Круглый стол Алексей Малашенко: Откуда возникла идея этого "круглого стола"? Совсем недавно мы вместе с Рафаэлем Хакимовым проводили конференцию по проблеме взаимоотношений Центра и регионов. Когда мы обсуждали самые разные проблемы - социальные, экономические, юридические, - неизменным фоном каждого выступления был этноконфессиональный вопрос. Родилась идея: а не поговорить ли отдельно о влиянии этноконфессионального фактора на взаимоотношения Центра и периферии? К сожалению, именно сейчас разворачиваются печальные события на Северном Кавказе, в которых именно этот фактор играет одну из самых заметных ролей. Его особенность в том, что он одновременно является и фоном для всего спектра отношений между Центром и регионами и инструментом, которым пользуются как на периферии, так и в Москве. В связи с этим возникает следующий вопрос: в какой мере этноконфессиональный фактор является политическим инструментом во взаимоотношениях Центра и регионов?
Второй вопрос, который я хотел бы поставить перед участниками, касается существования фобий в современной России. Здесь я прежде всего имею в виду фобии, которые окружают связь "Центр - регионы", то есть этническую и религиозную фобии. С моей точки зрения, этнический и конфессиональный факторы наиболее заметны во взаимоотношениях Москвы и мусульманских регионов России. Поэтому мы имеем право перенести проблему национального и религиозного в плоскость отношений между Москвой и теми республиками, где мусульманские народы являются титульными нациями, хотя, конечно, подобные проблемы существуют и в Чувашии, и в Мордовии, и в Хакасии. Говоря о субъектах Федерации с существенным мусульманским населением, можно выделить два их типа: регионы с титульным мусульманским населением (Татарстан, Башкирия, республики Северного Кавказа) и регионы с очень заметной долей мусульманского населения (Оренбургская, Тюменская, Саратовская и другие области). В первом случае этнические, конфессиональные и другие проблемы лежат на поверхности, во втором - менее заметны.
Максим Шевченко: Одной из серьезнейших этноконфессиональных проблем России является противоречие между ростом религиозного сознания, который наблюдается в исламских общинах России, и конституционными и правовыми принципами организации Российского государства, которое считает себя частью Европы и стремится согласовать принципы своего законодательства с принципами современного европейского права. Очевидны противоречия: возрождение ислама связано с возрождением понятия шариата, тех принципов, на которых привык самоорганизовываться исламский социум. Я бы поставил следующий вопрос: насколько возможно в сегодняшней ситуации согласовать действие шариатских норм и правовых норм России как светского многоконфессионального государства? Мне кажется, одна из причин современного трагического конфликта лежит именно в непонимании государством необходимости согласовывать свои общефедеральные требования с таким мощным, активным, объединенным и, главное, имеющим опору в современной мировой цивилизации фактором, как ислам.
Муфтий Исмаил Шангариев: Я очень рад, что на этот "круглый стол", посвященный, на мой взгляд, очень актуальной проблеме, пригласили и меня, муфтия из провинции. Рассматриваемый вопрос нас очень волнует, так как если в момент формирования отношений на этноконфессиональном уровне между Центром и народностями, населяющими Россию, будут прислушиваться и к нашему голосу, можно будет избежать многих проблем. Если бы Центр смотрел на возникающие вопросы объективно, без амбиций, без снобизма, без установки "старший брат - младший брат", если бы Центр прислушивался к чаяниям малых народностей, к их религиозным, духовным лидерам, то, может быть, многие трудности не возникли бы вовсе. Но лучше поздно, чем никогда, и слава Аллаху за то, что идет такое сближение, что сегодня мы сидим за одним столом, мирно беседуем на равных.
Ринат Назиев: Проблема, обозначенная для обсуждения за "круглом столом", весьма серьезная и ответственная. Действительно, при реализации любой политики, строительстве отношений между Центром и периферией необходимо учитывать этнический и конфессиональный факторы, особенно когда речь идет о местах традиционного распространения ислама. Именно сочетание конфессиональных и этнических особенностей имеет для нас исключительную важность.
Религиозное сознание, религиозные формы восприятия жизни вошли в ткань общественной жизни татарского общества. Ислам стал и частью культуры, и частью истории, и образом жизни татарского народа. Трудно провести грань между религиозными и национальными особенностями жизни Татарстана.
