Валерия Олюнина Про разноликую аудиторию Шекспира Дмитрий Урнов сказал: «Одни не понимают и понимать не хотят ничего, кроме грубых эффектов, а другие морщатся от малейшей нелепости; одни простодушны, словно дети, другие в своих вкусах и запросах изощрены». Кому-то может показаться, что проводить такие аналогии действительно нелепость, но что делать, если о читателях Дины Рубиной можно сказать то же самое? Говорят, в еврейских домах золото лежит вперемешку с каким-нибудь старьем. У Рубиной – матерки рядом со Священным Писанием. На встрече с читателями в ЦДЛ Дину Ильиничну спросили: «А как вы относитесь к духовности в литературе?» Ответила: «За духовностью не ко мне».
Рубина, конечно, не ребе и не философ. В который раз перечитываю ее «Высокую воду венецианцев»: «...со стороны заходящего солнца на воду лег бирюзовый язык света, в котором на искрящейся шкворчащей сковороде жарилась синяя плоскодонка». Дочь художника и жена художника Бориса Карафелова, она и сама живописец. И поэт, парящий над городами почти всего мира, как шагаловская Белла. Только в мае писательница будет в Праге, Берлине, Ростоке, Гамбурге, Ганновере и далее по списку. Казалось бы, ну что ей до нас, она была везде. Ан нет! Есть Рубиной до нас дело! Хоть и разрублена надвое эмиграцией, а все же осталась русским писателем. О себе говорит: «Толстые журналы меня признали издалека, из-за границы, наверное, надо было уехать, чтобы пробить плотину «Нового мира», «Знамени», «Дружбы народов». Правда, и писателем в Израиле я стала совсем другим, но это уже другая тема». Верится, на Рубину никогда не найдется еще одного рассерженного человека, упрекающего ее, что она «столько лет привыкла смотреть на Россию из прекрасного далека», ведь далеко это не так далеко, как кажется, да и не прекрасно вовсе, проживаемое в «сопровождении автоматчиками» (цитирую строки романа «Вот идет Мессия!»). Близки мне ее герои, Зяма или тот Гриша Сапожников. Тоскуют они по-русски. Несмотря на весь израильский антураж романов, еврейский юморок, далеко не стерильный┘
Впервые я с Рубиной встретилась, когда появился сборник ее первых рассказов «Двойная фамилия». До сих пор помнятся они: «Терновник», «Уроки музыки»┘ Я послала Дине Ильиничне письмо и какие-то свои инфантильные рассказы. Она ответила. Без тени иронии. Посоветовала пойти в литературную студию при Еврейском центре, что на Фрунзенской набережной, которую вели Марина Москвина и Марина Бородицкая. Я немного походила в эту студию.
После «Мессии┘» на моей полке появились книги «Несколько торопливых слов любви» и «Холодная весна в Провансе» с замечательными иллюстрациями Карафелова, похожими на готические витражи и Сёра одновременно. Дала почитать друзьям – не вернули. В покрытый патиной жанр путевых заметок Рубина повесила волшебный фонарь: пространство немного искривилось, но оттуда стали смотреть живые лица.
Несколько лет назад у Аллы Боссарт вышла в «Новой газете» публикация «Коллективного Достоевского в начале XXI века пишут женщины», где она рассказывает о том, что «замурованные в бастион русской прозы, женщины раскачали пяток-другой камней в кладке общественно-культурного (мужского) сознания, крутыми лбами пробили себе лаз┘». Женщины-писатели раскачали и слова, язык. Боссарт этот ряд начинает с Петрушевской. Татьяна Толстая в одном интервью сказала, что мир ее романа «Кысь» населен не столько людьми, сколько «мутировавшими словами. А это ведь и есть главное последствие описанной в романе катастрофы. Мутация языка». Язык Рубиной живой, настоящий, может быть, потому, что герои уже не в России живут, хотя «мутанты» тоже есть, алкаши со своим «динаху». Рубина, по ее собственному признанию, постоянно записывает услышанные фразочки в записные книжки. Герой «Мессии┘» мар Штыкерголд орет на сотрудников своей редакции: «Ви завьязли у политике», «Я тебья упеку у тюрэмну камэру!» Ведущий радиопередачи: «Ракавая ошибка праизашла в тот мамент, кагда жительница арабскай диревни ┘бросилась с нажом на упамянутую жертву». Писатель-почвенник из рассказа «Один интеллигент уселся на дороге» катает букву «О», как будто снежную бабу лепит: «Почему этО у вас маца пО шесть рублей, а в БОльшой ХОральной синагоге пО пятьдесят?».
Борис Аверин, говоря о литературных влияниях, ищет неповторяющиеся темы и образы, отдельные художественные заимствования. Он исследует «свойство художественного мира, которое определяется его пространственно-временной структурой». Недавно прочла роман Натальи Рубановой «Люди сверху, люди снизу» и поняла, что обитатели прокуренной комнаты № 127 ждут своего Машиаха. И где-то в одних сферах носятся их души и души персонажей Рубиной. Бежавшие в Московию провинциалки и бежавшие на историческую родину евреи, как и булгаковские герои, никак не могут остановить свой бег. Хотя и работка есть уже, и фрукты, и кошерная маца┘
Впрочем, Рубанова Дину Ильиничну среди своих учителей не называет. В ее списке – Набоков, Саган, Бунин, Марина Палей. Вот будет весело, если Наталья Рубину вообще не читала, а если читала, то не совпала с ней! А я тут пытаюсь пересечь две параллельные прямые... Но как хочется поставить их рядом! Руби┘ Руба┘ Обе пришли к «буковкам» от нот. Рубина окончила Ташкентскую консерваторию, Рубанова – Рязанское музучилище. Обе учительствовали. «Литература Великих Идей навевает тоску», – говорит Рубанова. «На сцене я лицедей, – вторит Рубина. – Мне хочется зрителя повеселить» (добавим, что не только на сцене). У обеих, как видим, потрясающая способность видеть глубину слова. Рубина, перебравшись в Израиль, стала играть в созвучия. Еврейский кооператив – «амуту» обернулся омутом бесприбыльным.
Рубанова тоже мастерица жонглировать буковками. Не только тексты ее распадаются на пазлы, но и слова. Эдакие расчлененки женщины-«пис-сателя». Здесь есть и «граф де Фолт», и превращение homo Ludens в просто буквы – в М и Ж (кстати, мальчик из «Терновника» в конце рассказа превращается в букву «Я»), и sms-язык c его «E2» вместо «едва ли». Критики говорят о великолепно придуманном языке Рубановой. Цитирую: «На работе мамо и папо гнобили за копейки». Мутация или креатив – кто разберет┘
«Современная русская проза не выживет без мата, станет ненастоящей, потускнеет», – говорит Аннушка из повести «Люди сверху, люди снизу». Рубина под этими словами уж точно подпишется. Нет, за духовностью точно не к ним┘ Не к Руби┘ И не к Руба┘ n
