Реникса и Агамемнон

≈ Чехова называют и принято считать психологом, чуть ли не основателем психологического театра, без него и МХАТа не было бы, весь мировой театр перевернул... Без Агамемнона не обошёлся и он. Но всё-таки какого-то странного. Зачем Чехову античные герои, если он писал про людей обыкновенных, которые смерти боятся, коротко живут?

≈ Да, психологом. Но в античности вместо психологии ≈ тело. Происходящее в душе в античности происходит в теле, на теле, с телом. Душа ≈ просто крылатая невидимка, всё происходящее происходит с телом.

≈ Получается, что в психологическом театре и в психологической прозе античные герои ≈ это ружья, которые не стреляют? Но ведь и герои Чехова раскладываются на «элементарные» мифы? Ну, хорошо, узнаю в Аркадиной с Треплевым миф об Эдипе, там и Тригорин кстати, и то, что Тригорин с Ниной, как бы уже женою или полуженою Треплева, сходится, в этом тоже что-то понятное ≈ греческое ≈ просматривается... А где не видно, с первого взгляда не видно, ≈ где прячется у Чехова греческий миф?

≈ И Чехов, и его зрители – выпускники гимназий.

≈ И?

≈ А для них Агамемнон – как Петька и Василий Иваныч для читателей Пелевина.

≈ А латынь ≈ как что?

≈ Ну он же врач, доктор. Она для него ≈ как лозунги ЦК КПСС для Венедикта Ерофеева или Евгения Попова.

≈ И Чехов прямо вот так же играет с этой латынью?

≈ Ну да. Даже когда в письме пишет про людей, nomina коих sunt odiosa, в этой вот остраняющей вставке «коих» – усмешка, предложение читателю, который усвоил латынь как набор крылатых слов для надувания щёк, чуть-чуть задуматься над такими клише, чтобы потом отрешиться от них.

≈ Не слишком ли тонко?

≈ Знаете, когда таких случаев много или даже всего несколько набирается, понимаешь, что совсем не слишком. Этот модус работы с клише потом назовут стебом. Чехов помогает читателю разрушать привычные клише, раскалывать привычную и мешающую схему мысли.

≈ А может быть, у вас найдётся ещё какой-нибудь пример, чтобы нашему читателю стало не только понятно, но и смешно?

≈ Ну вот когда у Чехова кто-то задаёт риторический вопрос: «De mortuis nihil bene, так кажется?» Пропуск слова nisi – «кроме» ≈ разрушает эту привычную формулу: «О мёртвых ничего, кроме хорошего» ≈ фразой «о мёртвых ничего хорошего». Это просто шутка, конечно, но она особым образом вписывается в представление о цинике и меланхолике.

≈ Нынешний читатель и зритель не очень-то слышит это?

≈ Почему, может, и слышит иногда. Но ему эта гимназическая игра ≈ всё равно что солдату, который привык хлебать все одной ложкой, вынутой из-за голенища, перейти на японские палочки.

≈ Но это микроуровень, точечный такой, согласитесь, почти незаметный. Некоторые вон по-русски читать разучились. Сейчас вспомнил из «Чайки» пример, где вместо «вкусов, о которых не спорят» говорится, что «о вкусах либо хорошо, либо ничего». Да, это тонкая, почти выцветшая от времени нить.

≈ Если мы с вами взяли метафору ткани и нити, которая мне как раз очень нравится, то давайте пойдём дальше. Я вполне готов соответствовать...

≈ Ну вы-то готовы, я знаю, а Чехов ≈ готов?

≈ Чехов ещё больше готов. Вот вам незаметный и малоизвестный рассказ «Калхант».

≈ Он «Калхас» называется, кажется.

≈ Это одно и то же. Вы посмотрите, как она сделана, эта крохотная пьеса. Там ведь эта, как вы говорите, потускневшая, античная мифологическая паутина всё действие окутывает. Начинается с насмешки, с фельетонного совершенно зачина, который без наших с вами героев не понять. Вот вам первая сцена. Комик Светловидов, «крепкий старик 58 лет», как называет его Чехов, просыпается у себя в гримуборной в костюме Калханта и в окружении «хаотических» следов «недавней встречи Вакха с Мельпоменой». «Встречи тайной, ≈ уточняет Чехов, ≈ но бурной и безобразной, как порок». Светловидов-Калхант выходит на сцену и в зал, он впервые видит эту «зияюшую пасть» театра ночью.

≈ То есть повторение намёка на то, что театр первобытного хаоса касается, да? Но в остальном-то все эти страсти Бахуса и Мельпомены – просто эмблема театра, иронически приведённые почти пустые слова, разве нет?

