Роднит ли православие Россию с Элладой

На праздновании 200-летия греческой революции в Афинах 25 марта 2021 года чувствовался в большей степени национальный, а не христианский пафос. Фото Reuters

В марте 1821 года греки поднялись на борьбу за свободу от турецкого ига. Но что же Православная кафолическая греко-российская церковь – именно так называлось господствующее в империи исповедание, получавшее всемерную поддержку монархии Романовых, – какую помощь она оказала восставшим единоверцам?

Судя по документам Святейшего синода, пик внимания к грекам пришелся лишь на 1824 год. Это объясняется зависимостью церкви от правительства, занявшего поначалу выжидательную позицию. Официальный Петербург не желал обострять отношения с Турцией, воспринимая восстание скорее как бунт против законной власти. Однако в 1824 году, видя жестокие расправы турок над восставшими, Россия решает помогать единоверцам. Соответственно изменилась и позиция государственной церкви.

Единственный обнаруженный документ, относящийся к 1821 году, датируется июлем, когда, по предложению министра духовных дел и народного просвещения Александра Голицына, греческому епископу Иоакиму, прибывшему в Россию, была назначена пенсия (РГИА.Ф. 796. Оп. 103.Д. 779). В следующем году Голицын выступил с новой инициативой в рамках духовного ведомства – начать подписку о выкупе греческих пленников в Сидонии, Кассандре (части греческого полуострова Халкидики) и на острове Хиос в Эгейском море. В России знали, насколько тяжела была участь пленников.

Но Голицына церковником не назовешь. Подчиненный его, обер-прокурор Синода Петр Мещерский, инициативу, естественно, поддержал. В дальнейшем Мещерский не только поддакивал высшим государственным чинам. В 1824 году он проявил заботу о приехавших в Одессу представителях греческого духовенства: двух монахах и иеромонахе (РГИА.Ф. 796. Оп. 105.Д. 163). Так на высоком государственном уровне брали под опеку простых беженцев из Греции.

Но не все иммигранты были довольны новым местом жительства. Архиепископ Кишиневский Димитрий (Сулима) рапортовал в 1824 году о желании приехавших в Россию двух греческих иеромонахов вернуться на Афон, в Зографский монастырь, хотя турки устраивали погромы и на Афоне. Причем оба монаха попросили пособие на дорогу.

Казалось бы, российская жизнь должна была устраивать греков. В качестве примера приведем судьбу епископа Бузевского Константина, тоже грека по национальности. В 1823 году, переехав из Валахии в Бессарабию (отошла к России в 1812 году), он принял присягу на верноподданство российскому монарху. Проживал в Кишиневе в собственном доме и переездом в Россию мог быть доволен. С мая 1821 года в стране, где нищенствовали миллионы, он получал пенсию 3 тыс. руб. ассигнациями в год – «во уважение заслуг его, в пользу России оказанных». Он был обласкан императором Александром I: награжден панагией, усыпанной бриллиантами, а также орденом Святой Анны I степени, который имели далеко не все российские архиереи. Однажды епископ попросился в Австро-Венгрию для лечения на водах. И все же в 1827 году переехал в Бухарест, то есть предпочел расстаться с Россией.

В 1826 году обосновался в Бессарабии и митрополит Феоклит. Еще один греческий иерарх, митрополит Филофей, переселился в Георгиевский монастырь в Крыму, получив от российских властей соответствующее его сану содержание.

Шестерых священников, выехавших в Россию в 1830 году с семействами, определили для пастырского служения на приходы Екатеринославской епархии. Добирались до России и другие представители белого греческого духовенства, просясь служить на российских приходах. И места им, как правило, предоставлялись. Надеждой на щедрость российских властей вдохновлялось большинство беженцев-греков. В 1824 году греческий архимандрит Феодосий, проживавший в Бессарабии, попросил Александра I о жалованье.

