Елена Фаюм Илья Кабаков. Три инсталляции. - М.: Ad Marginem, 2002, 360 с.
Сам пафос этой книги основан на допущении, что инсталляции художника Ильи Кабакова существуют. Имеется в виду физическое их существование: сейчас или некогда раньше, в определенном отрезке времени, в строго определенном, поддающемся точным геометрическим изменениям пространстве, внутрь которого реально существующий живой зритель может (или мог) попасть и быть подвергнут влиянию всех факторов, описанных в книге "Илья Кабаков. Три инсталляции".
Проблема в том, что решительно невозможно установить, существуют ли эти инсталляции в действительности. То ли они экспонировались в каких-то лишь условно существующих местах вроде частной галереи в Нью-Йорке или музея в Вашингтоне, то ли в местах, существующих вполне реально вроде Пушкинского музея в Москве, но зато так давно и в такие беспокойные времена, что невозможно ныне живущему человеку вспомнить, было ли это на самом деле или кто-то когда-то об этом рассказывал.
Книга, во всяком случае, трактует их как существующие. Серьезные, толковые предисловия искусствоведа Екатерины Деготь и самого художника Кабакова объясняют внятно и доступно, что такое тотальная инсталляция и чем она отличается от всякой другой, каким образом она может и должна воздействовать на зрителя и как этот зритель, находясь внутри пространства, продуманно насыщенного объектами, изображениями, текстами, звуками и другими зрителями, должен его воспринимать.
Далее следуют подробные, со схемами, деталями конструкций, фотографиями и полными (очевидно) текстами описания трех инсталляций: "10 персонажей", "Муха с крыльями" и "Коммунальная кухня". И читатель, раз уж он не может оказаться в виртуальной вашингтонской галерее и превратиться в зрителя, остается читателем и начинает их читать. От чтения он получает колоссальное удовольствие, ибо по литературным качествам проза Ильи Кабакова превосходит прозу всех прочих ныне публикующихся писателей-концептуалистов, у которых о качестве как раз говорить и не принято.
Дочитав книгу и почесав в затылке, читатель возвращается к самому первому предисловию и обнаруживает в нем фразу, на которую при первом чтении обратил непростительно мало внимания: "Тотальная инсталляция Кабакова есть форма пространственного существования текста". И тут читатель спохватывается, что до сих пор основной, хотя и не единственной известной ему пространственной формой существования текста была книга.
Материала для дальнейших размышлений у читателя сколько угодно. Он может вспомнить, что Кабаков всегда называл свои графические серии альбомами, даже если они на девять десятых состояли из текстов. Что эти тексты никогда не были сделаны типографским способом, но всегда - тщательной, от руки, имитацией типографского набора. Что, в конце концов, Илья Кабаков 30 лет проработал художником детской книги, и книги его были, по всеобщему мнению, лучше очень и очень многого, издававшегося в те годы...
Если в результате всех этих размышлений читатель придет к выводу, что художник Кабаков, как в игре "Барыня прислала сто рублей", просто изо всех сил пытается избежать употребления слова "книга", то это будет его собственный, читательский вывод. Главное - что книгу эту он уже прочел. А были ли инсталляции или нет - в конце концов, не так уж и важно.
