Сергей Шойгу За последний месяц в ходе предвыборной кампании мне пришлось немало поездить по Дальнему Востоку, Сибири, Уралу и Поволжью, по крупным городам, где преобладают предприятия военно-промышленного комплекса. И все же мне показалось, представители ВПК так и не услышали от меня как лидера блока «Единство» тех слов и обещаний, которые они ожидали и ожидают. Поэтому я еще раз хочу через газету разъяснить, что означает наш тезис о переводе военно-промышленного комплекса на мирные рельсы.
Если говорить совсем коротко, то главной бедой российского ВПК является приверженность милитаризму. Именно милитаризм как идеология, пронизавшая все поры государственного механизма, заменил в свое время ортодоксальный коммунизм троцкистского образца, использовав его как питательную среду. Милитаристская организация государства и всего общества превратила всю страну в большой лагерь и ввергла его в пучину большой войны. С другой стороны, на этой пропитанной кровавой народной жертвой почве выросла вся мощь советской науки и промышленности высоких технологий, коротко называемой ВПК.
Однако, честно отметив заслуги идеологии милитаризма перед советской наукой и высокими технологиями, следует признать тот факт, что именно он и выступил их могильщиком.
Советский ВПК проиграл, поскольку был и остается во многом скован идеологическими догмами милитаризма, полагающего наилучшей организацией государства и общества положение осажденной крепости.
Мы пропустили тот момент, когда высокие технологии, разработанные в ВПК, нужно было инвестировать в мирные отрасли. Да это и невозможно было без развитой рыночной инфраструктуры.
До тех пор пока реальные военные расходы соответствовали уровню военной угрозы, этот груз равным образом давил на все конкурирующие экономики. Но с какого-то момента милитаризм советской экономики стал самодовлеющим, не зависящим от реальной оценки внешней угрозы. Отсюда и афганская авантюра как полигон для военных игр и клапан для перегретой машины ВПК. Отсюда и наш политический проигрыш Западу в уровне жизни народа и в развитии высоких технологий двойного применения, и прежде всего компьютерных.
Можно утешить себя только тем, что мы не первая и не последняя страна, которой приходится распрощаться с милитаристской идеологией. До нас это сделали Германия и Япония. И это явно пошло на пользу их экономике, а в конечном итоге и военно-промышленному комплексу обеих великих держав, которые остались таковыми и без приверженности милитаризму.
Между тем отказ от милитаризма как идеологии и практики вовсе не означает отказа от государственного заказа для ВПК, как пугают нас экстремисты всех цветов – красные, зеленые, голубые и коричневые. Наоборот, именно правильно выбранная идеология взамен отвергаемой нами дает ВПК шанс стать подлинным локомотивом всего экономического развития. Государство должно и впредь выдавать научным центрам и предприятиям Военно-промышленного комплекса государственный заказ на создание дорогостоящих комплексных систем безопасности. Без него невозможно развитие не только российской науки и высокотехнологической промышленности, но и вообще дальнейшее развитие экономики. Сегодняшнее преобладание в доходной части экономического баланса экспорта нефти, газа и другого стратегического сырья может быть только временной мерой на период подлинной структурной перестройки экономики.
В 60–80-е гг. экспорт высоких технологий из России осуществлялся в основном в форме военно-технической помощи дружественным режимам. Это давало и продолжает давать внешнеполитические дивиденды, но подорвало развитие экономики и уровень жизни в самой России. В мирном секторе, в сфере бытовой техники или в автомобилестроении экономика России с ее огромными транзакционными издержками заведомо неконкурентоспособна.
Это не касается отдельных регионов вроде Калининградской области или Приморья. Но и эти территории, являющиеся естественными экономическими мостами в Европу и в Юго-Восточную Азию, должны стать сборочными цехами, конвертирующими в сугубо мирную, бытовую технику высокие технологии, разработанные в ВПК для оборонных и не только комплексных систем безопасности.
Естественным партнером и главным сборочным цехом российского ВПК на пути экспорта его технологий в Европу была и остается Белоруссия. Россия должна максимально использовать свое политическое влияние в Европе, чтобы привлечь в высокотехнологичную белорусскую промышленность финансовые инвестиции, вкладывая со своей стороны новые технологии и научные разработки.
Безусловно, мы должны приложить все усилия, чтобы закрепить за собой сектора таких высокотехнологичных рынков, как рынки оборонительных систем и вооружений, аэрокосмических услуг, атомной энергетики. С учетом потребностей и возможностей регионов Сибири и Дальнего Востока необходимо развивать высокотехнологичную угольную энергетику.
Но этого недостаточно. Россия должна стать экспортером высоких технологий, интегрированных в состав комплексных систем безопасности. Мы должны продавать даже не сами эти системы, а в первую очередь услуги в сфере гражданской безопасности. По своей сути, международная деятельность Министерства по делам чрезвычайных ситуаций, а также миротворческих контингентов Министерства обороны есть не что иное, как экспорт такого рода услуг. До сих пор основой для такого экспорта были скорее личные качества российских спасателей и десантников-миротворцев, их способность к самопожертвованию во имя исполнения долга, выполнять свои обязанности в самых сложных условиях вдали от центров цивилизации.
Но постепенно, в том числе за счет госзаказа МЧС для предприятий ВПК, повышается доля высоких технологий в экспорте услуг комплексной безопасности. Самый последний пример такого взаимодействия МЧС и ВПК – строительство самолета-амфибии Бе-200, не имеющего аналогов в мире.
Милитаризм обречен не только в долгосрочной, но и в среднесрочной перспективе. Это стало особенно ясно во время напряженных поисков нашего российского ответа на расширение НАТО. Таким ответом не может быть воссоздание противостоящего военного блока по типу Варшавского договора. Если бы это решало хоть какие-то внешнеполитические проблемы России, то у нас есть чем заинтересовать в сфере военных технологий такие державы, как Иран, Индия и Китай. Но мы можем сотрудничать с великими азиатскими державами и без создания новых разделительных линий в Европе.
Наша российская наука и промышленность высоких технологий практически не имеет сегодня иного канала для выхода на сверхприбыльный мировой рынок медицинской техники и услуг, кроме как в составе комплексных систем гражданской безопасности. Российские госпитали МЧС, которые мы вывозим и развертываем за рубежом, а в ряде случаев оставляем в качестве дара, это тоже наш выход на мировые рынки.
