Михаил Красилин Народная икона… Это явление в последнее время обратило на себя серьезное внимание общественности. Все началось с инициативы нескольких собирателей этой части иконописания – Александра и Ольги Ильиных из Ярославля, открывателя невьянской иконы Евгения Ройзмана из Екатеринбурга, москвичей реставратора Александра Ренжина, художника Вячеслава Момота, издателя Михаила Чернова, археолога Константина Воронина. Они в прошлом году при поддержке директора Музея фресок Дионисия в Ферапонтове (Вологодская область) Михаила Шаромазова организовали на основе своих коллекций непривычную выставку с содержательным, хорошо изданным каталогом и научную конференцию.
Повышенный интерес к этой теме заставил организаторов перевести ее в полном составе в уникальное место, известное своими культурологическими начинаниями, – село Вятское Ярославской области. Однако по окончании работы выставки ее расформирование поставило устроителей перед фактом исчезновения этого материала на долгое время из поля зрения как специалистов, так и всех почитателей русского религиозного искусства. В наших музеях еще нет традиции включать в постоянные экспозиции произведения поздней иконописи. Понятно, что иконы, предоставленные частными собирателями, разойдутся по домам и на много лет вновь исчезнут с культурного горизонта.
К счастью, нашли заинтересованных людей в Москве, в частности, крупнейшего исследователя иконописи Ирину Бусеву-Давыдову, главного научного сотрудника Научно-исследовательского института теории и истории искусств, доктора искусствоведения, члена-корреспондента Российской академии художеств, благодаря которой в галерее Зураба Церетели наконец состоялась московская расширенная версия выставки «Народная икона». На сей раз экспозиция была дополнена произведениями из собрания Государственного научно-исследовательского института реставрации (ГосНИИР), а также из других коллекций. В результате была введена в научный и общественный оборот еще одна глава национальной культуры, существование которой ранее как бы не замечалось.
Неказистые дощечки или шедевры?
Так почему же народная икона, корни которой уходят в глубь веков, только сейчас обрела свой социальный статус? Напомним, что вообще русская икона как художественное явление была выявлена довольно поздно. Ею как предметом искусства заинтересовались лишь в конце XIX века, и то в большей степени в рамках церковной археологии. Как писал один автор в начале XIX cтолетия, «художества водворены в России Петром Великим. С сих пор заслуживают внимания». А князь Г.Г.Гагарин немного позднее выразил мнение культурного общества: «Если кто-нибудь решится сказать, что эта (византийская) живопись заслуживает внимательного изучения, то шуткам и насмешкам не будет конца. Вам наговорят бездну остроумных замечаний о безобразии пропорций, об угловатости форм, о неуклюжести поз, о неловкости и дикости в композиции».
Лишь выставка 1913 года, а также отзывы потрясенного французского художника Анри Матисса, увидевшего тогда же во вновь открытых потемневших записях шедевры, утвердили их безоговорочно в контексте национального искусства. Последующие десятилетия были посвящены выявлению и изучению средневекового искусства. К поздней иконе XVIII–XIX веков обратились лишь в 1970–1980-х годах.
На этом интересе стала попадать в поле зрения и так называемая народная икона, хотя и без какого-либо серьезного отношения к ней. Ну не знали, что с ней делать. Внешне аляповато написанные, кривые, косые, и на досках и на «щепках». В общем-то, тоже иконы, но какие-то… дискредитирующие не только великие творения Средневековья, но даже и только начавшие признаваться ученым сообществом иконы более позднего времени.
Если в «профессиональных» (условный термин) иконах Палеха, Мстеры, уральского Невьянска, Павлова на Оке мастера достигали высочайшего изобразительного совершенства, то народные умельцы поражают нас сейчас не меньшей виртуозностью и изобретательностью иероглифического письма. В 1971 году В.Д.Королюк написал статью «Русская крестьянская живопись. Традиции и развитие», а Е.Ф.Каменская, сотрудник Третьяковской галереи, в 1973 году – «Иконы-«краснушки». Но опубликованные в специальных изданиях, они не привлекли внимания. Время еще не пришло. Спустя четверть века автор этих строк также попытался привлечь внимание к нарастающей проблеме. Наконец эта тема, похоже, заняла свое надлежащее место в исследовательском процессе национальной культуры.
Бродячие иконописцы
Так чем же стала так привлекательной для нашего времени народная икона? Кто создавал ее? Для каких целей? Вопросов очень много, и на некоторые из них попытаюсь ответить. По мнению Ирины Бусевой-Давыдовой, этот круг памятников создавался прежде всего для низших слоев общества, то есть для крестьянства. Незатейливые образки писали те же самые крестьяне, приобретшие в силу разных причин простейшие навыки иконописания. Иногда эти предприимчивые ребята сбивались в артели и отправлялись по далеким деревням обслуживать сельское население, нуждавшееся в необходимом восполнении иконного материала. Ограниченные кратким периодом свободы от полевых работ, они обрели определенное умение скорописания, которое было близко иероглифическому знаковому письму. Немного дешевой краски, несколько взмахов кисти – и икона готова. Три широкие горизонтальные полосы – синяя, зеленая, коричневая – небо, леса, земля. И на их фоне также решительно черной линией появлялась фигура святого, раскрашенная двумя-тремя красками. Иногда эта пиктография достигала формально виртуозного, символического совершенства. На желтом фоне, как на полочке, три треугольничка, над ними – три предельно условные головки с нимбами. Крестьянином-молитвенником они прочитывались однозначно – как «Преображение» – явление Христа апостолам в своей божественной сущности на горе Фавор в сопровождении пророков Моисея и Илии.
