Александр Гриценко
«Мне казалось, что небо синее-синее, хотя потом другие солдаты утверждали, что было пасмурно, грязно...»
I. Чудо
Мне недавно исполнилось девятнадцать лет, я солдат Внутренних войск. Звание мое – рядовой. На войне как на войне, поэтому мне приходится делать все, что прикажут: иногда я снайпер, иногда пулеметчик, иногда водитель, иногда могильщик... На Новый год мы держали с мотострелками дом около вокзала города Грозный, и мне одному из немногих удалось выжить. Хотя, как мне кажется, я сейчас не вполне живой. В этот день у меня начались странные видения. Я боюсь о них рассказывать, потому что тогда меня примут за сумасшедшего. А я нормальный, просто что-то со мной произошло, что-то особенное. Вы не поверите, но мне и не нужно.
А не поверите вы, потому что в наше время мало кто верит в Бога по-настоящему. Некоторые делают вид, что верят, но если ты веришь в Него, то ты должен признавать существование чудес, которые Он являет нам время от времени. Так называемые современные верующие – это или гордые лицемеры, или больные духом и телом. И те, и другие обманываются специально: религия первым нужна для того, чтобы чувствовать себя выше, это люди бездарные, но гордые, и через веру они самоутверждаются. Они считают себя носителями высшей истины. На самом деле это мертвецы. Они мыслят как мертвецы, поступают как мертвецы, живут как мертвецы. Они видят смысл своей жизни в имитации веры в Бога. Они забывают о своих грехах и следят за грехами других, чтобы осудить. Особенно печально, когда так поступают христиане. Это против главного христианского правила, и на рай таким лжеверующим не приходится надеяться.
Другая категория людей от веры – это или больные телом, а именно инвалиды, смертельно больные, или психически и психологически увечные. Они ищут утешение и находят его, но как только недуг проходит, о Боге они забывают. По-настоящему теперь мало кто верит, таких редко встретишь, а если встретите, не важно, кем этот настоящий верующий будет – христианином, мусульманином, иудеем или кем-то еще, то поклонитесь ему, ибо это пророк.
Мне пришлось поверить, когда я стал свидетелем чуда и сам стал частью его. Я вдруг из восемнадцатилетнего парня превратился в нечто. На вид я все тот же, но внутри меня сейчас что-то зреет еще более чудесное, я вынашиваю чудо. А пока я просто могу читать мысли, выходить из тела. Я вездесущ! Мое духовное прозрение, моя всеведущая сила простирается на всю Чечню и Ингушетию, я чувствую тут каждого человека – его мысли, боль, переживания. И я могу это все вместить, ибо вместе с этой способностью Бог сделал из моей души бездонный сосуд. Чаще всего чудеса и видения мне приходят ночью. Днем я как обычно несу свою службу, а вот ночью┘ Хотя я и днем глубоко чувствую людей, всех, с кем встречаюсь, а еще я слышу голоса погибающих людей. Бог дает мне силы терпеть страдания вместе с ними. Когда-то я был простым человеком.
Я вам расскажу, как все это началось.
II. Как я увидел рай
Я ни о каком чуде тогда даже не подозревал, в Бога особо не верил и вообще не понимал, что происходит. Кроме того, дар видеть в людях их истинное и сокровенное тогда еще у меня не появился┘ Но и без него я могу сказать точно, что, когда мы въезжали в Грозный, многие из нас смерти не предвкушали. Наверно, кто-то из офицеров тогда что-то и предполагал, а вот мы, солдаты срочной службы, совсем не думали, как все может обернуться.
Забыл ввести вас в курс дела. Я и еще восемь рядовых, старший сержант и один офицер – мы были приданы к колонне 81-го полка быстрого реагирования. Наша колонна шла в Грозный без прикрытия пехоты, только машины с экипажем и мы солдаты Внутренних войск в количестве 11 человек. Непонятно для каких задач нас туда послали.
