Искушение собственностью

Монастырских собственников было бы непросто согнать с их земель. Эль Греко. Изгнание торгующих из храма. XVI век. Национальная галерея, Лондон

Уже в Киевской Руси иерархи и монастыри стали крупными собственниками. Но аппетит приходит во время еды. Так что в церковной среде веками шла настойчивая борьба за приумножение богатств. Благотворительных взносов духовенству не хватало. И кое-кто из облеченных саном присваивал чужую собственность. Более того, внутри Церкви велись бесконечные тяжбы: кто-то защищал свое, кто-то отсуживал чужое.

«Старцы» с пищалями и топорами

Характерный пример захвата имущества являют собой монахи. Здесь они подражали мирянам. В иных местах проблема обнажилась достаточно рано. Бесчинства монахов Строкиной Спасской пустыни под Каргополем начались уже в XVII веке. Рассказывает дореволюционный автор Карп Докучаев-Басков: «На большую беду поселян появились от всего отрекшиеся иноки (Строкиной пустыни. – «НГР») и разными правдами и неправдами стали захватывать огромные земельные участки, то есть лишать их единственного средства к существованию… Как тут быть?.. Искать управы у правосудного Шемяки?.. Для этого нужно было иметь… деньги… А они были у их противников – чернецов. На чернеческой же стороне были и московские цари…» А чернецы «в своих приобретениях не знали ни меры, ни сытости». Тот же автор поведал о «пыле» строкинцев: «Всегда верные страсти любостяжания, они с усердием, достойным лучшего дела, продолжали всевозможными средствами приобретать различные угодья», не теряя свой «пыл» и в такое сложное время Смуты, как 1610–1612 годы.

«Классикой жанра» стали деяния епископа Луцкого Кирилла (Терлецкого), иерарха XVI – начала XVII века. Содержа отряд до тысячи вооруженных головорезов, он грабил без разбору духовных и светских, не боясь властей. О нем рассказал Николай Лесков в своем очерке «Райский змей». Заметим, что стиль Терлецкого был типичен для той местности и того времени: не он один склонялся к самоуправству, отнимая собственность. Вот что писал в 1599 году православному архиерею Ипатию (Поцею) польский король Сигизмунд III: «Вопреки закону, привилегии и свободе… дерзнул самовольно овладеть Киевской митрополией, Печерской лаврой с епископством Владимирским (Владимиро-Волынским. – «НГР»), и пользуешься незаконно как званием (саном митрополита. – «НГР»), так и их недвижимыми имениями, и вообще всеми достояниями к ним принадлежащими». Дерзость архиерея, прибегавшего даже к обману, похоже, шокировала короля.

Подобным образом поступал епископ Холмский Феодосий (Лозовский), герой того же века: имея под началом свыше двух тысяч вооруженных людей, применив артиллерию, взял штурмом епископский замок во Владимире-Волынском и вскоре утвердился на Владимирской кафедре. Обобщает дореволюционный исследователь Орест Левицкий: «Владея огромными средствами… от церковных имений, южнорусские владыки содержали многочисленные отряды слуг, гайдуков и ратных людей, вооружали их огнестрельным оружием, даже пушками и часто лично предводительствовали ими в наездах, разбоях, грабежах, штурмом брали и отнимали чужие имения, местечки и села… Случалось, что они иногда не подчинялись невыгодным для них распоряжениям правительства, и в таких случаях при помощи своих людей отражали посылаемые против них… ополчения…» Подобные примеры являет и XVII век. В 1633 году игумен Антоний (Мужиловский), имея под рукой 500 вооруженных клевретов, «подгорнул» под свою власть Софийский храм в Киеве.

В Великороссии было не лучше. Так что пришлось вмешиваться светской власти. Царь Михаил Федорович, получив жалобу архимандрита Хутынского монастыря в Новгороде, послал грамоту митрополиту Новгородскому Аффонию, коей запретил детям его боярским и десятильникам (светским архиерейским чиновникам в средневековой Руси) въезжать в хутынские вотчины и делать «притеснения», что значило и захваты имущества. Но царская грамота, похоже, не смирила иерарха. При патриархе Никоне (Минове) рассматривалось новое дело – по жалобе мельника Никиты Алексеева об отнятии у него мельниц тем же Новгородским архиерейским домом.