Невозможно игнорировать вопрос о соотношении светского и шариатского права. Когда в 1997 году начал действовать российский федеральный Закон о свободе совести и о религиозных объединениях, возникла проблема учета этноконфессиональных особенностей жизни народов Татарстана. Ситуацию, когда в республике бок о бок проживают мусульмане и православные, необходимо было отразить в законе. Конечно, нельзя требовать, чтобы эти особенности отразил федеральный закон. Учитывая это, мы решили разработать соответствующий республиканский Закон о свободе совести и о религиозных объединениях. Закон должен был отразить сложные процессы, происходящие в религиозной жизни Татарстана. Когда мы начали обсуждать эти проблемы, всплыли некоторые сложные вопросы. Скажем, мусульмане в отличие от православных не имеют единого духовного центра. А в российском законодательстве как будто специально оговаривается, что три религиозные общины имеют право создавать централизованную религиозную организацию. И вот в каждой российской республике образовывалось по два, по три муфтията, а иногда и больше. Между ними возникали постоянные конфликты. В этих объединениях появились люди, которые к исламу, к религии не имеют никакого отношения. Такая ситуация, конечно, не могла рассматриваться как удовлетворительная, и при разработке закона учитывалось желание татарских мусульман создать одно Духовное управление Республики Татарстан. Это прошло в законодательном порядке, хотя многие посчитали, что мы нарушаем российское законодательство.
Одна из сложных проблем связана с учетом особенностей именно ислама. Скажем, если религиозное понятие вакуфного имущества, традиционное для мусульманского права, будет отражено в светском российском законодательстве, я думаю, законодательство ничуть не пострадает, а наоборот, приобретет, так как существование такой формы собственности не нарушает законодательную базу, Гражданский кодекс Российской Федерации. Просто нужно понять желание мусульман иметь законодательно закрепленной такую форму собственности. У нас развернулось общественное обсуждение этого вопроса на телевидении, в печати. В конечном итоге в закон была включена статья, которая закрепила право религиозных организаций иметь вакуфное имущество. Причем здесь не закрывается дорога иметь такую форму собственности другим, немусульманским религиозным объединениям в зависимости от их желания.
В законе нужно оговаривать также формы соблюдения религиозных обрядов в процессе производственной деятельности, особенности медицинского обслуживания мусульманского населения, образования и так далее. Закон должен был обеспечить стремление мусульман и представителей других конфессий полнокровно осуществлять свои религиозные принципы, что стало возможным, так как государство уделило должное внимание деятельности религиозных объединений Татарстана. Остается добавить, что Закон о свободе совести и о религиозных объединениях Республики Татарстан вошел в силу 28 августа 1999 года. Сейчас идет процесс реализации этого закона путем разъяснения, проведения соответствующих встреч, семинаров.
Алексей Малашенко: По отношению к этому процессу вы чувствуете со стороны Центра интерес, понимание, равнодушие или отторжение?
Ринат Назиев: В 1998 году в сентябре проходило заседание Комиссии по вопросам религиозных объединений при правительстве Российской Федерации, где я выступал с докладом о применении в Татарстане закона Российской Федерации о свободе совести и о религиозных объединениях. Было очень оживленное обсуждение, и все-таки я ощущал непонимание желаний и нужд мусульман, других конфессий со стороны комиссии. Говорили о том, что нарушается федеральный закон, происходят противоречия. Я бы в данном случае не говорил о противоречиях. Все накопившиеся вопросы можно решить, не нарушая сложившихся принципов гражданского права, не выходя за рамки положений, которые заложены в законах Российской Федерации. Для этого просто нужно проявить понимание и терпение.
Рафаэль Хакимов: Алексей Всеволодович поставил перед нами целый ряд очень сложных вопросов. Я бы сказал, что существуют разные уровни этих проблем. Первый уровень - общефилософский, согласно которому идет борьба цивилизаций, давний спор Москвы и Казани. Такое понимание особенно ощущается у нас в Татарстане, все любят отмерять свою историю категориями "взятие Казани", "до взятия Казани", "после взятия" - в Казани вы на улице можете услышать эти фразы. Или вам расскажут о том, что "Иван Грозный вошел в Казань 2 октября 1556 года, в 3 часа дня стоял здесь┘". Эти рассуждения не носят такого политизированного характера, как 10 лет назад, хотя стали элементом сознания жителей Казани, не только татар, но и русских. В последнее время нам удалось снять напряжение вокруг этого вопроса, и сейчас можем день взятия Казани спокойно рассматривать и отмечать: вспоминать убиенных, молиться за них.
