроена остроумно и читается с удовольствием. А что еще нужно для удачной книги?
Кстати, в российских академических кругах уже давно витает мысль о необходимости комментированного переиздания книг, зарубежных и русских, которые составляли круг чтения поэта и определяли в конечном счете развитие его собственного творчества, а значит, и русской словесности в целом. Но пока академики сетуют на отсутствие средств, авантюристы-одиночки уже делают дело.
Справедливости ради надо, возвратясь к Кострову, отметить, что он первым перевел не только Апулея, но и гомерову «Илиаду» и «Оссиана»; последний целиком был переведен только спустя ровно 100 лет. Недаром же Пушкин (о чем пишет и Евзлин) несколько раз сочувственно упоминает Ермила Ивановича в своих сочинениях┘
Три остальные серии издательства связаны уже не с мифологией, а с поэзией авангарда, точнее, с тремя его важнейшими пучками: так называемым историческим русским авангардом, чаще именуемым футуризмом, с творчеством современных русских поэтов-экспериментаторов и с нынешней европейской авангардистской поэзией.
Издательский каталог «Изданий Блуждающего Еврея» начинается вполне закономерно: с восьми книжечек до сих пор не изданного в России Игоря Бахтерева – единственного обэриута, пережившего репрессии и даже написавшего в 1941 году «высочайше одобренную» (и поэтому попавшую на сцену) пьесу «Александр Суворов». Что называется, ложка к обеду. А потом Бахтерев доживал свою долгую жизнь в ленинградской квартире, дописывая и переписывая свои старые стихотворения и пьесы (в ОБЭРИУ он как раз заведовал театральной секцией и первым ставил Введенского и Хармса), которые потом, по легенде, складывал на антресоли в обувных коробках┘
Кроме Бахтерева Евзлин издал (и переиздал) также книги других наиболее радикальных русских авангардистов: Крученых, Туфанова, Божидара, Подгаевского, Гнедова, Рубина, Харджиева, с иллюстрациями Гончаровой и Ларионова, а также современных художников – Сергея Сигея и Ры Никоновой.
Двое последних, известные в России лишь небольшому кругу ценителей искусства авангарда, – ейские футуристы, издатели самиздатского журнала «Транспонанс», перебравшиеся несколько лет назад в Германию, – до самого недавнего времени составляли своими произведениями серию издательства «Современный русский авангард». И вот совсем недавно она наконец пополнилась еще одним автором: тоже живущий сейчас в Германии Сергей Бирюков выпустил в Мадриде сразу две новые книги: поэтический сборник Sphinx (2008) и «Смена ролей: 14 (не)(мало)вероятных пьес» (2009).
«Сфинксу» Бирюков предпослал не предисловие, а предупреждение о том, что читать его книгу небезопасно, поскольку человек и поэт – существа внешне похожие, но в действительности очень разные. Кто хотя бы раз слышал, как Бирюков читает стихи (и свои, и, например, Хлебникова), вполне согласится с тем, что его чтение действует на слушателей физически, как, впрочем, и должно действовать настоящее искусство. В эпоху, когда поэты и ученые в один голос сетуют на катастрофическое падение интереса к поэзии, может быть, именно в таком чтении и заключено ее (а значит, и человечества в целом) спасение?
Бирюков-поэт (в отличие от Бирюкова – исполнителя своих стихов) – в первую очередь человек, живущий в мире культуры. В его стихах постоянно возникают имена поэтов и мыслителей, художников и ученых. Но это отнюдь не делает их чересчур сложными для восприятия, а скорее наоборот: Бирюков сознательно использует эти имена как знаки популярных идей и образов, правда, все равно известных далеко не каждому. Он не описывает – он создает сценарии, его слово пульсирует, бьется, заражает.
И не случайно во второй своей мадридской книге поэт собрал произведения, предназначенные для сценического воплощения, написанные им в разные годы и нередко им же самим и исполненные на различных площадках в разных странах.
Читая эти книги, невозможно отделаться от мощного, энергичного голоса Бирюкова, звучащего в его стихах. Даже стихотворение, состоящее из нескольких слов или звуков, он исполняет так, что оно надолго остается звучать в тебе как целая поэма. Его с полным основанием можно назвать воскресителем слова. А ведь это и есть авангард.
