Артдокфест-2017: Лучший российский фестиваль документального кино сражается с волной доносов

Дети репрессированных рассказывают о своей жизни. Кадр из фильма

Из года в год фестиваль «Артдокфест» – единственный в своем роде независимый, а оттого, возможно, максимально полный и объективный смотр документального кино в России – проходит со скандалами. 2017-й не стал исключением, нападки и атаки разного характера происходят едва ли не каждый день, от звонков и заявлений с просьбами и угрозами в адрес как самого «Артдокфеста», так и сети кинотеатров «КАРО» (сеансы проходят в «Октябре») до прямых попыток сорвать показы на месте, перед их началом.

Истории эти, которых к середине смотра накопилось уже с десяток, связаны в основном с картинами, так или иначе рассматривающими украинскую тему, – их и в конкурсной, и во внеконкурсной программах немало. Неудивительно, ведь эта общественно-политическая проблема далека от разрешения. Однако еще большую актуальность и значимость «Артдокфеста» подтверждает то, что в этом году режиссеры в своих работах пытаются разобраться не с внешней, а с внутренней политикой, осмыслить за нас наше прошлое, разобраться в том, как оно сформировало нас сегодняшних – тех, кто в 2017 году возлагает цветы к могиле Сталина, не верит в ГУЛАГ и пишет доносы.

Началось все, как полагается, на открытии, куда с написанными на плакатах требованиями запретить фестиваль нагрянули активисты НОДа – впрочем, «демонстрация» оказалось мирной и неэффективной. Зато на следующий день все стало вполне реальным и в своих последствиях далеким от безобидного фарса. Звонки в «КАРО» и адресованное Генпрокуратуре и Минкульту требование вице-спикера Петра Толстого о проверке фильма вынудили сеть отказаться от показа «Войны ради мира» Евгения Титаренко, посвященного украинским добровольцам, воевавшим на востоке Украины. Показ перенесли в Чешский центр, который чуть позднее также был вынужден отменить сеанс, опасаясь очередных угроз и не имея возможности обеспечить безопасность зрителей. Такая же участь постигла картину «Мустафа» Эрнеса Салихалилова – биографический док о лидере крымских татар Мустафе Джемилеве. Тот же звонок в кинотеатр – и фильм снимают с показа за два часа до его начала. Оказывается, дело в том, что Наталья Поклонская, еще будучи прокурором Крыма, завела на героя фильма дело, и Центр по противодействию экстремизму требует предоставить ленту в связи с оперативно-разыскной деятельностью. Дирекция фестиваля приняла решение транслировать «Мустафу» онлайн, на сайте «Артдокмедиа».

Первый показ конкурсного «Полета пули» Беаты Бубенец, одним кадром запечатлевшего военные будни в Украине, должен был пройти в Санкт-Петербурге, однако его чуть было не сорвали из-за очередных запросов Генпрокуратуры – ничего криминального проверявшие не нашли, и показ состоялся. В Москве история в точности повторилась – от запроса до разрешения и переполненного зала. С одной лишь разницей: на сеанс пришли неизвестные, воевавшие на востоке Украины, и, не досмотрев картину, набросились на Виталия Манского и Беату Бубенец с обвинениями, угрозами и обещаниями привести на следующий сеанс еще пять сотен бойцов – и сорвать его (активисты движения SERB задержаны за эту акцию). 

Уже совсем безобидной на этом фоне выглядит история с фильмом Инны Ткаченко «КВН. Свидетельство о рождении» – запретить показ в связи с якобы незаконным использованием торгового знака «КВН» требовал от «КАРО» Александр Масляков-младший – аббревиатуру «Артдокфест» из названия убрал, и все вроде бы успокоились, однако и этот случай, если подумать, нисколько не выпадает из общей цепочки бесконечных нападок на фестиваль.

Причины, очевидно, не в фестивале – «Артдокфест» не изменяет себе и придерживается политики разностороннего освещения актуального документального кино, предоставляя площадку для показа авторам, независимо от их взглядов. И независимо от собственных, оценивая, как и полагается, исключительно художественную ценность той или иной работы. Причина видится в нас, в обществе, вновь взявшем в привычку хорошо забытое старое «не смотрел, но осуждаю», вновь вернувшимся к практике звонков и доносов, к бесконечным требованиям запретить все подряд, не говорить на те или иные «неудобные» темы.

