«Главою скорбные» владыки

К блаженным в русской культуре особенное отношение. Василий Перов. Блаженный. 1870-е

Богохульники в сане

Особо колоритной фигурой был епископ Кирилл (Флоринский), живший в XVIII веке, который «каждое новолуние подвергался каким-то припадкам» («Журнал Министерства народного просвещения». 1889. Май. С. 84). При богослужениях куражился: «Иному из… подчиненных… бороду подожжет, иному клок волос вырвет, иному кулаком даст в зубы, иного пхнет ногою в брюхо... при чрезвычайном на всю церковь крике бранными словами…» («Русская старина» (РС). 1871. № 2. С. 151), – вспоминал бытописатель русского духовенства Гавриил Добрынин, бывший секретарем Флоринского.

Митрополит Екатеринославский донес в 1794 году на викария своей епархии епископа Иова (Потемкина): при архиерейском богослужении тот «разные оказывает жестокости служителям, как то дьякону… обрезанием на голове волос» (РГИА. Ф. 796. Оп. 75. Д. 284. Л. 3). Физические расправы Потемкин практиковал и на конюшне (Там же. Л. 18). Епископ Варлаам (Скамницкий) собственноручно сек подчиненный ему клир, «оскорбил действием» (рукоприкладство) вятского воеводу. «Лютым» нарекли и епископа Стефана (Архангельского), когда он служил в Харьковской епархии (РГИА. Ф. 796. Оп. 205. Д. 752. Л. 132 об.).

Образчик поведения некоторых иерархов находим в письме инспектора школ Оренбургской губернии: «Епископ (Николай Адоратский, управляющий Оренбургской епархией. – «НГР») бросился на меня с кулаками и, топая ногами, стал кричать: «Почему вам не люб священник Соколов?.. Молчать! Вы не имеете права меня спрашивать…» Затем бранил чиновника нецензурными словами, «грозил уничтожить… стереть с лица земли… и, наконец, закричал: «Вон отсюда! Убирайся!» (РГИА. Ф. 1574. Оп. 2. Д. 261. Л. 14). В том, что им сложно сдерживать себя, признавались сами иерархи. Архиепископ Иркутский Вениамин (Благонравов) откровенничал: «Всякое время бываю совершенно открытым для нанесения обиды действием», даже в ходе богослужений (РГИА. Ф. 796. Оп. 205. Д. 465. Л. 1 об.). Можно предполагать, что, наряду с другими факторами развитие психопатии архиереев ускоряют их непомерная власть и деспотизм, когда они теряют контроль над собой.

В свое время нашумело дело архиепископа Иринея (Нестеровича), допускавшего богохульство даже при служении в храме. Инспектор иркутской семинарии заявил: архиерей «самого себя… называет богом…» (РГИА. Ф. 1409. Оп.2. Д. 5614. Л. 3 об.). О причудах Нестеровича писал и иркутский городничий. В Иркутске и за его пределами судачили о расстройстве архиерейского ума. В конце концов в этом уверился даже император Николай I (РС. 1879. Т. XXIV. С. 368).

Архиереи иногда называли «умопомраченными» и друг друга. Именно так докладывал в Синод епископ Иоанн (Кратиров) в отношении архиепископа Амвросия (Ключарева) (ОР РНБ. Ф. 194. Оп.1. Ед. хр. 351. Л. 18 об.). О некоторых выживших из ума иерархах рассказывал Тихон (Белавин), будущий патриарх Всероссийский. С его слов, епископ Енисейский Акакий (Закланский) был «очень болен (кажется, умственно)». Другой епископ, Никодим (Преображенский), занимавший Забайкальскую кафедру, «тоже расстроил [себе] нервы и страдает… умственно», свидетельствовал Белавин (РГИА. Ф. 796. Оп. 205. Д. 752. Л. 23). Не случайно оба больных были отправлены на покой.

Процесс деградации чаще всего был постепенным. «Болезни душевные разрушительно действовали на него…» – сообщил о епископе Владимире (Алявдине) архиепископ Гавриил (Городков) (ОР РНБ. Ф. 313. Ед. хр. 40. Л. 244 об.). «Наш владыка часто капризничает и умом слабеет…» – поведал своему собеседнику про архиепископа Казанского Арсения (Брянцева) его викарий Антоний (Храповицкий) (РГИА. Ф. 796. Оп. 205. Д. 697. Л. 29 об.)