Но в принципе существует вопрос о двух цивилизациях, которые многие века развивались рядом, о том, что после взятия Казани Московское государство однозначно развивалось как православное. Это проявлялось чем дальше, тем больше, вплоть до Екатерины II происходило подавление мусульман, шла активная христианизация. В ответ вспыхивали регулярные восстания. Только после Екатерины напряжение постепенно начало спадать, хотя и сохранялось еще очень долго.
Все это отражается на поведении России сегодня. Россия ведет себя как православная страна, и место мусульман в ней не очень ясно. Это все время подчеркивается. Если взять официальный протокол, мы увидим, что Патриарху отводится 6-е место, муфтия там нет. Когда отмечается какой-либо праздник, мы видим Патриарха, но не муфтия. Или, скажем, отношение к сербам и отношение к мусульманам в Косово, поведение России в Боснии. Россия не чувствует себя славянской страной: поляки, чехи, хорваты для нее как бы чужие. Ей ближе греки и армяне, потому что это православные народы. Строительство храма Христа Спасителя, я думаю, более значимо для государства, нежели для самой Церкви. В свое время храм строился, а теперь восстанавливается как знак, как символ: вот, мы православные, мы восстанавливаем.
Здесь возникает вопрос о природе России. Что она такое: русская православная страна или многонациональное государство, как это записано в преамбуле Конституции Российской Федерации? Если она действительно многоконфессиональная страна, то соответствующими должны быть ее идеология, ее поведение.
Татарстан зачастую ведет себя не так, как Россия, например, в вопросе о Сербии, Косово, Боснии. У нас всегда была своя позиция. Я не скажу, что мы напрямую защищаем мусульман. Так нельзя себя вести: в Татарстане живут и мусульмане, и православные, необходимо проводить политику с точки зрения баланса интересов этих конфессий.
От решения вопроса о природе России зависит ее будущее как государства. Сегодня не нужно особенно доказывать, что наша страна находится в критическом положении. Распад СССР был, по сути, распадом большой России, потому что СССР и был Россией. Этот распад начался, но он не закончился. И чтобы сказать, где границы этого самораспада, мы должны сказать, какова природа нашей страны. Если она не заявит о себе как о многоконфессиональном и полиэтническом государстве, если она не выработает каких-либо механизмов по реализации этих принципов, то ряд территорий Российской Федерации начнет отторгаться.
Положение на Северном Кавказе - это последствие именно такой недальновидной политики, непонимания природы России, того, что на ее территории представлено много конфессий и много этнических групп. В данном случае не имеет значения, какую долю составляет та или иная народность от общей численности россиян. Говорят, что Россия моноэтнична (82-83% ее жителей - русские), а потому с остальными народностями можно не считаться. Здесь есть нюансы. Во-первых, оставшиеся 18% не национальные меньшинства в европейском смысле, а коренное население. Они живут на своей исторической родине и соответственно себя ведут, многие народы Сибири, Северного Кавказа жили на территории современной России за много лет до прихода славян. Вспомним, что Казань празднует свое тысячелетие, Москва - 850-летие.
Нужно отметить, что российское законодательство о национальных меньшинствах существенно отстает от соответствующего законодательства европейских государств. Мне кажется, что чем раньше Россия поймет, что она не только православная, но и мусульманская, а в целом - поликонфессиональная страна, тем быстрее начнется процесс стабилизации.
Кроме философского, существует практический уровень рассматриваемого нами этноконфессионального вопроса: отношения Центра и субъектов. Один из мотивов поведения Татарстана - это его политическая природа, то есть тот факт, что на территории республики проживают мусульмане, татары. Именно они, кстати, были наиболее активной частью населения в 90-е годы. Конечно, первым стремлением было отгородить свое пространство, защитить себя. Ведь беззащитность республики в советское время была беспредельной. Осуществление малейшего желания должно было обязательно утверждаться в Москве. Для издания открыточки "С Новым годом!" на татарском языке требовалось специальное разрешение ЦК. И такое разрешение было дано только один раз, после войны. Подобное фантастическое бесправие, конечно, повлияло на стремление Татарстана иметь какие-то гарантии своих прав перед лицом Центра.