≈ То-то и оно, что Чехов сначала показывает весь свой таганрогский гимназический и театральный реквизит. Тут же оказывается, что это не совсем эмблемы, а какие-то ранее вступившие в половую связь персонажи, ведь не случайно Светловидов застигнут самим собой (и автором) врасплох в костюме Калханта.

≈ А «костюм Калхаса» – это просто цитата из Оффенбаха?

≈ Конечно! Вот и блудодейные Вакх и Мельпомена смещаются для читателя в ту же область театрального, опереточного, где находится Калхант. Похмелье главного героя описано необычайно подробно и искусно. Сквозь головную боль «58-летнего старика» сначала транслируется комедия. И снова всё это названо прямым текстом: о Светловидове-Калханте мы просто читаем, что тот – комик! Но уже через несколько слов или фраз пародия на комедию обернётся трагедией.

≈ Старый приём пародии на Аристофана у Еврипида?

≈ Вообще на комедиографов. Тонкое покрывало, или сеть, сработанная из ветоши какой-то, да?..

≈ ...становится двусторонней обманкой!

≈ Именно! Чехов обеспечивает встречу Сенеке и Оффенбаху. Причём рассказ-то несильный совсем. А ведь Калхант там просто помрёт в конце от последствий порочного союза музы Мельпомены с бражником Дионисом. Это рассказ о невозможности театра, искусства. А в центре всего суфлёр уговаривает из мрака нашего Калханта, что тот большой мастер сцены и должен, дескать, выстоять в неравной борьбе с настоящим искусством.

≈ То есть и тут Чехов строит комический эффект на зрительской осведомлённости, и получается, что прорицатель не справляется без суфлёра.

≈ И что бы там ни было у Светловидова за спиной, а судьба Калханта ждёт и его. При этом мы не можем забывать, что вся эта гимназическая античность у Чехова не учёная, а опереточная. «Прекрасная Елена» Оффенбаха, вот это его ставшее хрестоматийным отроческое переживание.

≈ Почему же Чехов всё время над этой античностью глумится? За что он её не любит?

≈ Он её не любит одновременно за две вещи. Одна ≈ это её несносная, бесспорная способность повернуть читателя и зрителя, особенно зрителя, лицом к натуре как она есть. Приемами, которые драматург всё время обнажает. Если Чехов ≈ по Скафтымову ли, по Рейфилду ли – весь зиждется на подтексте, то полная телесная, фигурная выраженность, которую он видит в античности, писатель просто не может любить.

≈ Обнажение приема ≈ это вторая вещь, которую он не любит?

≈ Нет, это просто часть дара Чехова. А вторая сторона античности, которую Чехов так не любит, это её несносный аутизм, одержимость фальшивой гармонией.

≈ И кто у Чехова воплощает эту одержимость гармонией?

≈ Да Беликов же. Он же всё хочет гармонизировать. В облике поющей украинские песни Вареньки Коваленко в селе появляется Афродита.

≈ Да, точно, «как из пены рожденная», уточняет Чехов!

≈ Вот. Беликов заявляет, что украинский язык по звучности приближается к древнегреческому.

≈ А самым красивым греческим словом он считал «антропос».

≈ И совершенно понятно, отчего этот «влюблённый антропос», как его обозвали гимназисты, так боится велосипеда, на котором катаются его невеста с братом. Неустойчивость этих колес фортуны его угнетает. На поверхности рассказа все оказалось свернуто к теме социальной духоты и прочего вздора, а «влюбленный антропос» видит страшную картину неотвратимости судьбы – мойры Атропос. И Беликов умирает от обиды, и Калхант, настоящий Калхант, который предсказал все про Троянскую войну, умер от обиды...

– А отчего умер Калхас?

– Встретился с более осведомленным прорицателем, Мопсом. И в «Калханте» Чехова не случайно повторяется мотив футляра с золотой булавкой. До трагедии его снова возвысит Пастернак в хрестоматийном стихотворении.

– «Ты держишь меня, как изделье, и прячешь, как перстень, в футляр». То есть эта традиция антирецепции античности идет от Чехова в 20-й век?

– У поколения Чехова античность вся еще на слуху – и школьная, и опереточная, ее художник и обязан взломать.

– Получается, что в этом пункте современный зритель лишен этого непосредственного понимания Чехова?

– Да нет, непосредственное понимание остается. Просто оно более плоское, чем могло бы быть. А вот для рельефного понимания Чехова нужны и Сенека, и латинская грамматика, и греко-украинское комикование.

– А ваши студенты это понимают?

– Вот как прочитают наш с вами разговор, так сразу и поймут.

– Калхас вы наш!

– Но-но! Я на два года моложе.