Сергей Коломнин
На память об африканской одиссее.
Фото предоставлено Союзом ветеранов Анголы
Госдума России одобрила, а президент Дмитрий Медведев подписал поправки в Закон «О ветеранах», предоставляющих право на получение пенсий участникам боевых действий в Анголе, Мозамбике и Эфиопии.
В перечень признанных государством периодов боевых действий за рубежом с участием граждан СССР и России были внесены солидные изменения: боевые действия в Анголе – с ноября 1975 года по ноябрь 1992 года (ранее по ноябрь 1979 года); в Мозамбике – с ноября 1975 года по ноябрь 1979 года и с марта 1984 года по август 1988 года (ранее по апрель 1987 года); в Эфиопии – с декабря 1977 года по ноябрь 1990 года (ранее по ноябрь 1979 года), а также – впервые – с мая 2000 года по декабрь 2000 года.
ЗАКОН ИЛИ ФИКЦИЯ
Председатель комитета Госдумы по делам ветеранов Николай Ковалев заявил после внесения поправок к Закону «О ветеранах» следующее: «Этот документ направлен на социальную защиту людей, воевавших в Анголе, Мозамбике и Эфиопии.
Мы признаем их ветеранами боевых действий. Поправками мы четко определяем периоды боевых действий, которые проводились, со всеми вытекающими отсюда правовыми последствиями для участников. Таким образом, восстанавливается историческая справедливость и возвращается долг страны перед этими людьми, которые воевали, а государство их не признавало ветеранами. Они получат положенные пособия и пенсии после вступления документа в силу».
Казалось бы, все верно. Но, по данным Министерства обороны России, под действие этого закона подпадают всего 159 человек. Между тем только по линии 10-го Главного управления ГШ ВС СССР с 1975 года по 1991 год через Анголу «прошли» 10 985 генералов, офицеров, прапорщиков и рядовых.
В результате боевых действий в Анголе от тропических болезней и несчастных случаев (неосторожное обращение с оружием, авто- и авиапроисшествия и т.п.) погибли и умерли 54 человека, среди которых 45 офицеров. Но не секрет, что многие раненые и погибшие в той войне оформлялись как «умершие от естественных причин либо в результате заболеваний».
В Эфиопию за тот же период для оказания помощи в военной области было командированы 11 143 советских военнослужащих, из которых при исполнении служебных обязанностей погибли и умерли 79 человек, среди которых числятся два генерала и 69 офицеров.
Если учитывать еще и Мозамбик, то только по линии 10-го Главного управления ГШ ВС СССР в этих странах побывали около 30 тыс. советских военнослужащих.
Но и эта цифра абсолютно не отражают масштаба нашего вовлечения в конфликты в этих странах. У берегов Анголы, Эфиопии, Мозамбика несли службу тысячи советских военных моряков, которые привлекались для выполнения таких боевых задач, как охрана и оборона советских торговых и рыболовецких судов, подвергавшихся постоянной диверсионной опасности. Только у берегов Анголы в период с 1975 по 1991 год морскими диверсантами было подорвано более 15 гражданских судов, принадлежащих различным странам и компаниям. Среди них судно ГДР Arendsee, ангольский корабль Luandge, кубинский пароход «Гавана», советские сухогрузы «Капитан Чирков», «Капитан Вислобоков» – доставившие в 1986 году в Анголу около 20 тыс. тонн оружия и боеприпасов для ангольской армии, и партизан СВАПО и АНК. Советские моряки, как военные, так и гражданские, с риском для жизни участвовали и в проведении спасательных работ на этих судах.
Советские морские пехотинцы с десантных кораблей привлекались в этих странах и для выполнения задач на суше: они несли охрану посольств, советских военных миссий и мест проживания военнослужащих и членов их семей. В Анголе, Мозамбике и Эфиопии работали сотни советских военных летчиков. Были и гражданские, которые выполняли задачи в интересах местных армий и коллективов военных советников. Эта огромная категория людей практически выведена за рамки Закона «О ветеранах».
Почему же столь долгожданный закон, который был инициирован в том числе и Союзом ветеранов Анголы, включающем нескольких десятков тысяч военнослужащих, честно отработавших в горячих африканских точках и выполнявших боевые задачи, признает участниками боевых действий всего 159 человек? А как же остальные?