Архиерейским домам подражали монастыри. Красноречива челобитная митрополиту Новгородскому Питириму за 1665–1672-е годы. Челобитчики жаловались, что соловецкие «старцы» и служки отняли церковную землю и сжатый хлеб у попа и причетников: «пограбили своим насильем», придя «с пищалями, и с рогатины, и с топорки, и с ослопьем…» Аналогичную жалобу получил один из преемников Питирима – Корнилий. В 1689 году ему сообщили, что архимандрит с братией  Крестного монастыря «насильственно захватили» земли и угодья Сыринской пустыни. Кулачное право победило и здесь, причем в одной из центральных епархий.

По утверждению Дмитрия Ростиславова, бывшего профессором Петербургской духовной академии, монахи захватывали не только землю, но и тех людей, кто ее обрабатывал. В 1680-е годы «старцы» Николо-Вяжищского монастыря забрали к себе крестьян Череменецкого Иоанно-Богословского монастыря той же Новгородской епархии. И явно не по бедности: у вяжищских «старцев» было много вотчин с немалым числом крестьян. Да и спор о земле у двух этих обителей, отдаленных друг от друга 80 верстами, вряд ли имелся. Забранных крестьян постарались смирить, ослабив им кабальные условия. Уступчивость вяжищских монахов понятна. Ведь в 1678 году крестьяне одной из их вотчин уже бунтовали.

Причастными к рейдерским захватам случалось быть и женским монастырям – но чаще обиженной стороной. В 1682 году Новгородский архиерейский дом «несправедливо» присвоил землю  Иоанно-Предтеченского «девичья» монастыря в Новгороде. В 1746 году в Воеводской канцелярии Боровска, что в Калужском крае, рассмотрели дело «о завладении… крепостных монастырских земель и о прочих всяких обидах и ссорах» меж московским Новодевичьим и Боровским мужским монастырями.

С аналогичной угрозой столкнулись и светские собственники. Одной из жертв Мгарского Преображенского монастыря (на Левобережной Украине) в 1750-е годы стал подполковник Алексей Семенов. Причем мгарские черноризцы не только уводили людей из поместья Семенова, но и грабили его скот и лес, вели в поместье незаконные покосы. Никаких прав на землю и имущество Семенова у них не было. Помещик жаловался, что монахи и их слуги, вооруженные в том числе огнестрельным оружием, раз за разом вторгались в его пределы, угрожали расправами, причиняли все новые убытки. В условиях казацкого управления пришлось жаловаться в Войсковую генеральную канцелярию, но та не нашла управу на богатый монастырь. Обращение канцелярии в Киев, к митрополиту Тимофею (Щербацкому), не дало никакого ответа. Светская же власть оказывалась бессильной, словно не было синодального строя, утверждавшего первенство государства над Церковью. У Семенова оставалось одно: обратиться в высшую инстанцию – к гетману Кириллу Разумовскому.

Дальнейшее назначение Семенова прокурором Малороссийской коллегии, сменившей институт гетманства, отводит от подозрения, что он клеветал на духовенство. Такие назначения контролировала сама Екатерина II, ведя строгий отбор среди имеющихся кандидатур. Да и расследование, проведенное Войсковой канцелярией, подтвердило вину монастыря.

Оружие в спорах использовали не только мгарские «черноризцы». Проблему монашеского рейдерства (или бандитизма) решали с трудом. Богатство монастырей, основанное на землевладении, было одной из предпосылок захватов. А «старцы» между тем укрепляли монастыри и умножали недвижимость.

