Западник с русской душой

С казенной церковностью у Тургенева были в основном эстетические разногласия. Василий Перов. Портрет И.С. Тургенева. 1872. Русский музей

9 ноября (28 октября по старому стилю) исполняется 200 лет со дня рождения Ивана Тургенева – великого русского писателя и гуманиста.

Живя год за годом в Европе, он, кажется, все больше убеждался в ее превосходстве над Россией. Напрашивалось сравнение и по религиозному критерию. Если Запад еще в XVI веке встал на путь компромисса, в чем убеждают Аугсбургский религиозный мир и Нантский эдикт, то в России гонения за веру продолжались и при Тургеневе. Подталкивая страну к изолированности, православная церковь способствовала ее отсталости. Однако Тургенева, убежденного западника, не привлекали и европейские религии. Подобные размышления отразились в его художественном творчестве. Надо сказать, что церковь не могла считать себя оскорбленной Тургеневым. Писатель не преувеличил ее недостатков, сказав о ней немало и добрых слов.

Во что же верил Иван Сергеевич? Можно догадываться, что кредо свое он раскрыл устами Созонта Потугина из романа «Дым»: я верю в цивилизацию, «и другой веры у меня нет и не будет». Писатель желал своей родине усвоения лучшего из европейской цивилизации.

«Всюду разит лампадным маслом»

Есть в произведениях Тургенева впечатляющие описания богослужений. Сказанным в «Дворянском гнезде» должен быть доволен тот, кто «воцерковлен»: «Чинно стоявший народ… согласное пение, запах ладана, длинные косые лучи от окон, самая темнота стен и сводов – всё говорило его сердцу», то есть сердцу Лаврецкого, героя романа. Описание обедни в «Нови» тоже не обходится без ярких нюансов: отмечено и благовоние цветов, и то, что «приятно царил ладан». Писатель будто приглашал своего читателя в храм. Изысканный, тонкий лирик, Тургенев умел восхищаться и церковным искусством. Где еще найдешь проникновенные строки о храме, «разубранном, как невеста» («Накануне») и многом другом, что вводит в волнение неравнодушного?

Без обращений к религиозной сфере жизни русского общества Тургенев никак не мог обойтись. Французский писатель и биограф Тургенева Андре Моруа нашел, что, изображая дворянский быт, русский прозаик регулярно упоминал и «икону в изголовье» и «закапанный воском ковер» на полу. Хотя большинство представителей дворянства стояло далеко за «церковной оградой». И в самом деле, Тургенев не умалял роль православия в России.

Но насколько знал он жизнь православной церкви? Нет сомнений – весьма неплохо. Подписчик на «Русский архив» и «Русскую старину», он погружался в историю духовной жизни русского народа и в ее настоящее. Не пропустил и публикацию о епископе Кирилле (Флоринском), который в состоянии психического расстройства устраивал дикие выходки. «…Фигура архиерея Флоринского обречена бессмертью!.. дай бог издателям Русской старины побольше таких находок!» – писал он Павлу Анненкову (Письма. Т. 9. 1871–1872. М., 1965. С. 46).

Живой интерес проявлял и к печатным работам своего современника – священника-вольнодумца Иоанна Беллюстина, удивляясь, как тот избегал опалы, возмущаясь бедствием простого «попа», критикуя церковные порядки. Главное – сама жизнь давала писателю представление о настоящей церковности.

Между тем «торжество» православия его раздражало. «Всюду разит лампадным маслом, которого я не выношу», – жаловался он Полине Виардо, будучи наездом в Москве (Письма… С. 46). Вскоре писал о том же другому адресату. После Парижа «запах» московский был особенно ощутим. «В каждом углу киот и лампадка перед киотом, духота смертельная…» – это опять Тургенев, но уже повесть «Клара Милич». Дело не в капризном обонянии писателя. Лампадное масло – символ, говорящий о российской действительности: затхлости, отсталости, мелкотемье... Не терпел он и «аллилуйского» языка, как объяснял Афанасию Фету, имея в виду церковную пропаганду и то, что ее напоминает (Письма… С. 142). Но самое существенное – значимой пользы от церкви он не признавал. И все же нельзя сказать, что Тургенев подвергал церковь нападкам, иронизировал над религиозным мировоззрением.