ГЕНШТАБ НЕ ВЕРИТ НИ ВРАГУ, НИ ЕГО СПРАВКАМ
Безусловно, у части людей, побывавших в Анголе, Эфиопии и Мозамбике, удостоверения о льготах для участников боевых действий уже имелись, если они «попадали» в сроки прежнего, дореформенного Закона «О ветеранах» и смогли доказать свое участие в боевых действиях.
Да, именно доказать. А это непросто. Ведь официально считалось, что наши соотечественники в боевых действиях в этих странах не участвуют. Причем по сложившейся практике артиллерийские обстрелы, авиабомбардировки, подрывы на минах, участие в противодиверсионных вахтах по охране и обороне наших гражданских судов в расчет не принимались. Не шли «в зачет» даже экипажи сбитых самолетов. Так, например, советский гражданский экипаж военно-транспортного самолета ангольских ВВС Ан-26 в ноябре 1980 года был сбит унитовской ракетой под городом Менонге и совершил вынужденную посадку. Четырех летчиков удалось вызволить из беды, а командир экипажа Камиль Маллоев попал в плен к вооруженным оппозиционерам УНИТА (Национального союза за полное освобождение Анголы).
Его таскали по лесам и саванне Анголы ровно два года: с 21 ноября 1980 года по 21 ноября 1982 года, затем его при содействии Международного Красного Креста обменяли на тела сбитых в Анголе южноафриканских боевых летчиков. В плену советского летчика допрашивали очень жестко. Руководили допросом агент ЦРУ и юаровец, в присутствии унитовцев. Интересовались в первую очередь вопросами военного сотрудничества Анголы с СССР и Кубой. Он держался, как мог, пользуясь тем, что пленившие его не лучшим образом говорили по-русски.
Ни сбитые летчики из экипажа Камиля Маллоева, ни он сам, испытавший «все прелести унитовского плена», не смогли попасть в категорию «участник боевых действий». Маллоев свидетельствует: «С 1990 года пишу во все инстанции, однако не могу получить документы участника военных событий. Маразм, но чиновники говорят, что война в Анголе закончилась в 1979 году. Законом «О ветеранах» официально признано наше участие в ангольской войне с ноября 1975 года по ноябрь 1979 года. А я попал в плен в 1980 году. В Министерстве гражданской авиации, а я был в Анголе от объединения «Авиаэкспорт», мне прямо заявили: мы вас туда не посылали».
Камиль Маллоев, который проживает сейчас в Махачкале, так и не смог доказать, что он участник боевых действий даже после внесения изменений в Закон «О ветеранах». Он не попал в эти самые заветные 159 человек. Я консультировался с одним из бывших военных кадровиков, который прямо сказал: «Чиновники в кадровых органах признают только документы. А Маллоева в Анголу посылали не воевать. А то, что он со своими гражданскими коллегами возил военные грузы и его «абсолютно гражданский самолет» имел военную раскраску и военные опознавательные знаки ангольской армии, это нужно доказать. Как и его нахождение в плену».
Но у кого Камилю Маллоеву просить такую справку? Может, у бывших унитовских генералов, которые после достигнутого в 2002 году примирения в Анголе интегрированы в национальную армию? Кстати, на одной из конференций с участием Союза ветеранов Анголы в Москве Камиль Маллоев случайно встретился с бывшим начальником Генерального штаба УНИТА генералом Камортейру. И тот его узнал: да, помню, вы были у нас в плену. Но вопрос: примут ли «в зачет» такую «справку» наши компетентные органы?
 Лейтенант Сергей Некрасов (справа) с боевым товарищем в ожидании борта в Луанде. Фото предоставлено Союзом ветеранов Анголы |
ПРИКАЗЫ КОМАНДИРОВ КАК СЛОВА НА ВЕТЕР
Для советских военнослужащих война в Анголе, Мозамбике и Эфиопии была иной, нежели, например, в Афганистане. В эти страны никогда не посылались регулярные советские войска. Там работали наши советники и специалисты, военные медики (например, в Эфиопии действовали отдельные военно-медицинские подразделения), экипажи военно-транспортных самолетов и некоторые другие категории военнослужащих. А прозвучавшее как-то в телепередаче «Забытый полк» утверждение о том, что в боях под Куито-Куанавале в Анголе в 1987 году участвовала целая дивизия советской морской пехоты – не более чем выдумка.