Были в ходу и так называемые иконы-«подокладницы». Иконописец изображал на доске, не обременяя себя дальнейшей работой, только лики святых и их руки, а затем доска закрывалась простеньким, слегка орнаментированным штампованным латунным окладом, и «нарядная» икона готова. Быстро, дешево и доступно по своему содержанию.
Преимущественно такие иконы в громаднейшем количестве заготавливались в знаменитых владимирских иконописных селах, в частности и преимущественно в Холуе, и затем развозились по селам и весям бескрайней России офенями, бродячими торговцами. Пути-дороги их порой уводили и в Сибирь, и даже в православные далекие земли за пределами России. Писались такие иконы и в различных регионах. Сейчас уже в результате многолетних наблюдений можно выявить различные местные центры. Если в центральных областях преобладали холуйские иконы, исполненные в оранжево-желтой гамме, со стремлением украсить икону многоцветным декором, напоминающим крестьянские лоскутные одеяла, то, скажем, мастера сибирских сел изображали святых более строгими с белесоватыми выразительными ликами. В южных областях России и Украины иконописцы любили украсить икону пышными красными розанами. Они игнорировали грунтовку доски, фактура которой проступала сквозь красочный слой, придавая изображению дополнительную выразительность.
В этом ряду выделялись иконы, написанные на Кубани. В них проступают элементы католического воздействия со стороны Польши. Оно сказалось в выборе непривычных для Центральной России сюжетов – таких как «Христос – виноградная лоза», «Христос в точиле» и других, а также в их трактовке. Они написаны яркими, «анилинового» оттенка красками. Такие иконы убирались под стекло в киоты и украшались невероятными по рукодельному мастерству фольговыми обрамлениями с резными цветами, виноградными листьями и гроздьями ягод, искусно выполненными подсвечниками и птичками.
За крестьянскую копейку
Иконографическая сторона народной иконописи обладает некоей спецификой, определяемой самим крестьянским бытом. Практицизм сельского населения четко определял участие небесных сил в поддержке насущных жизненных потребностей. Основные мысли крестьянина были о сохранении урожая, чтобы град не побил и засуха миновала; чтобы скот был цел; чтобы «Господь не посетил» – то есть чтобы изба не сгорела; чтобы зубные и прочие болезни миновали и пьянство мужиков не одолело. Лишнего в домашнем красном углу не было. Конечно, главное место занимала так называемая полница – «Воскресение Христово с двунадесятыми праздниками». Эта икона была главным домашним иконостасом и книгой для неграмотных, поскольку изображенные в клеймах праздники напоминали основополагающие эпизоды евангельской истории. Были и главные общенациональные святыни – Богородицы, чаще всего Владимирская или Казанская. Обязательно была икона Богоматери Неопалимая Купина, охранявшая дом от пожара. Святые Модест (или по-народному Медост) и Георгий оберегали скот от падежа, нападения волков и пропаж. Без особой нужды круг икон не расширялся. Они стоили денег, хоть и не больших, но в крестьянском кармане каждая копейка дорога.
Однажды в фондах Национального музея в Стокгольме, славящегося своей высококачественной коллекцией русских икон, я нашел «профессиональную» икону 30-х годов XIX века, на обороте которой была замечательная и архиважная надпись. Она сообщала, что икона была приобретена на Нижегородской ярмарке за 50 руб. Возможно, так за нее раскошелился богатый купец-старообрядец. Факт продажи был зафиксирован, а точнее, закамуфлирован латинским шрифтом, чтобы не оскорблять икону. Их не покупали, а «выменивали». По тем временам это была громадная сумма. За нее можно было корову купить. Так что цена определяла качество икон.
Если бы народные иконы ограничивались только внешними «неловкостями», наверное, они вряд ли привлекли бы внимание нынешних специалистов и коллекционеров. В своеобразии их рисунка, цвета, образности открывается неповторимый мир народной культуры. В знаковости их письма можно увидеть особое мастерство, которому может позавидовать иной художник-формалист. При всей своей непритязательности они пронизаны исключительно непосредственным и теплым отношением к своему молитвенному миру. Несмотря на то что в 1707 году Петр I основал «палату изуграфств исправления» для контроля за качеством иконописания, народная икона сохраняла свои позиции и в силу отдаленности территорий от городского надзора, в силу стоимости, соответствующей возможностям сельского населения, и, конечно, своеобразных эстетических потребностей своего круга. И это последнее сейчас нас подкупает с особой силой. Эти иконы сродни потребностям крестьянства в убранстве своего быта. Сохранившиеся росписи на прялках, различной утвари и даже на стенах в избах (смотри народные шедевры в Нижней Синячихе недалеко от Екатеринбурга) да и сама так называемая народная иконопись – звенья одной цепи, называемой народной культурой.
