Анастасия Сухорослова
Увидеть все повороты стремительного творческого пути Кэмерон можно в залах Музея Виктории и Альберта. Фото со страницы музея Виктории и Альберта в Twitter
Джулии Маргарет Кэмерон (1815–1879) было 48 лет, когда фотокамера впервые попала в ее руки. Это был подарок старшей дочери, переданный со словами: «Может быть, мама, это развлечет тебя». Мать шестерых детей, глубоко религиозная, начитанная и знакомая с лучшими умами викторианской Англии, она нашла в этом подарке больше, чем развлечение, и за стремительные 11 лет карьеры стала пионером экспериментальной фотографии и одним из наиболее эксцентричных фотохудожников в истории.
Увидеть все повороты стремительного творческого пути Кэмерон можно в залах лондонского Музея Виктории и Альберта. Открытая в конце прошлого года экспозиция работает до конца февраля и демонстрирует более 100 оригинальных отпечатков из коллекции музея. Таким образом крупнейший в мире музей декоративно-прикладного искусства и дизайна отмечает 200 лет с момента рождения фотохудожницы и 150 – со дня открытия здесь же ее дебютной музейной экспозиции. Именно Музей Виктории и Альберта (тогда – музей Южного Кенсингтона) в 1865 году стал местом проведения первой и единственной прижизненной выставки фотографий Кэмерон, одновременно начав сразу же пополнять свою коллекцию ее творениями.
Полтора столетия спустя в собрании музея уже более 250 работ Кэмерон, больше, чем в каком-либо другом музее мира, и лучшие из них отобраны куратором выставки Мартой Вайс для временной экспозиции. Ключевые экспонаты юбилейной выставки – первый снимок студии Кэмерон, аллегоричные серии фотографий членов ее семьи, друзей и прислуги в стиле библейских и мифических сюжетов, портреты лучших умов той эпохи: любимого поэта королевы Виктории, лорда Альфреда Теннисона, натуралиста Чарльза Дарвина, историка и философа Томаса Карлайла.
Снимки, созданные изначально как экспериментальные и, на первый взгляд, испорченные ошибочным обращением с камерой, превращали фотографию Кэмерон в Искусство с большой буквы, оригинальное и революционное. Первое время критики видели в ее мягком фокусе и размытых границах не что иное, как отсутствие профессионализма и череду промахов, но это лишь подталкивало начинающего фотографа к дальнейшим экспериментам и творческим спорам с консервативным окружением. Будучи уже сформировавшейся личностью и уверенным в своем видении художником, она настаивала на правильности выбранных методов съемки и игнорировала замечания едких, но плененных смелостью её произведений критиков.
В то время, когда викторианцы никак не могли определиться, чем является фотография, искусством или наукой, Кэмерон упорно создавала работы, с каждым разом все сильнее напоминавшие творения живописцев. Спустя 10 лет после начала таких экспериментов с камерой газета The Times поразительным для того времени образом достойно оценила ее творчество, сравнив фотографии смелого автора с произведениями Джотто, Ван Дейка и Рейнолдса. Кэмерон была более чем удовлетворена такой оценкой: «Мои устремления, – писала она своему наставнику, астроному и физику, сэру Джону Гершелю, – направлены на то, чтобы облагородить фотографию и сохранить ее для использования высоким искусством».
Такое подражание живописи может показаться по-своему устаревшим и консервативным. Однако Кэмерон не ограничивалась одной стилистикой портретов и не прекращала экспериментов, некоторыми своими работами опережая время. Одно из ярких доказательств такого новаторства – портрет Чарльза Дарвина 1868 года, представленный в экспозиции. Кадр притягивает внимание к снятому в профиль черепу ученого, подобному массивной скале, и выразительным глазам, чуть прикрытым, в которых отражается непрерывная работа мысли. Созданные в схожей манере портреты были не просто фиксацией черт лица, а поиском индивидуальности.
Кэмерон искала способы передать через камеру внутренний мир человека, особенность личности и его достижения. Ее видение роли фотографа было революционным и, затронув основы развития фотоискусства, не могло не повлиять на его развитие в дальнейшем.
Почерк Кэмерон чувствуется в снимках большинства портретистов XX столетия, начиная с первых последователей ее творчества и заканчивая современными звездами фотопортрета. Среди почитателей таланта Кэмерон – Имоджен Каннингем (1883–1976), одна из первых американских женщин-фотографов. Она называла Кэмерон лучшим портретистом за всю историю фотографии и в своих работах во многом повторяла ее стиль.
На формирование собственно метода съемки Кэмерон и ее новаторского подхода к созданию композиции в кадре большое влияние оказала эстетика прерафаэлитов. Подобно им, она стремилась внести в свое творчество нравственную чистоту и религиозность раннего Возрождения. Создавая снимки-иллюстрации мифов, легенд и поэм, она, так же как и они, выбирала в качестве моделей своих собственных друзей или родственников, тем самым «оживляя» возвышенные сюжеты.
Подобное умение создавать историю внутри кадра стало своего рода фундаментом для формирования законов современного портретного снимка. Сегодня Кэмерон называют одной из предвестниц творчества американского фотографа Энни Лейбовиц, еще одного блистательного мастера-портретиста. «Они не просто делают снимки, – отметил один из фотоклассиков Энсел Адамс, – они их создают». Так, под впечатлением от работ Камерон в 2013 году Лейбовиц создала один из портретов актрисы Джессики Честейн для журнала Vogue. На черно-белом снимке – расплывчатый задний план, мягкие и утонченные очертания волнистых локонов и яркие выразительные черты лица девушки в романтичном образе другой эпохи – все лучшее, что подарила миру фотоискусства Джулия Маргарет Кэмерон. «В то время как другие фотографы фокусировали объективы до тех пор, пока изображение не становилось резким, Кэмерон делала это до тех пор, пока оно не становилось красивым», – отметила куратор выставки Марта Вайс. И с этим сложно не согласиться.
Лондон