Поэтому в отличие от Афганистана, где «участником боевых действий» становился каждый, кто пересекал «речку» то есть границу между СССР и Афганистаном, свое участие в военных действиях в Африке нужно было еще доказать. Но как доказать, если часто никаких приказов от вышестоящих начальников не поступало? Попал в засаду, под артобстрел? Так никто же тебя не посылал!
Вот что вспоминал специалист при командире разведроты в Анголе Валентин Гаев: «Я командировался в страну по линии десятки (10-е Главное управление Генерального штаба). В Генштабе при инструктаже наставляли – только обучать, тренировать, консультировать, но за «анголан» ни в коем случае не «работать». В руководстве советской военной миссии в Анголе в те времена существовала некая двойственность позиции по нашему участию в боевых действиях в горячих точках. Москва их, мягко говоря, не поощряла, страхуясь от международных скандалов и боясь, что при гибели или захвате в плен советских советников наш «идеологический противник» получит в полемике преимущество. А главный военный советник генерал-полковник Константин Курочкин практически вопреки Москве дал добро. Боевой был мужик. Так и сказал: «Где подсоветный, там и советник, специалист. А иначе вы здесь не нужны».
Следует сказать, что опасения Москвы имели под собой основания. Например, в Эфиопии 16 июня 1978 года в засаду сомалийцев попали шесть советских военнослужащих из состава отдельного медицинского батальона: подполковник Н.Удалов, капитаны В.Князев, В.Филиппов, сержант Н.Горелов и рядовые С.Дулов и Н.Козлов. При попытке к бегству пятеро из них были убиты, а подполковник Н.Удалов был вывезен на территорию Сомали. В 1988 году советские военные советники в Эфиопии полковник Ю.Калистратов, подполковник Е.Чураев и военный переводчик лейтенант А.Кувалдин были захвачены в плен боевиками оппозиционного Фронта освобождения Эритреи. Они провели в плену три года.
В Анголе унитовцами были захвачены несколько гражданских специалистов, а в августе 1981 года во время очередной агрессии ЮАР двое офицеров и две жены советских специалистов убиты, а один военнослужащий – прапорщик Н.Пестрецов попал в плен к солдатам ЮАР. В Мозамбике в провинции Замбези в августе 1983 года вооруженные боевики антиправительственного движения МНС захватили 24 наших специалистов-геологов, а двоих убили. Этот список можно продолжать.
Поэтому прямых приказов на участие в боевых действиях часто никто не отдавал. А если отдавали – то исключительно устно и весьма своеобразно. О том, как однажды советник командира бригады подполковник Вадим Сагачко получил от главного военного советника (ГВС) в Анголе генерала П.Гусева такой приказ, советник вспоминает: «Изначально мне была поставлена задача находиться при командире бригады на КП. Цели – планирование, обучение, контроль. Задача бригады – охрана стратегического шоссе Менонге–Куито–Куанавале. Но если бригада выходила в рейд на прочесывание местности, то я должен был быть рядом с командиром. Как-то прилетел в Луанду. Был вызван к ГВС. Доложил обстановку в зоне ответственности бригады.
Он сказал: «Почему вы бездельничаете и не уничтожаете противника? Почему вот здесь база УНИТА находится в 40 километрах от вас? Приказываю ее уничтожить! Одолжите у кубинцев танковую роту, посадите десант на броню и мощным танковым ударом уничтожьте базу противника».
Я возразил: «Но без приказа сверху ангольский командир бригады действовать не будет. Для этого нужно, чтобы ангольский министр обороны отдал приказ командующему фронтом или округом, а тот моему командиру бригады. Вы, товарищ генерал, советник министра обороны. Отдайте приказ, чтобы бригада уничтожила эту базу».
Гусев просто вскипел: «Ты что чушь несешь? Как я могу отдать приказ министру обороны чужой страны?»
Последовал мой ответ: «Товарищ генерал, а как я могу отдать приказ командиру бригады чужой страны?»
После этого диалога Вадиму Сагачко было приказано отправляться в бригаду и, не рассуждая о высоких материях, выполнять задачу. Поставленную устно.
ПО ЗАКОНАМ СЕКРЕТНЫХ ОПЕРАЦИЙ
В качестве доказательств участия в боевых действиях наши кадровые органы принимают специальные справки, выданные аппаратом Главного военного советника в Анголе, Мозамбике и Эфиопии, в отдельных случаях посольствами в этих странах с указанием времени, проведенного на передовой. Эти районы, по крайней мере в Анголе, с конца 1983 года отдавались приказом ГВС. Доказательствами могут служить и служебные характеристики с конкретным указанием совершенных героических поступков. Свидетельством участия в боевых действиях (при определенных оговорках) может служить и факт награждения боевыми наградами, если в представлениях к ним указывался конкретный боевой эпизод (поступок).