Но есть и другой аспект: не защитный, а нападающий. Мы понимаем, что в России живет не так мало татар, мусульман - еще больше, и Татарстан в какой-то мере является символом для всех татар и мусульман. У нас с ними и за пределами Татарстана есть прямые контакты, мы тесно общаемся. Зачастую вопросами развития татарской культуры занимается именно Татарстан, участие Москвы в этом минимально. Как правило, другие регионы заключают соглашения с Татарстаном о помощи татарам, проживающим на их территории, хотя часто и сами занимаются этим вопросом. И такая работа идет. У нас готовятся учебники, преподавательские кадры, научные разработки. Проводятся фестивали, конференции, выставки, печатаются книги. Казань может считать себя столицей татарско-мусульманского мира России и чувствует на себе ответственность за выполнение возложенных на нее функций. И, конечно, когда речь идет о взаимоотношениях Москвы и Казани, мы время от времени пользуемся этим фактором. Это нормальная ситуация для того, чтобы защищать права татар, мусульман в целом по России. Силы Татарстана подпитываются этой диаспорой, и, в свою очередь, Татарстан помогает диаспорам окрепнуть на местах.
Третий уровень рассматриваемой проблемы - культурный. Культурное пространство Татарстана отличается от общероссийского. В республике два государственных языка, две конфессии, которые чувствуют себя равными. Другие конфессиональные группы также имеют свою программу, знают, как они могут развиваться. Складываются особая психология и менталитет. Как показывают социологические опросы, очень схоже отношение русских и татар к статусу республики, к гражданству Татарстана и его соотношению с общероссийским гражданством. Во всех школах обязательны для изучения два языка. По желанию вузы могут вводить татарский язык в качестве обязательного для ряда специальностей. Расширяется число факультетов, на которых преподается татарский язык. Этот общетатарский фон становится своим и для русских. Появляется понятие народа Татарстана, которое будет особенно понятно поколению, которое сейчас учится в школе. Если мы выйдем за границы Татарстана, то увидим иное культурное поле.
Соответственно рождаются толерантность, межконфессиональное, межэтническое согласие - то, что мы провозгласили идеологией Татарстана, то, что мы проводим в нашем законодательстве и в наших учебниках.
Рафик Мухаммедшин: Мне кажется, что у татар в течение многих веков сложилось национальное самосознание, в котором этнический и конфессиональный компоненты являются полноценными. Они тесно связаны между собой, и невозможно определить, что из них первично, что вторично. Можно сказать, что этнический и конфессиональный компоненты снижают вероятность возникновения непредсказуемых явлений в нашей жизни. Это касается, например, проникновения радикально-религиозных, радикально-национальных течений в общество. Радикально-националистическая партия "Иттифак", например, не нашла широкой поддержки со стороны населения республики. Фузия Байрамова пытается найти для своей партии радикально-исламистскую нишу, что также не находит какой-либо формы поддержки.
С другой стороны, если этноконфессиональный фактор проецировать на другие регионы, скажем, на Северный Кавказ, ситуация получается совсем другая. Конфессиональный компонент здесь, как мне кажется, определяет внешние формы жизни народов, сущность же образа жизни, национальное самосознание формируются в основном под влиянием адатной системы, обычаев и обрядов, которые исторически присущи этим народам. Здесь поэтому остается очень много места для непредсказуемых шагов. Что касается этнического компонента, то влияние на него других регионов практически невозможно, в то время как религиозный фактор очень восприимчив ко всякому воздействию извне. В Татарстане в силу геополитической ситуации влияние различных фундаменталистских, ваххабитских течений ислама сведено к минимуму.
Был поставлен вопрос о взаимоотношении процесса возрождения ислама и государства. Недавно я вплотную занялся изучением современного исламского духовенства, их мировоззренческих позиций. Духовенство, может быть, интуитивно, понимает, что единственная форма возрождения ислама в Татарстане лежит в рамках светского государства. Даже самые радикальные представители татарского мусульманского духовенства не говорят о необходимости создания исламского государства. Мне кажется, в этом состоит разумное понимание ситуации.
