Томас Гомар Российско-европейским отношениям свойственна некоторая неясность. Свой вклад в размышления об их будущем вносят европейские инстанции, национальные правительства и исследовательские центры как в России, так и в ЕС. Вне всякого сомнения, такая активность имеет позитивный характер. Она свидетельствует не только о наступлении периода зрелости в отношениях, но и о стремлении разрушить психологические барьеры. Кроме того, она способствует становлению экспертного сообщества, способного, как с той, так и с другой стороны, подвергнуть критике официальные подходы и сформулировать практические рекомендации. Тем не менее за этой кипящей активностью с трудом удается скрыть устойчивое недоверие, глубокое непонимание и, как следствие, туманное видение истинных целей и сути партнерства.
Начиная с саммита в Лондоне дискуссии вращаются вокруг перспектив Соглашения о партнерстве и сотрудничестве (СПС), которое является юридической базой отношений между Россией и ЕС и срок действия которого истекает в 2007 году. Возможен выбор между несколькими вариантами: автоматическим продлением договора, внесением в него поправок или началом новых переговоров с целью пересмотра соглашения.
Основная техническая сложность состоит во включении в договор «четырех пространств», разработке эффективных механизмов принятия решений и, наконец, формулировании общих целей на среднесрочную перспективу. Переговоры по СПС необходимы, но на самом деле они не являются главными. В действительности они служат ширмой, за которой скрывается латентный кризис, подпитываемый политическими недоговоренностями и бюрократическими рефлексами с обеих сторон. Разрыв между дискуссиями вокруг СПС и реальным состоянием отношений между Россией и ЕС можно проиллюстрировать, сопоставив два грядущих события.
Первым их них является продление Соглашения о партнерстве и сотрудничестве в 2007 году. СПС было подписано в 1994 г., но вступило в силу только три года спустя из-за первой войны в Чечне. Не вдаваясь в подробности этого конфликта, заметим, что стороны, ведущие переговоры, очевидно, упускают из виду важнейший аспект: как и США, российские власти считают, что на сегодняшний день государство находится в состоянии войны. Эта радикальная ситуация имеет последствия.
Во-первых, меняется организация власти: военное положение увеличило число принятия решений на президентском уровне, не устранив при этом активного соперничества между соответствующими министерствами и службами. Во-вторых, растет цена этой войны: к тяжким человеческим потерям нужно добавить финансовое бремя, вышедшее из-под контроля в силу непрозрачности военных бюджетов. В третьих, нарушается региональная стабильность: последствия войны в Чечне ощущаются прежде всего на Северном Кавказе, но отражаются и на внешней политике России, в частности на ее отношениях с Грузией.
Сегодня невозможно говорить о трансатлантических отношениях, обходя стороной англо-американское вмешательство в Ираке. Точно так же нельзя избежать обсуждения ситуации на Северном Кавказе и в российско-европейских отношениях. Речь ни в коем случае не идет о вмешательстве, а скорее о взаимном признании очевидного факта: партнерство – тем более стратегическое – строится по-разному – в зависимости от того, идет ли речь о государстве в состоянии мира или в состоянии войны.
Вторая важная дата – март 2008 г. Отношения ЕС–Россия находятся в зависимости от двух «неизвестных» – будущей модели управления ЕС и преемника Владимира Путина. Что касается последнего, в Москве существует два основных течения. Сторонники первого считают, что отношения между ЕС и Россией являются основополагающими, и отказываются рассматривать экономическое развитие отдельно от политического. С их точки зрения, необходимо заключить прочный долговременный договор, содержащий в себе юридические обязательства, до президентских выборов, с тем чтобы предотвратить любой возможный «откат назад». Сторонники второго течения уделяют больше внимания техническим аспектам с целью сохранения особого статуса России (в формате 25+1), полноценного использования отношений без ограничений со стороны европейских наднациональных органов и, наконец, избежания дискуссии о ценностях. В действительности ЕС и Россия сталкиваются со следующим парадоксом. Гравитационным центром всей политической активности России является Кремль, однако будущие президентские выборы отсутствуют в общей российско-европейской повестке дня.
Если сосредоточиться только на проблеме продления СПС в 2007 г., диалог ЕС–Россия рискует оказаться зажатым в тиски исключительно административной логики, в то время как участие гражданского общества, как с той, так и другой стороны, важно как никогда. Такой подход может вылиться в изоляцию России, административную рутину и в конечном счете в опасное равнодушие. Россияне и европейцы не могут ограничиться только переговорами по СПС для строительства будущего своих отношений. Встреча Россия–ЕС в 2008 г. станет главной для обеспечения устойчивой близости наших отношений.