Одно время кадровиками 10-го Главного управления ГШ ВС СССР принимались в качестве доказательств свидетельства двух очевидцев, которые своими показаниями могли подтвердить, что данный человек принимал участие в боях. Особо котировались свидетельства, написанные собственноручно главными военными советниками или их заместителями.
Но парадокс заключается в том, что, например, в служебных характеристиках тех лет на военных специалистов за рубежом участие в боевых действиях отражать было не принято по соображениям безопасности. Это ведь не секретный документ. А ну как окажется в руках супостата? Вот будет доказательство, что наши воюют в Африке.
Многие наши внутренние служебные документы в миссиях в Анголе, Мозамбике, Эфиопии уничтожались сразу после использования, никаких архивов с внутренней документацией о деятельности за рубежом не сохранилось. Например, даже в командировочном предписании на имя военного переводчика в Анголе Максима Гадкова о направлении его в город Уамбо, отпечатанного на машинке, сказано «по прочтении уничтожить». Но Максим сохранил его как реликвию. Подборку таких чудом сохранившихся документов можно увидеть на сайте Союза ветеранов Анголы.
После двух служебных командировок в Анголу, знакомясь со своим личным делом офицера, я, кроме штампа «Служебная командировка в НРА», с удивлением не обнаружил никаких других записей о службе там. Ни благодарностей от ГВС, ни других поощрений от старших группы СВС ВВС и ПВО полковников Шруба, Кислицина, начальников ПМТО капитана 1 ранга Краснова и капитана 1 ранга Маркелова, не говоря уже о благодарственных адресах ангольского и кубинского командований. Не внесены туда и грамоты «За образцовое выполнение интернационального долга» за подписями генералов В.В.Шахновича, Г.С.Петровского, К.Я.Курочкина, исполнявших в свое время обязанности главного военного советника в Анголе. Хотя грамоты даже сохранились в оригинале.
Отсутствие записей в личном деле объясняется теми же соображениями секретности. Поэтому столь знакомые всем военнослужащим «Карточки учета поощрений и взысканий личного состава» в аппарате ГВС иметь было запрещено. Кстати, увлечение секретностью в наших совзагранколлективах выливалось порой в весьма занятные с точки зрения сегодняшней действительности формы. Так, партийные собрания, как и сами организации, за рубежом назывались «профсоюзными», а комсомольские – «спортивными». Ангольцы, прекрасно осведомленные об этом, шутили: «Советские товарищи очень продвинуты, у них даже военный профсоюз есть».
САМОВОЛЬНЫЙ ЗАХВАТ ЗЕМЛЯНОК ПОД АВИАНАЛЕТОМ
Ни «военный профсоюз», ни кадровые органы не смогли помочь с доказательствами участия в войне в Анголе, например, Сергею Некрасову. Сам он называет себя «человеком сугубо штатским», хотя отдал Советской армии 10 лет своей жизни из 60. Служил с 1966 по 1969 год рядовым, потом после окончания филфака ЛГУ проходил службу в звании лейтенанта на спецфакультете Военно-медицинской академии в Ленинграде. Затем была командировка на Кубу по линии Министерства обороны в качестве переводчика с испанского языка.
Сергей прибыл в Анголу в 1983 году для работы в составе нашего военного коллектива в качестве служащего СА. В этом не было бы ничего удивительного, если бы почти сразу после приезда в Анголу он, практически гражданский человек, «не обремененный погонами», не оказался на передовой в районе боевых действий.
Некрасов вспоминает: «С португальским языком мне ранее работать не приходилось, и главный военный советник в Анголе генерал Константин Курочкин высказал довольно серьезное неудовольствие по этому поводу во время моего представления ему. Поэтому референт ГВС майор Борис Кононов после некоторых раздумий решил отослать меня куда-нибудь подальше от Луанды. Чтобы набраться опыта и уму-разуму, отправили меня в группу ЗРК «Оса-АК», дислоцированную в районе Шибембы, южнее Лубанго. Однако в Лубанго оказалось, что в группе «Оса-АК» переводчик уже есть, а вот во 2-й «боевой» бригаде ФАПЛА в Кааме, почти на самой границе с оккупированной ЮАР Намибией, у переводчика заканчивался срок пребывания, и его пора заменить. Старший группы СВС в Лубанго полковник Гаркавка сказал: «Поезжай пока в Кааму┘ на природу!»