Когда речь идет о "евроисламе", прежде всего имеется в виду желание татарской интеллигенции в возникновении этого понятия видеть процесс возрождения ислама в Татарстане, который сегодня должен идти по уже наработанному в начале ХХ века пути. Именно в то время татарами были найдены оптимальные решения по использованию исламского фактора для цивилизованного преодоления многих проблем.
Настораживает также проблема джадидизма в современном исламском духовенстве, для которого самой главной задачей сегодня является создание мусульманской уммы. Я ссылаюсь на Алексея Малашенко, который пишет, что создание уммы возможно только при опоре на традиционализм. Среди духовенства велико стремление возрождать умму, используя традиционные формы ислама. Но, я думаю, это явление временное, так как они сначала хотят создать полноценное мусульманское общество, но позже эти проблемы неизбежно в Татарстане возникнут.
Максим Шевченко: Я хотел бы указать на невозможность пока реализовать полноценные этноконфессиональные отношения в Российской Федерации. Как мы знаем, указом президента Ингушской Республики Руслана Аушева на территории Ингушетии было узаконено то, что президент назвал "многоженством". Для всех был очевиден прямой конфликт с российским законодательством. Понятно, что президент Аушев, проводя этот указ, имел в виду прежде всего мусульман, которые по религиозным нормам имеют право иметь несколько жен. В российском законодательстве нет разделения людей по религиозному признаку. Из этого можно вывести комический вывод: если, к примеру, в Ингушскую Республику приедет немусульманин, получит в Назрани прописку, то вскоре совершенно легально сможет завести четырех жен, что с точки зрения православия, например, является преступлением.
Существенным недостатком действующей Конституции Российской Федерации является то, что она никак не учитывает многоконфессиональность России, связанные с этим особенности жизни страны. Фраза о том, что Россия - светское государство и Церковь отделена от государства, в условиях нашей страны мне кажется не только недостаточной, но и абстрактно далекой от реалий жизни Российской Федерации. Возможно, в Конституцию могло быть включено положение о том, что соответствующие вопросы регулируются законодательствами субъектов Федерации в зависимости от особенностей жизни того или иного региона.
Я хотел бы не согласиться с г-ном Мухаммедшиновым относительно того, что на Северном Кавказе все управляется нормами адата. Дагестан в отличие от Чечни является мусульманским государством, осколком очень древней исламской цивилизации. Ислам, как вы знаете, пришел в Дагестан даже раньше, чем он пришел на берега Волги. Любой исламовед скажет вам, что ваххабизм, говоря о котором, сегодня имеют в виду бандитизм, на самом деле является религиозно-правовым учением, традиционным для дагестанского региона. Какие-то признаки ханбалитского мазхаба, принципы "чистого ислама" присутствовали уже в идеологии движения под руководством имама Шамиля. Поэтому стоит, наверное, проследить за тем, чтобы некоторые духовные управления, некоторые политики, занимающиеся исламом на местах, сдерживали свои порывы в подавлении инакомыслия.
Возникает вопрос: может ли Российское государство выработать принципы, которые позволили бы не провоцировать рознь между религиозными группами в пределах даже одной конфессии, а наоборот, сделать возможным мирный диалог между людьми, чтобы не возникало необходимости прибегать в споре ни к оружию, ни к насилию?
Алексей Малашенко: Если мы будем абсолютно объективными и честными, то мы должны признать, что на сегодняшний день этнический и конфессиональный факторы затрудняют отношения между Центром и регионами, в частности, мусульманскими регионами. Раньше все было очень просто. Эти отношения, как правильно заметил Рафаэль Хакимов, сводились к тому, можно ли оформлять поздравительную открытку на татарском языке или нельзя. Отторжение шло по линии полной рабской зависимости. Когда эта рабская зависимость исчезла, то отторжение пошло по этнокультурной, этноконфессиональной линии. Ислам - это нечто непонятное, сегодня он отождествляется, в том числе и в Татарстане, с ваххабизмом, терроризмом, с чем угодно.