Духовенство против мирян

Анализируя ситуацию в Украине, Малороссийская коллегия заявила: «Монастырские владения управляются беспредельно, по произволению… не с выгодой для подданных, ниже о них рачением». Так что «чин монашеский, для необходимых экономических правлений, удаляясь от общежительства и правила своего», предается светским занятиям, в том числе сутяжничает. В Коллегии не преминули заметить: монашеству это предосудительно, а другим «причиняет досаду». Потому следует «благопристойно… освободить духовенство от сих светских упражнений, и все монастырские имения… к коронным… присоединить…» В Малороссии «земли монастырские были в большинстве случаев спорными – и монастыри в течение почти всего XVIII века, до самого отобрания у них земель, вели за них… разорительную борьбу», – утверждал церковный писатель XIX века Феофан Рождественский.

Тяжбы происходили и в Великороссии. Причем больше примеров по монашеским обителям, которые часто апеллировали к царской власти. В 1592 году игумен Николо-Корельского  монастыря близ Архангельска пожаловался царю Федору Иоанновичу на двух крестьян, бежавших из монастырской вотчины. Последовал приказ царя о возврате беглецов. Царская власть продолжала защищать имущественные интересы монахов. В свое время был монарший указ, чтобы новгородские крестьяне Шунского погоста принесли повинную за попытку отделиться от Тихвинского Успенского монастыря и впредь, «под страхом царской пени», не возобновляли подобных попыток.

За один лишь 1597 год игумен Строкиной пустыни дважды жаловался царю «на самоуправное пользование монастырскими землями со стороны крестьян. Причем самоуправство в таких случаях могло и не быть строго доказанным, как и размер причиненного убытка. Те же строкинцы «взыскивали свои убытки, быть может, увеличенные в два-три раза против действительности», не склонные прощать своим врагам, коими обычно были крестьяне.

Немирный дух царил и в Клименецком монастыре (на Онежском озере), спорившем в 1590-е годы о земле с соседними крестьянами. В XVII веке тяжбы в Клименецком приобрели «бесконечный» характер.

Шли все новые жалобы, где обидчиками назывались самые разные стороны. Так, в 1604 году приказчик Кирилло-Белозерского монастыря из села Михайловского пожаловался в своей челобитной не только на посадского человека Сидора Поздеева, но и на диакона Симеона Бабина, скосивших монастырское сено. Приговор был: вернуть сено. А в 1680 году игуменья смоленского Вознесенского монастыря Ираида (Куракина) одновременно обвинила в захвате монастырской земли и стрелецкого голову, и войта (так называли городских старост на территории Польско-Литовского государства), и крестьян Чуриловской слободы. Достаточно долго, с 1653 по 1683 год, был в конфликте с соседями из-за земли Свято-Троицкий Борщевский монастырь близ Воронежа.

В 1684 году, тоже обратившись к царю, вернул себе сенные покосы псковский Спасо-Мирожский монастырь, отнятые у него немногим ранее «по челобитью новгородца Мины Козлянинова и по судному делу». Не обошлось без суда и в 1686 году, когда Желтоводский Макариев монастырь (Нижегородский край) спорил о беглых крестьянах со стольниками Василием и Григорием Собакиными. Экономическая мощь позволяла монахам соперничать даже с представителями знати. 1691 год отметился новым спором между новгородским Ковалевским монастырем и вотчинником Тихоном Бестужевым.

Не обходилось без тяжб  в эпоху Петра I. В 1714 году упомянутый Желтоводский монастырь судился с жителями села Лысково о лесах. Тяжбы становились многочисленны. Причем «в… стремлении к сутяжничеству» монастыри «весьма и весьма часто преступали черту благоразумия», – утверждал дореволюционный историк Степан Голубев. Другой исследователь, Орест Левицкий, заявил даже о «страсти к сутяжничеству» со стороны монастырского руководства, заметив, что иные судебные волокиты могли тянуться десятки лет. По его утверждению, «всякий… кому случалось знакомиться с актовыми книгами, хранящимися в Киевском центральном архиве, без сомнения, был поражен обилием судебных процессов, которые велись тогда (в XVI–XVII века. – «НГР») русскими духовными сановниками…»

Не стал исключением и XIX век. Десять лет длилась тяжба Александро-Невской лавры с жителями Выборгской губернии по поводу рыбных ловель. К конфликтам приобщалось и белое духовенство. В 1670-е годы начался спор о земле между клириками Рождественской церкви Боровской десятины и посадскими людьми Боровска.