В расположение бригады приехали затемно. «Хозяйство» располагалось километрах в двух к югу от Каамы, за небольшой рекой под названием Какулувар. Местность вокруг была изрыта воронками от взрывов снарядов и бомб – зримые следы, оставшиеся от прошлых агрессий ЮАР. Поселили меня в одной из землянок, или так называемый рефужий (португальское слово, означает убежище, настолько прочно вошло в обиход «русских ангольцев», что даже склонялось как русское). Это заглубленное помещение площадью примерно три на три метра. Две кровати с пологом от москитов, стол. Стены и потолок обшиты досками. На полу тоже доски. Сверху насыпан грунт толщиной около метра, и для маскировки – кустарник. Вот в этой рефужии я прожил чуть больше месяца, а многие наши военные советники и специалисты жили годами».
Обратите внимание на то, что вопрос о посылке «служащего СА С.Некрасова» в боевую ангольскую бригаду, дислоцировавшуюся на границе с оккупированной ЮАР Намибией, решался устно. Никаких командировочных документов старший группы СВС в Лубанго полковник Гаркавка не оформлял, да и в Луанду, как потом оказалось, сообщить об этом забыл.
За два года ангольской командировки Сергей успел поработать не только в Кааме, но и Шамутете и в Куэмбу, где было не менее опасно, чем на передовой. А когда закончился срок командировки, он прибыл в Луанду, где «легкомысленно предъявил начальнику отдела кадров нашей военной миссии справку о нахождении в районах боевых действиях: за два года набралось более 120 дней». Однако этот документ «был тут же порван кадровиком», с объяснением, что в боевых действиях он участвовать не должен был, поскольку направляли его туда «совсем для других целей». Сергей вспоминает: «Мне и возразить-то было нечего. В Кааму, а затем в Шамутете и в Куэмбу меня направляли местные отцы-командиры, а совсем не большое начальство из Луанды. Это имело решающее значение».
Что чувствовал, по сути, гражданский человек, всего несколько дней назад находившийся в оживленной и мирной Москве и попавший вдруг в условия начавшейся очередной агрессии ЮАР, когда ее войска вторглись на территорию Анголы? Чтобы читатель смог почувствовать то, что ощущал Сергей Некрасов, привожу выдержки из дневника, который он вел в Анголе:
«24.12.83 года (суббота). С утра спокойно. В 13.00 первый налет авиации. В 14.00 – второй. Выезжали на батарею «Оса-АК» При возвращении попали под обстрел НУРСами, взрывы метрах в 300 от нас. В 15.30 третий налет, в 18.25 – четвертый, во время ужина. Обошлось без жертв. Осколки попали в цистерну с водой. В 23.00 начался артобстрел, продолжался до часов 5 утра.
25.12.83 года (воскресенье). В 5 часов утра – налет авиации. Сброшены три бомбы на роту связи. Одна не разорвалась. К 6.00 все смолкло. В 13.55 и до 14.35 снова появилась авиация ЮАР. Взрывы далеко. В 17.00 поехали на зенитную батарею. Из батареи поехали заправляться, снова налет. Такое впечатление, что бьют как раз по батарее, где мы только что были.
26.12.83 года (понедельник). В 10.40 налет авиации. Стоял у входа в «рефужиу». Вдруг звук близкого разрыва, обдало взрывной волной. В 11.00 самолеты улетели. Много бомб замедленного действия. В 16.30 одна взорвалась где-то рядом».
 Награды ГВС в Анголе генерал-полковника Константина Курочкина. Фото предоставлено Союзом ветеранов Анголы |
НАГРАДЫ ДОБЫВАЛИСЬ ПО-РАЗНОМУ
Вопрос о боевых наградах – это отдельная тема. Например, советника мотопехотной бригады Вадима Сагачко за время командировки в Анголу в конце 80-х годов дважды представляли к награждению орденом Красной Звезды. Но уже в Москве в наградном отделе 10-го Главного управления ГШ ВС СССР никаких следов представлений обнаружить не удалось. А ведь было же офицерское собрание, которое рекомендовало командованию представить офицера к награде за проведение операции «Зебра»! Было и представление командования.