Этноконфессиональная модель создает дополнительные трудности, которые не решаются ни сегодня, ни завтра. Нужно постоянно ставить соответствующие вопросы и решать их, ни в коем случае их не игнорировать. Центр обязан проявлять максимальную терпимость (я подчеркиваю это слово: максимальную). В ответ мусульманские регионы должны с максимальными усилиями решать проблему радикализма, как этнического, так и конфессионального. Они не должны изолироваться, хотя, возможно, изоляция тоже может быть методом супердействий против радикализма. Во всяком случае, регионам необходимо быть постоянно готовыми к сдерживанию радикалов, для того чтобы не вызвать ответную реакцию Центра, иначе мы рискуем прийти к очень печальным последствиям.
Я позволю себе также замечание относительно протокола и "шестого места", которое занимает Патриарх. Ничего подобного быть не может. Но поскольку де-факто получается, что Россия - полуправославное государство, то какое-то место Патриарх объективно будет занимать. Я считаю, что это нарушение светских норм, но от этого пока уйти нельзя. Возникает другая, чисто прагматическая проблема: какого муфтия поставить рядом с Патриархом на официальном рауте? В администрации Кремля такого начальника, конечно, ищут. Очень хотелось бы иметь "главного" мусульманина, которому можно было бы повелеть, а он бы в свою очередь отдал указания "по нисходящей".
Муфтий Исмаил Шангариев: Кремль наверняка хотел бы иметь "главного" муфтия, но какого именно муфтия поставить - в этом огромная проблема. Эта же проблема встала 200 лет назад перед императрицей Екатериной II, поэтому она своим Высочайшим указом в качестве мусульманского духовного центра создала Оренбургское магометанское собрание. Позже этот центр был переведен в Уфу. Духовное управление создавалось, заметьте, не в Казани, столице татар, и не в Москве, столице России, - там, где на самом деле рождались и решались серьезные вопросы, - а подальше, в глубинке.
Муфтий, назначаемый светской властью (при советской власти утверждались уполномоченные), выполнял свою роль, и проблем у Центра с мусульманским населением не было никаких. Но с началом так называемого мусульманского ренессанса на всем исламском пространстве России муфтий, назначаемый центральной светской властью, уже не справлялся с потоком вопросов, которые возникали в связи с бурным ростом во всех областях мусульманской жизни, в связи с зарождением самосознания мусульман и новых исламских лидеров, которые успели вырасти к этому времени, в том числе в Бухаре, особенно после того, как открылись двери между Востоком и Западом, Меккой и Мединой. Этих лидеров перестал устраивать Таджуддин. Поэтому у нас возникла масса муфтиятов. Многие задались вопросом: кто же возглавит их, где у нас центр? Должна же быть какая-то иерархия. Здесь мне нужно будет объяснить, что в отличие от христианства в исламе нет иерархии, поскольку у нас нет рукоположения. Между простым мусульманином и Всевышним Аллахом нет никого: ни имама, ни муллы, ни муэдзина, ни муфтия. У каждого из этих людей есть свои обычные служебные обязанности. Имам, мулла значит "впередистоящий": во время молитвы он стоит впереди, и за ним повторяют слова обращения к Богу. Задача муфтия - изучать Коран, объяснять священные аяты и хадисы, за что он несет ответственность перед Всевышним. Ведь не все мусульмане могут получить достаточное образование, чтобы читать Коран в подлиннике, на арабском языке, поэтому Священная Книга остается для них загадкой. Существуют переводы Библии на русский язык, есть и переводы Корана на русский язык, но они остаются только подобием Книги: передача смысла, поэтический перевод смыслов. Каждый переводчик передает один и тот же аят так, как он его понимает.
Как же быть, если в исламе нет иерархии, нет, как в православии, Патриарха или, как у католиков, Папы Римского? Как же быть, если нет человека, который представлял бы наши общие интересы и который выступал бы от имени огромной конфессии?
На сегодняшний день создан Совет муфтиев России. Муфтии, входящие в Совет, не признают Талгата Таджуддина, всячески поддерживаемого Центром. Вы знаете, что председателем Совета муфтиев является Равиль Гайнутдин. В Совет входит муфтий Татарстана, уважаемый Усман-хазрат, муфтий Башкортостана, уважаемый Мухаммад-хазрат, муфтии Азиатской, Европейской частей России, Поволжья, Сибири.