Духовенство против духовенства

Тяжбы проникли и внутрь духовной корпорации. В конце XVII века начались длительные споры смоленских архиереев и ставропигиального (управлявшегося патриархом) Бизюкова монастыря в Смоленском крае о статусе обители. Архиереи жаждали лишить Бизюков ставропигии, дабы иметь его в своем ведении, что значило присваивать его вотчинные доходы. Епископ Сильвестр (Крайский) пошел напролом. Присланные им люди «силою своею, нахальством и грабительством» брали для него деньги, право на которые имел монастырь. Только лишение обители вотчин охладило пыл смоленских архиереев.

Сутяжничали друг с другом и монашеские обители. Чаще судились из-за земли, поскольку распределение ее было неравномерным. Начало тяжб тоже восходит к далекому прошлому. Уместен пример из XVI столетия, когда Чудов и Стромынский (близ Москвы) монастыри спорили о луге на реке Мележ. Потребовалось участие судей, решивших дело в 1529 году.

Не было мира и между женскими обителями. В 1668 году вели тяжбу о земле Псковский в Бродех Пятницкий и Псковский в Песках Благовещенский монастыри. Но фигурантами спорных дел чаще были мужские обители. В 1680 году ломали копья по поводу земли Васильевский и Ивановский Ладожские монастыри. С женскими монастырями тоже не церемонились. В 1684 году игуменья Тихвинского Введенского монастыря Параскева просила расследовать обиды, причиненные введенским крестьянам «старцами» Тихвинского Успенского монастыря, и о защите «старицы» Мариамны от тех же обидчиков, грозивших убить ее.

Заметим, что судебный иск мог быть не только инструментом защиты нарушенных имущественных прав, но и инструментом захвата. В конце XVII века игумен Коряжемского Николаевского монастыря Вологодской епархии подал жалобу на архимандрита Сольвычегодского Введенского монастыря с братией, потребовав возместить убытки, причиненные ложным земельном иском обвиняемых.

Эта традиция перешла в петровскую эпоху. В начале XVIII века астраханский митрополит спорил с московским Высоко-Петровским монастырем о принадлежности саратовского Богородицкого монастыря, приписанного к Высоко-Петровскому. Мотивом видятся земли и рыбные ловли Богородицкой обители. А в 1714 году третейский суд рассмотрел тяжбу о земле между двумя упомянутыми выше тихвинскими монастырями: мужским и женским, славшими друг на друга жалобы. Конец столетия не стал исключением. В 1796 году судились об Усть-Боровском луге Пыскорский и Соликамский Истобенский монастыри в Пермском крае. Потребовалось участие пермского наместника Алексея Волкова, который напомнил суду о важности «поступать по законам».

Итак, испытание собственностью духовенство не выдержало, особенно архиереи. Огромные владения «вредно влияли» на нравственность духовенства, формируя «страсть к приобретению», ведя к забвению благотворительности. Что до монастырского богатства, то оно резко противоречило и уставу, и сути монашеской жизни, обязывающей иноков к аскетизму. Задачи клира тоже не свяжешь с землей. Еще старинный публицист Иван Посошков констатировал: «У нас сельские попы обременены земледельством, и того ради не пекутся о служении церковном…» Секуляризация церковных имений, проведенная Екатериной II, оправдана тем, что, отдаляя Церковь от лишних «земных» забот, приближала ее к первоначальному представлению о церковном служении. Эпоха после секуляризации была более мирной: примеры рейдерства труднее найти. Жесткий контроль государства над Церковью оказался полезен. В XIX веке, когда синодальная система окрепла, монастыри выступают в более достойном образе. Возврат к испытанию церковников собственностью происходит уже в наши дни, на наших глазах.