Михаил Шульман Брайн Бойд. Владимир Набоков. Русские годы: Биография. Пер. с англ. Г.Лапиной. - М.: Издательство "Независимая Газета"; СПб.: Симпозиум, 2001, 695 с.
ИТАК, на русском языке вышла-таки окончательная биография Набокова, написанная Брайаном Бойдом 10 лет назад. Этого события ждали так давно, что по законам диалектики оно стало книгоиздательской неожиданностью. Многие издательства, наслышанные про книгу Бойда, с жаром брались за дело, но быстро остывали - главным образом из-за необходимости проделать гигантскую работу по переводу и выверке огромного корпуса, насыщенного многими тысячами фактов. Лишь объединив усилия, нашим представляющим обе столицы издательствам - "Независимой Газете" и "Симпозиуму" - удалось сдвинуть с места этот воз.
Начинать разговор о достоинствах или недостатках труда Бойда по меньшей мере странно. По большей - самоубийственно. Биография Набокова написана Бойдом с максимально возможной на сегодняшний день полнотой и точностью. И не думаю, что раскрытие набоковского архива, запечатанного по смерти писателя на полвека, обнаружит какие-то новые факты его жизни. Набоков-писатель, может, еще преподнесет нам сюрпризы - но Набоков-человек дан нам в работе Бойда с отчетливостью, которая уже вряд ли будет преодолена. Так микроскопы Левенгука вплотную приблизились к той физической границе, за которой законы преломления уже останавливали дальнейший прогресс оптики. Но главное для нас другое. Книга Бойда отныне закрывает всякую возможность если не писать, то публиковать в России новые жизнеописания, полные бабочек и дворцово-усадебных фотографий, взятых из американского издания "Других берегов". Она превращает всякого пишущего на тему жизни Набокова либо в академического маргинала, либо в самоуверенного выскочку. Теперь рассуждающему о Набокове-человеке станет невозможно плести небылицы. Автор не сможет более чувствовать себя в безопасности, ведь читатель может взять в руки Бойда, снабженного инструкцией и индексом. Вообще-то это не самая подходящая роль для изящной словесности - быть дустом. Но в нашем отечественном писании, всегда предоставляющим обтрепанным фактам плестись в хвосте гарцующей авторской концепции, приходиться вечно звать иностранца, чтобы тот поприглядел за одержимыми и пророчествующими. Кто-то, кажется, Розанов, уже кричал: "Ради всего святого - Бокля!" Бойд - это не Бокль? Но тоже наш нашатырь.
Очень жаль, что эта дата так затянулась. Жаль, что книги не увидел скончавшийся летом Дмитрий Набоков. Неприятно, что пустующее свято место заполняли все это время летописцы домашнего разлива, в хрониках которых ошибка сидела на неточности и погоняла опечаткой. Именно благодаря им многие до сих пор пребывают в счастливом заблуждении, будто Набоков был прекраснодушным лысым эстетом, всю жизнь проскакавшим с рампеткой за роскошными бабочками в белых гетрах, трусах и пенсне на вздернутом носу. Вдвойне обидней, что дорога к этому убеждению была вымощена перевранными цитатами из того же самого Бойда, который в 1990-е разошелся по кусочкам, как рыба из хемингуэевского "Старика и моря".
Пользуясь тем, что издательства не умели поднять тушу двухтомника на русский борт, наши культуртрегеры оттяпали от нее каждый сколько мог, а чтобы заимствования не были чересчур очевидными, благоприобретенное разбавлялось смутными беллетристическими разысканьями, а факты немного разрыхлялись и поворачивались. И в них тут же, разумеется, вкрадывались ляпы. Вершиной такого "переосмысления" стало сочинение Бориса Носика "Мир и Дар Владимира Набокова". Выдержав несколько многотиражных изданий, оно дало ход конем и объявилось на немецком языке в Германии, где ему дал мат в один ход редактор "Ровольтовского" 22-томника Дитер Циммер, выставивший сочинению Носика высший в своем роде балл - "шедевр халтуры".
И вот теперь главная биография Набокова, словно чудесно составившись из цитат и "пересказов и отрывков", возникла перед нами в радующей материальности и пугающей очевидности.
Правда, увы, материальность имеет свою оборотную сторону. Лишь завидев в тексте свежую и плотную английскую формулу, переводчик пускается в долгое путешествие по родному языку, то ли обкладывая притаившегося волка красными флажками, то ли просто обходя его от греха подальше стороной. Мало того, что от этого страдает энергичный и чистый стиль Бойда, из-за этого порой становятся двусмысленно туманными и плоскими его сообщения. И уж совсем удивляет, что редактор и переводчик слепо следуют недавно возникшей моде везде, где это только возможно, выражаться "архинабоковски". К примеру, употреблять слово "гнусно", там где у Бойда написано просто "скверно", только оттого, что Набоков так порой выражался в свой "русский период". Этим странным приемчиком переводить Набокова на русский, формально подделываясь под его собственный стиль, загублен уже не один англоязычный роман. И, наверное, незачем было следовать благим намерениям при переводе серьезной книги и раскавычивать "Другие берега" всюду, где Бойд говорит о набоковском детстве. Научно выверенной такую манеру перевода не назовешь. Сомневающемуся читателю советую представить себе на секунду ученые разыскания о жизни Аввакума, стилизованные под слог его собственных сочинений, или биографический очерк о жизни Вен. Ерофеева, написанные от лица Венички-рассказчика "Москвы-Петушков".
Впрочем, к акценту привыкаешь, а малозначительные опечатки в конце концов легко реконструируются сознанием. Кому надо, поймет, а остальные не заметят. Грустно от другого: волей иронических судеб одновременно с Бойдом в свет вышла романизованная биография Набокова работы Алексея Зверева (ЖЗЛ), и вот рецензенты один за другим начали всерьез сравнивать эти две, видит Бог, несоизмеримые по качеству и смыслу работы. Кажется даже, что в отсутствие правдивой биографии Набокова выросло целое поколение людей, представляющих себе какой-то облегченный его облик. Поглядев фильм про Лолиту и почитав книжек про ее создателя, они привыкли лихо перешагивать через проблему Набокова.
Возвращение планки на высокий уровень ставит перед читателем новый выбор - или проходить под ней, пригибаясь, или напрягать свои силы, чтобы ее одолевать.
Второе интересней.