Рассмотрим пример, приведенный еще одним иерархом, Антонином (Грановским). Епископ Владикавказский Гедеон (Покровский) произвел на него «впечатление странного». Архиепископ Сергий (Страгородский), другой будущий патриарх Московский и всея Руси, сказал про Покровского выразительнее: у него «точно не везде застегнуто и подвязано» (РГИА.Ф. 796. Оп.  205. Д. 696. Л. 20 об.). Отправили на покой и этого «странного» архиерея. К категории «больных, немощных духом» старицкий иерарх Александр (Головин) отнес епископа Кишиневского Владимира (Сеньковского) (РГИА. Ф. 1569. Оп. 1. Д. 126. Л. 4).

В своих причудах архиепископ Ириней (Несторович) дошел до того, что «самого себя называл богом». Николай Катин. Ириней (Несторович Иван Гаврилович), епископ русской православной церкви. 1848

Сумасшествие иных столичных иерархов признавала сама церковная власть. Так, о митрополите Палладии (Раеве) дал знать синодальный обер-прокурор Константин Победоносцев: «Он разрушается и телесно, и умственно, что ставит нас в величайшее затруднение» (РА. 1916. № 1–3. С. 167). Человеком «со странностями» назвал Раева другой очевидец (Исторический вестник (ИВ). 1905. Июль. С. 133). В третьем источнике заявлено еще категоричнее: Палладий «стал «главою скорбен», сиречь начал проявлять в своих распоряжениях некоторую ненормальность умственных способностей» (ИВ. 1907. Октябрь. С. 54).

Можно представить себе, как страдали его подчиненные. Епископ Тихон (Белавин) рассказывал о его нездоровой алчности. Однажды Раев потребовал от руководства Александро-Невской лавры 20 тыс. руб. «И когда наместник и казначей, – передавал Белавин, – сказали, что он и так должен лавре, то, вознегодовав, [он] хотел загнать их в третьеклассные монастыри» (РГИА. Ф. 796. Оп. 205. Д. 752. Л. 9 об.)

Спасение от большевиков – в юродстве

Другая сторона дела – юродство, чем прославился, в частности, архиепископ Пахомий (Кедров). Он родился 30 июля 1876 года в городе Яранск Вятского края. В том году лютовала холера, и в городе умер каждый десятый. Но ребенок, названный Петром, выжил. Отец его был священником в Благовещенской церкви, и Петр помогал ему при богослужениях: пел, читал на клиросе, пономарил.

В 1896 году Кедров отправился учиться в духовную академию в Казань. По набранным баллам вошел в пятерку лучших абитуриентов. Он вспоминал: «Главным… предметом моих занятий было изучение религии, вне которого для меня не было иных интересов».

В академии были и совсем неверующие – как студенты, так и наставники. Предание гласит, как некий юноша, спрятавшись в церкви при уединенной молитве Петра, заговорил «потусторонним» гласом: похвалив Кедрова за благочестие, призвал его подтвердить стойкость – опалить глаз пламенем свечи. Тот повеление шутника исполнил – и заплатил за фанатизм увечьем, получив в итоге прозвище Циклоп.

Есть мнение, что Кедров выведен в повести Константина Тренева «Владыка». Как бы там ни было, герой Тренева тоже жег себя свечой; а однажды молил о переменах: «Отними у меня разум… Пошли юродство!» В 1898 году Кедров стал иноком, получив при постриге имя Пахомий. Вспомнив о розыгрыше, невольно подумаешь: в монахи посвятили духовно и психологически не окрепшего юношу 22 лет. А в 1911 году он сталв епископом-викарием Черниговской епархии.

В 1917-м, находясь в Киеве при штурме его большевиками, Кедров вновь проявил склонность к юродству. Свидетелем был Евлогий (Георгиевский): «Мы с епископом Пахомием сидели как-то раз утром… Я стал писать письмо, а Пахомий принялся швырять один за другим дикие каштаны в печку, приговаривая: «Бомба… бомба…» И вдруг в самом деле бомба угодила во фронтон нашего дома. Шрапнельные пули, пробив стекла в окнах, зажужжали, как пчелы, по всей комнате…»

В начале 1920-х годов Кедрова сослали в монастырь под Харьковом, а в 1925 году заточили в Бутырскую тюрьму. Отбыв трехлетнюю ссылку, он вернулся в Чернигов. С митрополитом Сергием (Страгородским), пошедшим на унизительную «унию» с большевистской властью, он поначалу не порвал, и потому в Чернигове столкнулся с оппозицией со стороны духовенства и мирян. Часть клира отказывалась служить с ним. Но существует мнение, что вскоре Кедров стал «не поминающим» и осуждающим Страгородского.

