Николай Коляда Репзал. Артисты сидят. Режиссер входит с листочками бумаги, начинает жестикулировать, говорить громко и сердито.
РЕЖИССЕР: Значит, так. Срепетируем давайте и сыграем «Вишневый сад». Потому что у него юбилей и прочее. Нечего с ним чичкаться!
АКТЕР: С кем?
РЕЖИССЕР: Да с автором! Поставим это, потому что название красивое. Авторских отчислений со спектаклей платить не надо к тому же. Он же помер уже!
АКТЕР: Правда?
РЕЖИССЕР: Да и не ходят сильно-то к нам в театр. А тут на афише будет стоять «Вишневый сад», все будут думать: ага, что-то красивое, в платьях, с прическами, а мы им – раз! – и в обносках. (Смеется.) Вот смеху будет, а?
АКТЕР: Опять в обносках? А нельзя швею нанять, что-то сшить, а то всё в трениках да в трусах┘
РЕЖИССЕР: Да тут не обноски главное, а то, что они придут, а мы им тут как впендюрим духовности по самые гыгышары. Понимаете?!
АКТЕР: Да уже впендюривал я ее в «Гамлете»┘ Не впендюривается.
РЕЖИССЕР: Нет, не понимаете! Надо подтекст вытащить в текст! Ты говоришь: «Вся Россия наш сад!» и добавляй губами неслышно: «Мля!» Говори: «Интеллигенция!», а добавляй – «Мля!» Говори: «Какие красивые деревья!» и добавляй – «Мля»! И тогда будет зыканско, мля.
АКТЕР: А еще что будет?
РЕЖИССЕР: А еще – вот что. Они все будут казаки. Как только кто-то что-то говорит, они все хором орут: «Любо! Любо!» А это свяжется с песней «Люба, русая коса!», которую вам всем к завтру выучить, вот текст! Вы ее с песней встречать будете, Любу-то!
АКТЕР: Какую?
РЕЖИССЕР: Да Любовь Андреевну, она из Парижа, соскучилась по всему русскому, а вы ей песню давай петь, а она – плакать!
АКТРИСА: Как интересно. Мне белое платье надо сшить. Да?
РЕЖИССЕР: Нет! Надо что-то русское надеть, сарафан такой взять из подбора. Патриотическое надо, это же великая русская пьеса!
АКТЕР: Еще что будет?
РЕЖИССЕР: Петя Трофимов с двумя синяками под глазами, он под поезд попал, когда его назвали «Облезлый барин» и – с поезда вытолкнули.
АКТЕР: А?
РЕЖИССЕР: Еще: Аня и Варя только встречаются, сразу начинают искать вшей друг у друга!
АКТРИСА: О, я поняла. И так мы оправдаем фразу: «Я не спала три ночи. Томило меня беспокойство!»
РЕЖИССЕР: Да! И чешет голову! Вшей в поезде поймала! Ее беспокойство томит! И все чешутся! Все до одного!
АКТРИСА: Гениально!
РЕЖИССЕР: И у всех зубы гнилые! По-русски. Начерните зубы черным гримом, у всех русских зубы гнилые!
Входит костюмер.
КОСТЮМЕР: Вот валенки, двадцать пар, я их расшила бисером. Бусами, кружевами.
АКТЕР: Зачем это?
АКТРИСА: Поняла. Мы поедем в Париж и там торганем этими валенками.
РЕЖИССЕР: Хорошая идея. Но это – после. Просто валенки – это что-то совсем русское, наше! Будете все в валенках ходить! Потом, еще вот что: наденьте все белые штаны. Вы будете танцевать, а Раневская на штанах на этих будет угольком рисовать черточки такие, будто березки стоят. Она соскучилась по березкам! И все ходят по сцене в штанах белых, а березки, березки у всех!
АКТЕР: А что если я буду ходить, вишню есть и косточками в зал пулять? Чтоб попасть прям в правый глаз вот этой критикессе, которая нас обгадила за «Гамлета»┘
РЕЖИССЕР: Это было. К тому же это дорого. Зимой играть будем спектакль, где я столько куплю исходящего реквизита? Нет! Это надо покупать на каждый спектакль килограмм вишни, нет, так не выйдет. Вот купим лучше яиц много, и вы будете их есть весь спектакль. А разбивать яйца будете об голову друг другу!
АКТЕР: А к чему это? Лучше вишню давайте, это не так больно!
РЕЖИССЕР: Нет! Потому что тут смысл большой: «Оно и продолженье рода, оно и пища для народа»! Яйцо! Символ!
АКТЕР. Яйцо: Ну не знаю┘
РЕЖИССЕР: Потом вот еще что. В самом начале вынесем плакат такой, нет, повесим его на шею Прохожему, с таким текстом: «Друг! Я живу в мире тишины! Купи у меня эту освященную иконку! Всего за 400 рублей! Брат мой, страдающий брат мой!»
АКТЕР: А и к чему это?
РЕЖИССЕР: А и к тому это! Это я видел в поезде, ходил глухонемой и продавал иконки. Надо брать из жизни всё и тащить в театр!
АКТЕР: Это ж ни к селу, ни к городу сюда?
АКТРИСА: Нет, правильно! Я поняла. Тут смысл большой: мы показываем, как торгуют нашим всем, нашей иконой, нашей великой пьесой все эти театры, которые эту пьесу ставят, как билеты продают по 400 рублей! Бессовестные! Как это бесчестно – торговать Чеховым, торговать «Вишневым садом»! (Плачет.)
Большая пауза. Молчание. Все ждут, пока она наплачется.
РЕЖИССЕР: Точно. Правильно. Я бы не догадался. Но критики написали бы так после премьеры все равно.
АКТЕР: Но как, как это играть?!
РЕЖИССЕР: Очень просто! Играй так, будто в шестом ряду сидит апостол Петр!
АКТЕР: Я уже так играл┘
РЕЖИССЕР: Ну, тогда играй, будто Чехов сам сидит в шестом ряду!
Входит зацелованный до смерти Чехов, садится в шестой ряд.
ЧЕХОВ: (плачет, говорит) Водка белая, но краснит нос и чернит репутацию. Университет развивает все способности, в том числе и глупость. Краткость – сестра таланта. Жизнь-то прошла, словно и не жил. Одна боль всегда уменьшает другую. Наступите вы на хвост кошке, у которой болят зубы, и ей станет легче. Нужно по капле выдавливать из себя раба. Хорошее воспитание не в том, что ты не прольешь соуса на скатерть, а в том, что ты не заметишь, если это сделает кто-нибудь другой. Отчего вы всегда ходите в черном? Это траур по моей жизни, я несчастна. Я – чайка, нет, я – актриса. Люди, львы, орлы и куропатки┘ Я одна мировая душа┘ В человеке должно быть всё прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли... Вся Россия наш сад┘ Мы увидим небо в алмазах┘
ВСЕ: А?!
ЧЕХОВ: Ах, оставьте, оставьте, оставьте вы меня уже наконец в покое┘
Слышен звук с неба. Душа Чехова пролетает над нами над всеми и плачет.
ЗАНАВЕС