Бронемашины гуськом тянулись в город. Мне казалось, что светит солнце и небо синее-синее, хотя потом другие солдаты утверждали, что было пасмурно, грязно, холодно и на душе от этого выли волки. Я помню солнце, ветерок и, пока ехал на броне, наслаждался всем этим, потом мне пришлось пересесть в десантный отсек, где пахло соляркой, и только тогда, не знаю почему, мне стало страшновато. А потом задрожала земля, и стало жарко, запахло подгоревшим мясом. Я увидел трупы вокруг себя и понял, что нужно вылезти из машины на белый свет.
Мне показалось, что вокруг горит все: земля, БТРы, танки и даже небо, то самое небо, которым я еще недавно любовался. Я как будто спал, как будто это было не со мной, а в кино. И тут я увидел то, что запомнил на всю жизнь. Пробираясь между горящими машинами, в мою сторону шел подполковник Полторецкий. Крепкого сложения мужик. Его лицо было растерянно, в руках он держал пистолет. И вдруг со второго этажа обгоревшего дома раздался хлопок, мне показалось, что заряд РПГ пролетел прямо над моей головой и попал он в подполковника, от которого в секунду осталось лишь немного обгоревшей плоти и наручные часы на уцелевшей руке. В полусознании я подошел к его останкам и вытащил из них часы, потом поднес к уху. Странно, но они шли.
Не знаю, зачем я это сделал. Моим телом управлял шок, а не мозг.
Потом помню только яркую вспышку, и все. А дальше передо мной промелькнуло множество призрачных лиц. Множество людей и голосов. Не знаю, где я находился – в этом мире или в другом. Все перевернулось, я чувствовал небывалую легкость. Вскоре я ощутил, что плыву над домами Грозного, а потом над долинами и горами Чечни. Я обратил внимание на то, что деревья зеленые, а в долинах высокая трава и цветы. Но ведь только что была зима!
Впрочем, не это главное! Я обратил внимание на красоту под моими ногами: я плыл вверх, в небо, а внизу раскинулось самое красивое место на земле. Я видел стройные тополя, которые стоят по краям шоссе, мягкие зеленые долины, наполненные хрустальным воздухом, и горы, внизу синеватые, а вверху белоснежные. На полях ходили коровы, лошади, овцы.
Я почувствовал в себе чудесную перемену.
Во-первых, и это же во-вторых, я никогда ничего не знал о Чечне, я никогда тут не был до службы, и для меня все кавказцы, закавказцы казались одним и тем же – на одно лицо. Но теперь какая-то несвойственная мне мудрость наполнила меня, кроме того, у меня появились знания, которых никогда не было. Я чувствовал себя собой и в то же время кем-то еще. В мою голову пришла такая мысль: «Теперь я понимаю, почему чеченцы так любят свою землю! Почему они много сотен лет отстаивают свое право на нее! Такая земля дает и дом, и силу, и храбрость, и уверенность».
Нельзя всего описать словами. Эту красоту нужно видеть и чувствовать. Именно так должен выглядеть рай!
III. Самый счастливый танк
Потом я снова спустился на землю. И, как мне показалось, прошел незримо по всем улицам горящего Грозного. Сначала я следил за самым счастливым танком на свете. Танкисты так и не узнали о своей удаче, о том, что они семь раз избежали смерти.
Началось все с того, что они проехали, не погибнув, мимо засады чеченцев, среди которых был прославленный снайпер-гранатометчик, офицер Советской армии, прослуживший в Афганистане три года, – он если стрелял, то наверняка попадал и ощутимо.
Он даже умел подбивать танки, пуская выстрел по земле, рикошетом под дно, умел рассчитывать силу ветра, скорость цели┘ А самым страшным оружием в его руках был ручной противотанковый гранатомет седьмой, им он всегда сжигал танк с первого раза.