В Кремле хотели бы иметь человека, подобного Патриарху, чтобы можно было его посадить по левую сторону, Алексия II - по правую. У нас такого человека нет. Я думаю, в Татарстане этот вопрос решился очень хорошо, так как президент республики Минтимер Шаймиев был заинтересован в том, чтобы существовало конкретное Духовное управление мусульман и можно было наладить определенную связь между Управлением и правительством. Нужно было, чтобы вопросы, которые возникают в глубинках, на местах, в приходах, вовремя решались, чтобы существовала консолидация в преодолении трудностей. В законодательном порядке было решено, что Духовное управление должно быть одно в республике. Минтимер Шаймиев, уважаемый президент, нашел время и присутствовал на собрании мусульман, которое утвердило создание Духовного управления мусульман России. Хотя, я думаю, в Татарстане существует сегодня как бы два закона: федеральный Закон о свободе совести, который позволяет каждым трем приходам создавать свое духовное управление, и республиканский Закон, который предполагает создание единого Духовного управления мусульман Татарстана.
Если российское правительство на самом деле заинтересовано в том, чтобы у мусульман был единый центр, единый лидер, признаваемый и уважаемый на всем исламском пространстве России (а ведь оно включает от 20 до 30 млн. мусульман), ему нужно сделать тот же шаг, который сделал в свое время Минтимер Шаймиев. Этому мешает, правда, огромное количество факторов. Посмотрим, например, на Оренбургскую область (на территории которой могли бы уместиться несколько европейских государств) как на маленькую схему России. У нас действует два муфтията, два равнозначных Духовных управления мусульман - одно с центром в Оренбурге, другое - в Бугуруслане. Оренбургский муфтият ориентируется на Уфу, Таджуддина, Бугурусланский муфтият - на Москву. Мы, то есть Бугурусланский муфтият, солидарны с Духовными управлениями мусульман Татарстана, Башкортостана, Поволжья, Сибири, Европейской части России и другими. Все мы консолидируемся вокруг Равиля Гайнутдина. Я думаю, что, если в правительстве кто-то заинтересуется этой проблемой, он должен будет собрать форум всех муфтиев России, всех конкретных представителей Духовных управлений мусульман. Но для этого нужны немалые средства.
Если уважаемый президент Ельцин сможет провести эту акцию, помочь в ее финансировании, то наконец выяснится реальная расстановка сил среди мусульманских лидеров России. Причина того, что этого не происходит, я думаю, лежит в том, что кто-то в этом не заинтересован. Причем те, кто в этом не заинтересован, этого даже не скрывают. Все явно. Я чувствую, что у нас в Оренбургской области кто-то поддерживает меня, кто-то - муфтия в Оренбурге. Где-то нас сталкивают и проводят свою политику, которую я бы определил как "разделяй и властвуй". А ведь если бы в Оренбургской области вдруг обнаружилось два патриарха, власти нашли бы время, чтобы заняться этим вопросом. Если бы государству действительно нужна была какая-то единая исламская иерархия, давно бы ее можно было создать, как в свое время сделала Екатерина II, не отодвинув, правда, мусульманский центр в Уфу, как это сделала императрица, а создав его в Казани или Москве. Это вполне можно было бы сделать, но сегодня мусульман разделили на ваххабитов, на умеренных, на толерантных. Играя на этих тончайших оттенках религиозного чувства мусульман, каждый проводит удобную ему политику.
Ринат Назиев: Я хотел бы продолжить тему единства мусульман России. Действительно, это единство напрямую связано с проблемой учета этноконфессиональных особенностей народов при проведении политики. Я думаю, что такое объединение играет важнейшую роль в укреплении духовных основ Российской Федерации. Когда мусульмане смогут наконец собраться и предложить решение какой-либо проблемы, обсудить, а впоследствии вместе отстоять свое решение, только тогда будет происходить укрепление духовных начал государства. Для того чтобы осуществить эту идею, необходима определенная политическая воля. Если у нас нет одного духовного лидера, у нас должен быть единый духовный центр. Говоря о необходимости проявления воли политиками российского масштаба в решении данного вопроса, необходимо учитывать усилия и стремления самих мусульман. Скажем, было конкретное предложение о праздновании 1400-летия начала распространения ислама на территории России. Эта дата для нас весьма важная, признанная и подтвержденная многими российскими, в том числе татарстанскими, учеными. Эта дата, однако, не находит понимания. Тот факт, что некоторые мусульманские центры высказывают иные точки зрения, кладется в основу отрицания научности этой даты или выбирается в качестве причины для того, чтобы не проводить мероприятие. Для того чтобы предпринять первые практические шаги к единению мусульман, необходимо выработать, определить их общие идеи, желания.