Добродушный скептик

Среди героев Тургенева заметны не только утонченные девушки и юноши с прогрессивными взглядами, но и представители православного духовенства. Дворяне чаще всего от них дистанцировались: дальше передней не пускали. Распорядившись о рюмке водки, о визитере обычно забывали. Барственно-надменно, а то и презрительно относились к священникам. Тургенев сам признавался, что «его ужасно тяготит присутствие русского священника» (Исторический вестник /ИВ/. 1883. Ноябрь. С. 391). В открытую им в своем поместье школу заставили принять местное духовное лицо, и писателя это возмущало: несколько иными воображал он преподавателей.

Но в творчестве Тургенев вовсе не развенчивал духовенство, хотя по отношению к таким персонажам не обходилось без иронической нотки. Вот священник Алексий из «Отцов и детей». Приглашенный в гости к Базаровым, он показал себя и курящим, и любителем карточной игры. Но, выпив две рюмки, от третьей отказался. Отнюдь не шаржированный образ. А вот иерей из романа «Новь»: «Отец Киприан, священник самой почтенной наружности… произнес проповедь весьма поучительную… выказал некоторую ученость, однако вспотел же сильно!» Наконец, «батюшка» из повести «Степной король Лир»: «чувствуя скорый конец трапезы», он обычно спешил как следует наесться, находясь в гостях. Но, зная о бедности тогдашнего сельского священника, читатель не должен осуждать и этого «пастыря».

Особый разговор – отношение к монашеству. Первым печатным трудом Тургенева стал отзыв на книгу Андрея Муравьева «Путешествие по святым местам русским». Опубликованный в 1836 году, когда писателю было около восемнадцати, отзыв включал такие строки: «С живым удовольствием внимаем автору, когда он плывет через Ладожское озеро… при духовном пении кормчего инока…» (ЖМНП. 1836. Т. XI. Кн. 8. Отд. IV. С. 410). Критического взгляда на иночество в отзыве нет ни тени.

Нет филиппик в адрес монашества и в его беллетристике. «Торопливо-смиренной» назвал он походку монахини, коей стала Лиза из «Дворянского гнезда». Да и сам уход в монастырь одной из лучших героинь Тургенева свидетельствует о благосклонности писателя к монашеской стезе.

Однако с годами писатель менял взгляд на чернецов. Старец Зосима из «Братьев Карамазовых» Достоевского не принимался Тургеневым всерьез, даже претил ему. Мемуарист Евгений Гаршин утверждал, что Тургенев относился к монахам с «добродушным скептицизмом» (ИВ. 1883. Ноябрь. С. 391). Но это, конечно, сдержанная оценка. Ведь доходило до того, что он рассказывал про монахов анекдоты, которые не всегда проникнуты добродушием.

Писателя отпевали в Париже, а похоронили в Петербурге, на Волковом кладбище. Гравюра из журнала «Всемирная иллюстрация». XIX век

Сон-кошмар героини романа «Накануне» тоже опровергает «добродушный скептицизм»: «…это Соловецкий монастырь: там много, много маленьких тесных келий… там душно, тесно…» Тургенев не сгустил здесь краски. На Соловках было более чем «душно»: еще до большевиков монастырь играл роль церковной тюрьмы, причем очень суровой.

В жизни Иван Сергеевич, проявляя себя как просвещенный помещик и гуманист, не обходил благосклонным вниманием и духовных лиц. Духовенству в своих угодьях, где сельские священники были не богаче крестьян, он подарил изрядный участок леса. Тургенев замечал заскорузлые руки сельских иереев и их смазные сапоги, виднеющиеся из-под рясы, делая вывод о «трудовой, нерадостной жизни» духовенства, как сказано в «Степном короле Лире».

Гуманизм по велению сердца

Иван Тургенев был в числе тех, кто активно приближал отмену крепостного права. Приближал в том числе своим творчеством. «Записки охотника» – здесь поистине бесценная вещь. Разве не берет за живое крестьянка Лукерья из рассказа «Живые мощи»? Прикованная к убогому ложу, она не жаловалась на судьбу: «…на что я буду Господу Богу наскучать? Он лучше меня знает, чего мне надобно. Послал Он мне крест – значит, меня Он любит». Такова проповедь народного христианства от Тургенева, далекого от всех религий.