Сам Вадим Сагачко считает, что хотя особых подвигов он не совершал, но добросовестно выполнял свои служебные обязанности. Его 59-я бригада при проведении операции действовала слаженно и уверенно. Она провела несколько успешных боев за расширение плацдарма на реке Куито, захватила три базы УНИТА, новые образцы оружия, в том числе новейший французский ПТРК «АПЕЛАС». Унитовцы были потеснены и отошли на рубеж реки Ломба. Вадим Сагачко все время операции находился вместе с командиром бригады капитаном Батишта и своими точными рекомендациями помог выполнению задачи. Несколько раз и сам принимал участие в ночных боях. Командование одобрило решение офицерского собрания о представлении офицера к награде.
Но как говорят в армии: «Выше кадров – только солнце!» Кадровик советской военной миссии полковник Пахомов направил представление на советника на подпись не тому начальнику, который знал Сагачко по боям в районе Куито-Куанавале, а другому – новому (Сагачко в это время в порядке «ротации» был переведен в более спокойное место). Новый старший группы СВС оказался подписать представление, потому что к операции «Зебра» он не имел отношения и самого Сагачко знал плохо. В итоге представление затерялось, а орден (не пропадать же награде) был вручен офицеру, никакого отношения к операции не имевшему.
Почему так поступил кадровик в Луанде полковник Пахомов? Имел он на Вадима Сагачко зуб. И вот какой. Через месяц после приезда в Анголу Вадим Сагачко во время обстрела унитовцами города Куито реактивными снарядами от БМ-21 был ранен осколком в плечо. Его перевязали и отвезли в кубинский госпиталь. В тот же день советника, хотя он и чувствовал себя удовлетворительно, отправили самолетом в столицу страны. В Луанде старший врач военной миссии отвез пострадавшего в ГКЭСовский госпиталь. Там подтвердили диагноз и выдали справку.
Вадим Сагачко рассказывает: «Я, как положено, сразу же с этой справкой пошел к кадровикам. Захожу к начальнику отдела кадров советской миссии полковнику Пахомову. Он до Анголы работал в кадрах ГлавПУРа. Так, мол, и так, вот справка из гражданского госпиталя о ранении. Попал под обстрел. Зафиксируйте ранение для занесения в личное дело. В ответ слышу: «Ах тебя ранили? Ты знаешь, у нас тут военных госпиталей нет. Собирайся, завтра же полетишь в Союз. Будешь лечиться там. Там и оформишь свое ранение».
Советник был поставлен в нелегкое положение. С одной стороны – факт ранения налицо. А с другой, еще месяца не прошло, как прибыл он в командировку на два года. И вовсе не рассчитывал так быстро вернуться. А оклады советских военнослужащих в Анголе, Мозамбике и Эфиопии были в несколько раз выше, чем на родине. Подумал советник – черт с ней, с этой справкой о легком ранении. И говорит кадровику: «Мне надо съездить в бригаду вещи забрать». А сам – бегом, добрался до аэродрома, там – на самолет и вернулся в свой воюющий округ. Кадровик еще несколько дней разыскивал раненого подполковника, чтобы отправить его в Москву. Но так и не нашел.
Сергей Антонов, личный переводчик ГВС в Анголе генерала Валерия Беляева, буквально не вылезавший в 1987–1989 годах из районов боевых действий, рассказывал, что иные высокопоставленные политработники и штабисты (а также финансисты, кадровики и даже работники военторга из Луанды) делали все, чтобы организовать себе командировки, например, в Менонге, Куиту-Куанавле или другой район, объявленный приказом ГВС зоной боевых действий. Всего на несколько часов, в крайнем случае на одни сутки. Зачем? Чтобы провести «партсобрание, которое без них состояться на может», или устроить «разбор полетов», «дать разъяснение по финансовому обеспечению личного состава» и т.д. И, соответственно, за несколько командировок получить «в зачет» двое-трое суток пребывания в зоне боевых действий. Этого вполне хватало для оформления заветной зеленой книжицы «Свидетельства о льготах».
Поэтому лично я считаю, что борьба за восстановление справедливости для тех, кто реально участвовал в боевых действия в Анголе, Мозамбике и Эфиопии, только начинается. Вот только не поздно ли? Ведь многим, кто участвовал в этих событиях 35-летней давности, уже стукнуло 60, а то и 70 лет.
Дарья Гармоненко