Портрет мистера O.W.

ОСКАР ФИНГАЛ О"ФЛАЭРТИ УИЛЛС УАЙЛЬД - вероятно, один из самых известных английских писателей в мире, а что касается биографии, то, безусловно, самый известный. Изданы и переизданы письма, материалы судебных процессов, практически все действующие лица оставили мемуары, одних биографий насчитывается не менее десятка. Тем не менее 12 лет назад в Париже, а вот теперь и в Москве вышла очередная биография Уайльда, которая, несомненно, вызовет большой интерес читателя и изрядные споры в среде специалистов.

В первую очередь привлекает внимание заглавие книги. "Правда (точнее, истина. - М. Т.) масок" - название одного из эссе Уайльда, посвященного театральным костюмам в постановках Шекспира. Хрестоматийное "жизнь - игра" или "мир - театр" имело для Уайльда значение совершенно конкретное, поэтому описывать его жизнь в традиционно-биографических рамках, как это делал Пирсон, или посредством подбора соответствующих документов, как Руперт Харт-Девис, - дело неблагодарное.

Жак де Ланглад изначально предполагает идти по очевидному, хотя доселе непроторенному пути. Поэтому три из восьми глав его работы посвящены непосредственно суду, обвинению и тюремному заключению Уайльда, две примыкающие к ним описывают предысторию и эпилог свершившейся трагедии. Биография, таким образом, ориентируется, выражаясь словами Чуковского, не на "блистательного Оскара", а на "Уайльда страдающего", что наиболее близко российскому читателю.

Интересно, что задолго до появления первого биографа сам Уайльд нарисовал исчерпывающий портрет себя самого в настоящем, прошлом и будущем, предварив первое издание своих стихотворений сонетом "Helas!" (Увы!):

(Пер. К.Атаровой)

В разное время Уайльда называли имморалистом (А.Жид), гедонистом (И.Аксельрод), эстетом (И.Северянин), борцом с викторианской моралью (М.Горький), всякий раз выхватывая какую-то одну, наиболее явную в том или ином проявлении черту. К сожалению, Ланглад поставил во главу угла гомосексуализм Уайльда. Подробно, с самых первых детских впечатлений, тщательно фиксируя все предпосылки формирования такого рода склонностей у ребенка, а затем подростка, не пропуская ни одного знакомого соответствующей ориентации, ссылаясь даже на косвенные намеки в письмах и воспоминаниях друзей, французский биограф фактически рисует картину становления, развития и краха жизненной системы, в которой творчество играло пусть весьма важную, но не главенствующую роль.

Однако тщательно и подробно прорисовав эту линию, действительно одну из определяющих для Уайльда, автор почему-то остановился на полпути, ограничившись вскрытием чисто биографического аспекта, в то время как поднятая им тема оказала огромное влияние на последующее развитие европейской эстетики. Эстетики, определяющими чертами которой являются рафинированность, элитарность и эпатаж. В биографии приводятся слова Уистлера, во многом позволившие молодому Уайльду окончательно сформулировать свое credo: "Американский художник объяснил Уайльду, что гении всегда возвышаются над толпой и подчиняются лишь собственным законам; он полагал, что в демократическом обществе ум, необычность и талант имеют двойную цену и что единственным критерием истины и морали является эстетика. Нет ничего выше совершенства красоты, ощущения, испытываемого при виде зрелища, каким бы оно ни было", - но и эта мысль бросается автором на полпути, в то время как именно философия красоты является философией творчества (и жизни) Уайльда.

Без фразы "I put my genius to life - I put only my talent into literature" не обходится ни одно упоминание об Уайльде. Но раз жизнь и творчество неразделимы, то не лорд Генри Уоттон ("Портрет Дориана Грея") и не Джилберт ("Критик как художник") являются alter ego писателя - у него вообще не может быть alter ego. Жизнь адепта "нового гедонизма" изначально предполагалась наиболее значительным и единственно значимым произведением, которое последний должен был создать. Таким образом, путь Уайльда от любимца аристократических салонов через двухлетний тюремный ад к парии, мучительно умиравшем в захудалом парижском отеле, явился не трагедией человека, поставившего красоту выше морали и жестоко поплатившегося за это (как принято считать в марксистской критике), но единственно возможным путем истинного эстета, что и было предсказано Уайльдом в самом начале пути в процитированном сонете. Целью же парадоксализма, эпатажности Уайльда, выражаясь его собственными словами, было "показать грех под его расписною личиною и смерть в одежде бесславия" ("La Sainte Courtisane").

К сожалению, подойдя вплотную к этим достаточно очевидным выводам, Лангланд их не сделал. Возможно, причину следует искать в особенностях национального менталитета. Второй магистральной линией повествования французского биографа (наряду с гомосексуальной) является исключительно интересная и практически неведомая русскому читателю параллель Англия/Франция, преломленная сквозь биографию писателя.

Любовь Уайльда к Франции и французов к Уайльду общеизвестна: связь последнего с Сарой Бернар, премьера "Саломеи", фактическая эмиграция на другой берег Ла-Манша после освобождения из тюрьмы, наконец, смерть в отеле "Эльзас" и похороны на Пер-Лашез. Но подробное описание фактов использования трагедии писателя в идеологической войне между вечными соперниками, особо ожесточившейся на рубеже веков, поражает. Можно сказать, что стороны бились равным оружием: процессы Дрейфуса и Уайльда разделяет всего месяц. При этом ни один из французских литераторов (Лангланд приводит этот позорный список) не выступил открыто и письменно в поддержку английского собрата.

Последние главы книги читаются, как увлекательный роман, после окончания которого очень не хочется расставаться с полюбившимися героями. Несомненно, что наш читатель получил крайне интересную и познавательную книгу. Кроме того, она очень хорошо переведена В.Григорьевым, снабжена прекрасными предисловиями А.Зверева и Робера Мерля, а также подробным справочным материалом: хроникой жизни и творчества Уайльда, библиографией его собственных изданий, критической, мемуарной и библиографической литературы (отсутствие в списке монографии Н.Абрамовича можно считать досадным недоразумением). Что же до свойственной французам легкости изложения и примата беллетристики над исследованием, то, во-первых, сам герой происходил из Ирландии, "где беседа возведена в ранг искусства, сочетающего обаяние и выдумку, призванную приукрасить неприглядную действительность", а, во-вторых, биограф - профессия вторичная, "и если они больше интересуются художниками, чем искусством, так ведь огромная часть широкой публики поступает таким же образом, и большинство наших современных выставок оправдывает их выбор" (Оскар Уайльд "Лондонские натурщики", пер. А.Дейча).