Почему это происходит? На этот вопрос пытаются ответить режиссеры сразу нескольких фильмов программы. Катя Федулова, россиянка, эмигрировавшая в Германию, начинает свою картину «Вера Надежда Любовь» с архивных кадров, на которых она беседует с ныне покойной бабушкой, ветераном войны, пытаясь выяснить, за что та воевала – говорит, что «за родину». Чтобы понять, за что сегодня воюют женщины в России, Федулова находит современных героинь: регионального политика Ольгу, ведущую неравный бой с коррупцией в своем регионе, но, кажется, живущую за счет не совсем чистого на руку бизнесмена, глубоко верующую феминистку Наталью, сражающуюся за права женщин и одновременно требующую запретить аборты, «королеву красоты» Анастасию, которая после развода с мужем, забравшим сына в другой город, два года провела на востоке Украины в качестве военного корреспондента. Ни одного мужчины вокруг, кроме разве что хамоватых амбалов на избирательных участках, толкающих депутата Ольгу и угрожающих ей расправой, и сбежавшего из страны бизнесмена Константина (остальные – бывшие мужья и нынешние спутники – так и остаются где-то за пределами экрана).  Сам фильм по своей структуре несовершенен, местами выглядит сумбурным и чересчур личным – Катя Федулова не только ведет диалог со зрителем за кадром, но и в какой-то момент, не выдерживая, входит в кадр, вступая в спор с одной из героинь. Три невероятной красоты девушки, в головах которых уживаются парадоксальные идеи, православие и право, демократия и коррупция, война и мир – все смешалось, и в этом отчасти ответ. Воюют, как бабушки, по-прежнему за родину и за детей. Только вот героизировать и те, и эти «подвиги», как делают это нынче в отечественном художественном кино, не стоит – стоит задуматься о том, что вынуждает каждую из них в одиночку противостоять той или иной системе. Безусловно, фильм-манифест, феминистский, но выходящий за рамки разговора о тяжелой женской доле в глобальное пространство рассуждения о судьбах родины.

Так же, на примере отдельных историй, осмысляет состояние современного российского общества режиссер еще одного конкурсного фильма – к слову, также женщина, также гражданка другой страны. Автор «Красной души», голландка Йессика Гортер, 20 с лишним лет приезжающая в Россию и снимающая о ней документальное кино, в этот раз задается вопросом, почему до сих пор так много людей почитают Сталина, несмотря на то что почти нет семей, которых бы не коснулись репрессии. На экране – парадоксальные, как и в «Вере Надежде Любви», истории о потерях родителей, о попытках восстановить имена, о переживании семейных трагедий – и общей трагедии целой страны, так и не осмысленной до конца. Женщина, на глазах которой в 37-м году забрали родителей и которая не может простить спустя столько лет; историк, в маленькой комнатушке собирающий ненужный государству архив репрессированных; средних лет мужчина, потерявший сына и сокрушающийся, что не успел спасти его, научив жить «по-советски»; смотритель музея ГУЛАГа на Соловках, где фотографии жертв соседствуют с фотографией палача Сталина; находящийся под следствием руководитель карельского отделения «Мемориала» Юрий Дмитриев – в кадре он с дочкой Наташей ищет в лесу затерянные захоронения, сестры, плачущие на могиле расстрелянной матери – и в финале с опаской спрашивающие, не очерняют ли они своими рассказами Россию.

Из этих историй, которым режиссер не дает никакой оценки – только факты и прямая речь героев – складывается цельная картина. Нет единого верного ответа, но можно понять, и почему люди возлагают цветы к могиле Сталина, и почему звонками и письмами пытаются запретить фильмы, якобы очерняющие Россию. Об этом, даже если не проговаривают, но говорят все герои «Красной души». В 2017 году мы все еще живем прошлым, которое не стало осмысленной и принятой со всеми своими темными страницами историей, с тем наследием, которое уже стало частью национального самосознания, с тем страхом, которым жили бабушки и дедушки, боясь случайно не согласиться с политикой партии. С мыслью о том, что поверь мы в ГУЛАГ, произнеси мы имена миллионов расстрелянных, назови мы, наконец, Сталина чудовищем, признав все это – очерним Россию. И нам за это обязательно что-то будет – так лучше позвонить, опередить, донести, пусть будет кому-то другому. Такой вот патриотизм, с широко закрытыми от страха глазами.