В богословских кругах неизбежно поднимаются вопросы: что такое практическая экономическая этика? Состоятелен ли морально капитализм? Оказывает ли экономика негативное воздействие на семью или культуру? На эти закономерные вопросы часто можно услышать такие ответы, которые вызывают серьезные сомнения и неуверенность в том, есть ли моральные оправдания у экономической деятельности.
Напряжение между моралью и экономической наукой покажется достаточно неожиданным, если иметь в виду, что экономическая наука в некотором смысле возникла как ветвь нравственного богословия. Еще до Адама Смита и революции в классической экономической науке существовали различные школы. Одной из старейших традиций экономической мысли была испанская схоластическая школа в Саламанке XV-XVI вв. Эти богословы, главным образом иезуиты, размышляли о природе ценообразования, оплаты, взаимовыгодного обмена и других экономических явлений в поиске нравственного значения и измерения этих реалий. Многое из мысли этих священников позже отозвалось эхом в работах таких экономистов, как Адам Смит, Давид Рикардо, Альфред Маршалл, Карл Менгер и Людвиг фон Мизес.
С развитием экономической науки в высокоспециализированную самостоятельную дисциплину ее связь с нравственным богословием и этикой оказалась разорванной. Ввиду современной тенденции видеть социальную науку ценностно нейтральной или даже ценностно "свободной" расхождение между теологией и экономикой - и даже этикой и экономикой - становится все более очевидным. Любая связь с более широким моральным контекстом в науке может вскоре исчезнуть из экономической профессии. И все же различие между моральной теорией и экономической теорией является искусственным и натянутым, особенно если вспомнить то, что даже Адам Смит был философом-моралистом, а никак не экономистом в строгом смысле этого слова.
Эти две науки пересекаются в центральном для них понятии человеческой личности и в систематическом анализе человеческих действий. Человеческая личность должна пониматься не только как духовная сущность с многообразной нравственной жизнью, но также как воплощенное бытие с материальными и обычными повседневными интересами. И поэтому невозможно убедительно отстаивать взгляд, что экономическая деятельность, и таким образом экономическая наука, не имеют заложенной в них моральной значимости и содержания. Понимание антропологических оснований обеих дисциплин ведет к возможности нового соединения моральной и экономической мысли - в учении экономического персонализма.
Экономический персонализм пытается обеспечить целостное понимание личностной экзистенции и, таким образом, дополняет чисто экономическую науку наукой о морали для рынка. Короче говоря, мы стремимся не к чему иному, как к полноценной христианской экономической науке, такой науке, которая полностью принимает в расчет истину о производительности рынка вместе с истиной о человеческой личности.
Персоналистический анализ экономической науки должен начинаться с изучения и понимания человеческой личности. Способность к творчеству свойственна только личностям. Хотя человеческая личность не демонстрирует тот же род творчества, что и Бог (способность творить из ничего), но, будучи сотворенной по образу Божию, она все же способна к проявлению творческих сил.
Когда мы думаем о человеческом творчестве, мы часто думаем только о людях, которые работают в царстве идей, или о тех, кто принадлежит искусству, например скульпторы или музыканты. Но творчество - это центральный аспект человеческого существования, потому что оно является интегральной компонентой человеческой деятельности. Люди должны быть творческими потому, что каждая их потребность является уникальной. Одни и те же потребности возникают в разных ситуациях и обстоятельствах и, таким образом, требуют различных подходов. Творчество не может быть отделено от творческого действия, которое является выражением человеческой личности. Экономическая, социальная и политическая система, которая не обеспечивает человеку свободу выражать творчество в действии, сковывает их личность.
Многие христиане, веря в моральное превосходство социализма или плановой экономики, недооценивают человеческую свободу во всей ее полноте. Они признают человеческую свободу на моральном и персональном уровне, они высоко оценивают потребность политической и религиозной свободы, но они становятся все менее и менее терпимыми к экономической свободе. И хотя их намерения положительны, результаты, к которым приводит их политика, не являются таковыми. Неудачи как социализма, так и интервенционализма патерналистического государства связаны прежде всего с ущербным пониманием личности.
Папа Иоанн Павел II отмечает в энциклике "Centesimus Annus": "Основная ошибка социализма - антропологическая по своей природе. Социализм мыслит индивидуальную личность просто как элемент, как молекулу внутри социального организма, так что индивидуальное благо полностью подчинено функционированию социо-экономического механизма. Социализм таким образом отстаивает, что благо индивидуума может пониматься без отношения к его свободному выбору".
Рассматривать человеческую свободу серьезно - означает признавать эту свободу и в экономической сфере. Почему же так много людей считают, что для того, чтобы добиться истинно гуманной экономики, экономическая свобода должна быть ограничена? Ответ отчасти объясняется страхом людей перед рынком. Воображение рисует образы алчного капиталиста, грабящего и эксплуатирующего невинных рабочих; образы грязных фабрик с нанятыми на удлиненный рабочий день детьми и женщинами, вредными условиями труда, экономической несправедливостью, с моральным и культурным опустошением. В этих образах есть некоторая степень справедливости (особенно в развивающихся странах), но их популярность показывает ложное понимание рыночных реалий, индустриальной революции и эффекта индустриализации. И социализм принимается отчасти благодаря антропологическому непониманию.
Мы защищаем свободный рынок не по идеологическим причинам или из-за идолопоклонства рынку, но скорее из-за нашего уважения к человеческой свободе и поддержки социальных структур, которые бы утверждали человеческое достоинство. Это подразумевает нахождение такой экономической структуры, которая, обеспечивая выходы для человеческой свободы на рынке, может также помочь уменьшить бедность, поднять жизненные стандарты, уважает частую собственность и минимизирует принуждение. Мы считаем, что свободный рынок может создать структуры, с помощью которых люди смогут добиться этих благ.
Мы стремимся к экономическому росту, но не ради него самого. Мы ищем настоящего человеческого развития, компонентом которого является и экономический рост. Это подразумевает социальные условия, в которых максимизировано политическое участие, созданы новые возможности, снижена безработица, бедность стала предметом общественного внимания. Семейная жизнь, возможности получения образования, социальная добродетель, религиозная свобода и забота о престарелых должны быть частью истинного гуманитарного развития. Двигатель такого улучшения жизни - рынок, но его общий эффект рассеян. Поэтому рынок и его потенциал роста должны быть ограничены юридическими и моральными структурами свободного общества.
Гуманная экономика, которая утверждает человеческое достоинство, может быть создана только настоящим синтезом экономической и моральной истины. Экономический персонализм предлагает верный подход для осуществления такого синтеза.
Священник Роберт Сирико, президент Института изучения религии и свободы им. лорда Актона
Мичиган, США