Тем временем начались репрессии противников Сергия. Не оставили в покое и Кедрова. Промозглой осенью 1930-го его отправили в Соловецкий лагерь. Прощаясь с верующими, он признавался: «Я душу каждого… стремился сохранить в чистоте». В 1931 году, будучи заключенным, он трудился на Беломорканале. А на другой год попал в лагерь для инвалидов на мурманской земле. Хотя и здесь принуждался к тяжелому физическому труду.

Последние годы – отдельная часть его жизни. Тяжело больной, он вернулся в Яранск, поселившись у брата Николая, который, став вдовцом, жил с сыном, приняв сан иеромонаха. В свои 60, заметно сгорбленный, Кедров выглядел древним стариком. О собственном архиерействе вспоминал редко. «Прелатская» мишура спала – остался христианин Петр Кедров, считающий доархиерейскую пору лучшим временем своей жизни. Смрад барачный и душевный, лагерная вохра, рабские декларации иерархов – все было позади. Порой видели, как, с отрешенным взором, он что-то шептал на улице. Наряду с юродством ему приписывают «пророческий дар».

После ареста брата он жил в психиатрической больнице. Грань между юродством и сумасшествием оказалась, возможно, слишком тонкой. Есть сведения, что в канун смерти он отказался от больничной пищи – питался просфорами, получая их от верующих. В 1937 году его не стало.

Не менее известным архиереем-юродивым был епископ Варнава, в миру Николай Беляев. Он родился в 1887 году. Гимназию в Москве окончил с золотой медалью. Но школьного отличника потянуло к монашеству. Духовную академию он окончил кандидатом богословия. А в 1920 году его рукоположили в епископы.

Но вот незадача – епископ запутался: сначала примкнул к «обновленцам», затем стал каяться. И было найдено «спасение»: в одной из психиатрических клиник он взял справку о болезни. Оставалось представляться умалишенным (а может, просто не противоречить справке?). И это у него получалось. Так что большевистские власти, заточив его в лагерь, вскоре выпустили на свободу, признав психически больным.

За епископом ухаживала женщина, именуемая «келейницей». В 1948 году вместе с этой «келейницей» он переехал в Киев, где поселился в скромной хибарке. Богослужений не совершал. Его не знали как иерарха, называли просто «дядей Колей». Окруженный «духовными дочерями», он предался литературному труду.

Срамной «обет»

Еще один пример аномального поведения дает архиерей, относимый в церкви к числу лучших представителей высшего клира. Это Антоний (Храповицкий), кандидат в патриархи в 1917 году, эстет в церковных службах. Его современник протоиерей Георгий Голубцов задавался вопросом: «И почему это у… Антония постоянно – в разговорах и даже в проповедях – фигурируют или неприличные женщины, или неприличные слова, или неприличные болезни?» «Скабрезностями» его возмущался и епископ Андрей (князь Ухтомский). Архивы подтверждают эту слабость Храповицкого.

В письме к митрополиту Флавиану (Городецкому) Храповицкий рассказал однажды о епископе Иустине (Охотине), который, «будучи в бане с келейным иеромонахом Иосифом, устроил там с ним petits jeux (маленькие шалости. – «НГР») и облил ему йодом срамной уд» (РГИА. Ф. 796. Оп. 205. Д. 697. Л. 48). Храповицкий над своей речью, видно, не задумывался, отпускал плоские шуточки. Так, епископа Агафангела (Преображенского) называл Агафьей (Там же. Л. 114). Со слов Голубцова, поклонники Храповицкого объясняли его «скабрезности» тем, что он наложил на себя «обет юродства» (Российская церковь в годы революции… М., 1995. С. 188). Но что же с епископом Иустином (Охотиным), о котором писал в своем письме Храповицкий, если Охотина не очернили: сумасшествие или юродство? Темна вода во облацех.