И сейчас этот чеченец сидел в засаде именно с РПГ7. Ждал. А рядом с ним находился друг и боевой товарищ, тоже советский офицер-«афганец», Мустафа. Его военная специальность была снайпер, и лучше него стрелка вряд ли можно было сыскать во всей Чечне. Когда проехала машина тех, за кем я следил, за кем я летел по Грозному, оба снайпера отвлеклись. Их фотографировал журналист Саша из Нижнего Новгорода, как он говорил, на обложку газеты. В статьях он подписывался Александр Никаноров и был одним из многих журналистов, которые сочувствовали чеченскому сопротивлению в 1995 году.
Танк проехал мимо. Мустафа схватился за винтовку, потом сказал гранатометчику по-русски:
– Ну чего ты его не ┘бнул?
Товарищ ничего не ответил, а потом молча ушел по лестнице на другой этаж. Журналист исчез раньше, и Мустафа остался один. Скоро пошла колонна БТРов. Затаив дыхание, он прицелился в бок первой машины. Выстрелил примерно туда, где должен был сидеть человек. Он так и не узнал, что попал. Пуля пробила боковую броню и убила старшего сержанта Серова.
А самый счастливый танк ехал дальше. Ему поставили задачу обработать из пушки квартал. Шесть раз чеченские гранатометчики из РПГ7 стреляли в самый счастливый танк на земле, и граната летела точно, но в этот момент танк стрелял, и заряд, готовый поразить цель, отклонялся. А потом танк отозвали из боя. Никто так о своем счастье и не узнал. Но также танкисты не узнали, что спасли трех разведчиков – капитанов Щербака и Антонова и рядового Балыко.
IV. Танкоангел
Два офицера и рядовой крались вдоль дома, они пытались вернуться в район, где, как им казалось, они найдут своих.
Бронетехника, на которой они ехали к вокзалу, была сожжена классическим способом, а именно первые выстрелы из РПГ пошли в первую и последнюю машины, после чего всем остальным на узкой улице осталось только стоять и ждать, когда очередь дойдет до них. Те, кто остался в живых, разбежались куда могли. Так вышло – капитан Щербак, капитан Антонов и рядовой Балыко как-то само собой остались втроем. Они укрывались до темноты в подвале заброшенного здания, а потом двинулись, пригнувшись и ползком, к своим. Эти солдаты не знали города и полагались на свою интуицию. Я вдруг понял, что могу чувствовать их эмоции и знаю их мысли.
Рядовой думал о какой-то молодой девчонке. Он хотел к ней и ни разу не вспомнил о родителях, то ли их у него не было, то ли его к ним просто не тянуло. В его голове мелькала лишь девочка, белокурая, голубоглазая, в белом коротком платье, а иногда все его воображение застилала непроглядная тьма. Тогда я еще не научился владеть своим даром и не смог понять, что девушка эта была ненастоящая, просто от шока в мозгу солдата что-то заклинило, и время от времени крутилась одна и та же «блатная» песня о девочке в белом платьице. Наверно, он или его друзья исполняли ее в подъезде или на школьном дворе, покуривая и попивая пивко. Балыко был моим ровесником.
Темнота, которая нет-нет и возникала в воображении солдата, пугала его. Мгла действительно могла устрашить кого угодно. Я увидел в ней что-то окончательное, зловещее. От нее вдруг стало холодно, а потом я почувствовал какой-то гнилой запах. Так рядовой Балыко представлял себе смерть.
Офицеры были сосредоточены на дороге и почти не допускали к себе лишних мыслей. Только однажды Щербак обрывочно подумал: «А где у них кинжалы?..» Антонову же не нравилось, что вышла луна, и он несколько раз про себя выматерился на нее.
Именно луна, а также внезапные залпы осветительными минами раскрыли местоположение солдат. Они попали под обстрел на перекрестке. Едва успели спрятаться в какой-то яме, как на них вылился шквал огня. От пуль их спасал ствол поваленного дерева, который лежал в шести метрах перед ними. Поняв, что просто так солдат не достать, чеченцы применили оружие посерьезней.