Максим Шевченко: Для укрепления единства нашей страны на основе учета ее этноконфессиональных особенностей государству необходимо поменять принципы своей политики и перейти к подлинному равенству, к подлинному учету мнений и желаний народов России, в частности, и мусульманских народов. Участники "круглого стола" выдвигают, как я понимаю, идею о том, что единое сообщество, конфедерация мусульман, федерация муфтиев, станет не только религиозным, но и политическим фактором жизни страны. Ислам есть религия, которая образует определенный социум, свой собственный стиль жизни. Может быть, государство боится ислама, боится того, что единство, консолидация мусульман, усиление исламского фактора неизбежно приведут к тому, чего политики-немусульмане в России не понимают, к росту тенденций организации в России собственно исламского государства?
Рафаэль Хакимов: Вот еще один пример отношения Центра к этноконфессиональному вопросу в нашей стране. Вы не найдете теле- или радиопередачи на татарском языке. Их не существует. Этот вопрос мы ставим уже десяток лет, причем Борис Ельцин обещал открыть такие передачи на телевидении, но на это не пошел. В нынешнем году я встречался со Швыдким и поставил перед ним вопрос: почему "Россия" ведет передачи на суахили и на тайском языках, а на татарском - нет? Ведь татары - такие же налогоплательщики, как и все, и их немало, татары - российские граждане. Почему радиостанция "Свобода" вещает на татарском? Президент Шаймиев дважды обращался к президенту Биллу Клинтону и американскому конгрессу с просьбой не закрывать татаро-башкирскую редакцию "Свободы". И конгресс, и Клинтон откликнулись. Мы воспринимаем эту радиостанцию как свою, как родную, настолько содержательно она отражает нашу жизнь. Это единственная радиостанция, которая связывает всех татар. Сейчас мы открыли коротковолновую станцию, но, конечно, ей не хватает мощности. Мы надеемся, что на Западе задумают открыть спутниковый телевизионный канал на татарском языке, потому что собственных средств на это у нас пока нет.
Вообще говоря, это обязанность Центра - заниматься подобными вопросами, раз граждане платят ему налоги. Почему это важно? Раз нет центрального телевидения, радио на татарском языке, если мы не имеем возможности говорить в средствах массовой информации на родном языке, неизбежно возникает разделение: вот - Татарстан, вот - Россия. Отсутствует общее культурное пространство, где могли бы встречаться наши интересы и интересы Центра. Такая проблема существует не только для татар, но и для русских, живущих в Татарстане. Среди русских есть, хотя и небольшая, доля тех, кто требует независимости республики. Есть русские, которые выступают только за татарстанское гражданство (здесь, конечно, играет роль нежелание многих идти в армию).
Я думаю, что первый шаг по сближению должен исходить от Центра. Центр представляет всю страну, а зачастую мусульманские или этнические группы - небольшие, малые народы. Если Центр делает первый шаг - это не уступка, это политика, проявление благородства, понимания даже маленьких интересов народов. Со своей стороны, на месте должны бороться с радикальными настроениями.
В России распространяются разные фобии, в том числе по отношению к исламу, к так называемому пантюркизму. Даже спецслужбы занимаются этим вопросом. Но о каком пантюркизме идет речь? Давайте по крайней мере вернемся к этому вопросу, когда башкиры и татары действительно придут к согласию и единению. Почему официально можно говорить о панславизме, рассматривать славянское единство как нечто добродетельное само по себе? Почему нельзя рассматривать так же пантюркизм, как нечто добродетельное? Чем он плох, даже если бы он и реализовался не против кого-то, а за возрождение тюркской культуры. Ведь культура еще никогда не мешала че
Дарья Гармоненко 