Другая позиция по крестьянскому вопросу была у основной массы православного духовенства: оно призывало крестьян к послушанию. Были средь него и противники отмены крепостного права, такие как Московский митрополит Филарет (Дроздов).

Своих крестьян Тургенев отнюдь не притеснял. До реформы 1861 года они платили ему весьма умеренный оброк. С отменой же крепостничества получили прекрасные наделы и все необходимые угодья. Во всякий свой приезд в Спасское-Лутовиново писатель дарил им по две десятины леса.

Как уже упоминалось, Тургенев открыл за свой счет школу для крестьянских детей, а также богадельню с аптекой. Все предоставлялось совершенно бесплатно. Щедрые пенсии и стипендии, учрежденные им, тоже служили значимой помощью беднякам. Хлопотами Тургенева налаживалось и медицинское обслуживание крестьян. Еженедельно из Мценска Орловской губернии в Спасское приезжал врач и лечил простолюдинов. Опять-таки на деньги Тургенева. Евгений Гаршин свидетельствовал: «Иван Сергеевич не ожидал, пока его попросят, а сам протягивал руку помощи» (ИВ. 1883. Ноябрь. С. 393). Самое же поразительное, что на самом деле Тургенев мало любил крестьян из Спасского, ведь, по его же словам, «вследствие… невольной вековой близости к барскому дому» их моральный облик сильно исказился.

Помогал, однако, не афишируя себя. Оттого-то о его благотворительности знали немногие. Не случайно современник, профессор Московского университета Сергей Муромцев характеризовал его как «одушевленного идеей гуманности и справедливости» (Цит. по: ИВ. 1883. Ноябрь. С. 471).

Но вряд ли он раскрылся сполна в филантропии: не все желаемое удалось исполнить. Едва ли не с доброй завистью писал он о баронессе Юлии Вревской в своем стихотворении в прозе: «Помогать нуждающимся в помощи… она не ведала другого счастья… не ведала – и не изведала». И здесь одна из лучших проповедей о любви к ближним, возносящая ту, которая «пылала» «огнем… веры».

Надо сказать, Тургенева уличали в небезупречном знании церковной жизни. В «Степном короле Лире» говорится о дьячке, который будто бы раздувал ладан в паникадиле. Писатель, конечно, имел в виду кадило, ведь паникадило – церковная люстра. За эту ошибку до сих пор цепляются «воцерковленные» критики писателя-западника. Уже второй век автора называют дилетантом, не способным понять «высоту православия». Но разве в паникадилах эта «высота»?

Возвращение на родину

В преддверии кончины, во Франции, Тургенев, вероятно, претерпел эволюцию мировоззрения. Анри Труайя утверждал: «Как большинство неверующих, Тургенев, отрицавший церковные догмы, стал страстно надеяться на жизнь вечную. По мере того как иссякали его силы, он начинал верить в потусторонний мир, который не будет напрочь отрезан от нынешней жизни». Трудно сказать, насколько прав Труайя.

Испытывая тяжелейшие физические муки, Тургенев писал в ту пору «Клару Милич». «Мысли о бессмертии души снова посетили его», – говорится об одном из героев повести. Тургенев и сам думал об этом.

Осенью 1883 года его не стало. Писателя отпевали в Париже, в православном храме на улице Дарю. Похороны состоялись 27 сентября в Петербурге, на Волкове кладбище. Панихиду совершило столичное духовенство: епископ Выборгский Сергий (Серафимов), архимандриты Александро-Невской лавры, протоиереи столичных храмов.

Столичный митрополит и второй его викарий остались в стороне от похорон Тургенева. Но улицы Петербурга наполнила стотысячная толпа, пришедшая проститься с великим соотечественником. Современники говорили: таких похорон страна еще не знала. А ведь уже упокоился «воцерковленный» Достоевский, погребенный тоже в Петербурге, и другие великие люди.

Венки Тургеневу были преподнесены и от двух духовных академий: Киевской и Казанской, где, разумеется, знали о мировоззрении Ивана Сергеевича. Трудно представить подобное в наши дни.

Предварительно объявляли, что речь у могилы произнесет священник, но, по неизвестным причинам, этого не произошло. Выступали только светские деятели.

Непревзойденный во владении русским языком, певец и знаток российской природы, дворянин, вместивший в свое сердце бедствия крестьян, но главное, западник Тургенев остался сыном России.