Все трое, как по команде, вжались в неродную для них землю, когда ПГ от РПГ полетели в их сторону. Им казалось, что взрывается где-то совсем рядом, их обдавало жаром. Рядовой, прижимаясь лицом к земле, подумал: «Кумулятивный заряд┘» – видимо, ему это словосочетание вспомнилось из курса молодого бойца. Щербак начал безмолвно молиться: «Отче наш┘ ижеси на небесех┘ Да святится имя твое┘ да придет царствие твое┘ да будет воля твоя┘ яко на небеси и на земли┘» Треск и шлепки от пуль или взрывы прерывали его мысли. Щербак про себя клял всеми словами «чехов», Дудаева и Ельцина.
Именно так должен выглядеть рай... Фото Михаила Циммеринга (НГ-фото) |
Все трое понимали, что встать и исчезнуть под таким огнем невозможно, но если продолжать лежать дальше, то до них рано или поздно доберутся.
Обстрел начал стихать, и уже можно было приподняться и посмотреть, откуда ведется огонь. Щербак и Антонов быстро вычислили окна и попытались пострелять по ним. Они приподнялись и дали несколько коротких очередей. В ответ на них посыпался град пуль, офицеры едва успели укрыться.
– Товарищ капитан, – обратился рядовой Балыко к Антонову, – у меня есть дымовая граната!
Офицер в ответ выматерился, а про себя подумал, что этого точно убьют, если он не перестанет быть таким тугодумом.
– ┘бт! Бросай!
Рядовой изловчился и зашвырнул гранату, но она была черного дыма и ничего не закрывала.
Антонов от злости готов был расплакаться, а Щербак просто молился. Его дух был уже не здесь, а где-то далеко-далеко в небе. Он призывал Творца помочь ему выжить. У него было ради кого и для чего жить. Сын, дочь, жена. Ему казалось, что этого достаточно.
– Товарищ капитан! У меня еще есть граната!
– Бросай, твою мать!
Рядовой бросил, но граната угодила в дерево, которое их прикрывало, и улетела в сторону. Белый дым, подчиняясь ветру, потек в другую сторону от солдат. Антонову подумалось, что неплохо было бы пристрелить Балыко. А Щербак молился, и последующее чудо произошло именно по его молитве.
И вот из-за стен, проминая себе проход, вышел самый счастливый танк на свете. Он качнул дулом и начал стрелять по тем окнам, откуда велся обстрел. Все стало сыпаться. Антонов, Щербак и Балыко почувствовали во рту кирпичную пыль. Я видел умирающих от осколков, с оторванными ногами и руками чеченцев, они кричали:
– Аллах акбар!
Закончив свое дело, танк, мирно хрюкнув движком, вернулся в укрытие. Командир танка выполнил приказ – уничтожил огневые точки в обозначенном квартале. И никто из экипажа даже не подозревал, что, погубив два десятка чеченцев и пять украинцев, они все же спасли три жизни.
V. Заживо погребенный
Меня повлекло дальше. Ко мне вкрадывались чужие мысли и образы, от которых мне стало ужасно. Я думал, как он, я чувствовал, как он, я болел его страхами.
Как только он приехал в Чечню, то заметил, что его тело стало пачкаться иначе. Оно быстрее покрывалось грязью и пылью, и отмыться было сложнее, чем обычно. Стоило ему очистить черные шеи и руки, как через несколько минут они снова становились прежними. Грязь пропитала и одежду.
Старшему лейтенанту казалось, что он носит на себе килограммов десять чеченской земли, и это пугало его. Ведь ему постоянно приходилось находиться как бы «под чеченской землей».
Сначала он испытывал только неосознанный страх, но вскоре сошло озарение: офицер понял – это его кто-то заживо хоронит под грязью и пылью. Кто-то непостижимый – местный древний всемогущий. Он ощутил свою скорую смерть.
Я чувствовал его панику, и она передавалась мне┘