Число беженцев росло. В том же 1824 году 48 афонских монахов (очевидно, насельники русского монастыря) пожелали «вернуться» в Россию «по случаю смутного времени в Турции» (РГИА.Ф. 796. Оп. 105.Д. 922). Привезли с собой церковное и прочее имущество. А в 1830-е годы отбыли обратно на Афон – после образования суверенного греческого государства, что стало возможным благодаря победоносной для России войне с Турцией 1828–1829 годов. В архиве Синода также хранились «показания» 32 других афонских монахов, «вышедших из Афонской горы по случаю разорения тамошних монастырей» турками (РГИА.Ф. 796. Оп. 105.Д. 923).

Иммигранты нуждались не только в материальной помощи. Прибывший в Одессу греческий иеромонах подал жалобу на священника местной греческой церкви по причине испытанных обид. Жаловался и на протоиерея тамошней церкви, не отдавшего иеромонаху взятые у него взаймы 700 руб. – значительные по тем временам деньги (см.: РГИА.Ф. 796. Оп. 105.Д. 1015).

В 1824 году из Турции в Одессу прибыли два греческих архимандрита, игумен и монах. Но совершили в России «предосудительные поступки», гласит архивный документ (РГИА.Ф. 796. Оп. 105.Д. 1097). Тогда, во избежание злоупотреблений, решили составить правила «об образе приема, хранения и употребления сумм, жертвуемых на греков». В феврале 1825 года были дополнительно введены «высочайше» утвержденные правила для духовных лиц – выходцев из-за границы.

Некоторые иммигранты, впрочем, пользовались авторитетом. Иеромонаху Иоанникию разрешили переехать из Феодосии в Таганрог, в Иерусалимский греческий монастырь, куда он был «приглашен таганрогскими жителями» (РГИА.Ф. 796. Оп. 118.Д. 1481).

Духовенство из числа беженцев подавало порой удивительные просьбы. Архимандрит Венедикт из греческого Крестного монастыря просил в 1826 году российские власти наградить медалью того, кто «помогал ему в управлении принадлежащими Гробу Господню крестьянами…» (РГИА.Ф. 796. Оп. 107.Д. 694).

По предложению упомянутого Петра Мещерского из всех книжных магазинов России должны были отправить в Грецию библейские книги на греческом языке. Детей греков-клириков из города Нежина Черниговской губернии, поступивших на государственную службу, в 1830 году причислили к канцелярским служителям IV разряда. Но это был низший разряд.

Средства в пользу греков продолжали собирать и в 1830-е годы. Впрочем, жертвовали не слишком много, о чем можно догадываться, анализируя имеющиеся факты. Митрополит Киевский Евгений (Болховитинов) рапортовал в Синод, можно сказать, о мелочи: о продаже двух медалей и золотой монеты – дуката, пожертвованных на выкуп пленных греков.

Приязнь к грекам сохранялась и после победы освободительной революции, когда возникло независимое греческое государство. Так, в 1839 году синодальный обер-прокурор предложил выдать обосновавшемуся в России архимандриту Сергию при отпуске его за границу пособие в 2 тыс. руб. Примерно тогда же греческие монахи выехали на родину из Москвы, и тоже наверняка не без пособия.

Но укрепила ли такая помощь межправославные связи? Скорее нет, о чем свидетельствует дальнейшая история. По мнению поэта Владимира Жемчужникова, одного из создателей Козьмы Пруткова, греческое духовенство после обретения греками независимости старалось «поддерживать в турецком правительстве недоверие к России» (РГИА.Ф. 832. Оп.1.Д. 113. Л. 6 об.), не скрывая своей враждебности к российскому духовенству.

Греков можно понять, ведь, по словам одного из образованнейших представителей Российской церкви, протоиерея Иоанна Базарова, «мы в то время далеко еще не созрели… чтобы брать на себя роль просветителей и цивилизаторов» там, где в православии доминируют греки. Не созрели и сейчас, может сказать наш современник, ведь нынешняя Русская православная церковь разорвала общение с главой единоверной Церкви Эллады.