Непреходящие уроки сорок первого

Брестская крепость – первая принявшая на себя вражеский удар.
Фото PhotoXPress.ru

Согласно официальной историографии начальный период Великой Отечественной войны охватывает период с начала войны и до середины июля 1941 года. В военно-исторической литературе и в воспоминаниях участников Великой Отечественной войны называется много различных причин наших неудач и поражений в начале войны. Основные из них сводятся к следующему:

а) неправильная оценка характера начального периода войны и недооценка стратегической обороны;

б) противник наносил главный удар на московском направлении, а главные усилия Красной армии были сосредоточены на киевском направлении;

в) недостаточная укомплектованность большинства соединений личным составом, вооружением и военной техникой; распыленность новых видов оружия (танков, самолетов) по многим соединениям; неотмобилизованность армии и флота до штатов военного времени;

г) просчеты в базировании ВВС и материальных запасов;

д) нерешенность вопросов стратегического управления Вооруженными силами и др.

Все эти обстоятельства и причины сыграли свою негативную роль, но они не были главными, решающими. Например, на юге, где мы имели основные силы, а немцы меньшую часть сил, наши войска также потерпели поражение. Следовательно, дело не только в этом.

НАДЕЖДА НА ВЫИГРЫШ ВРЕМЕНИ

Главная причина неудач состояла в просчетах военно-политического руководства страны в оценке сроков нападения фашистской Германии на Советский Союз. И.В.Сталин не исключал возможности, что в 1941 году войны можно будет избежать и различными политическими маневрами оттянуть ее начало до 1942 года. Поэтому из-за опасения спровоцировать войну войскам не ставилась задача на приведение в полную боевую готовность приграничных округов, войска не были заблаговременно приведены в боевую готовность и до начала нападения противника не заняли предназначенных оборонительных рубежей, позиций. Они оказались, по существу, в положении мирного времени и не смогли своевременно изготовиться к отражению агрессии.

Это обстоятельство и породило многие просчеты, и предопределило наши неудачи.

Но важно не только перечислить наши упущения, назвать причины неудач или объявить, кто в этом виноват, но и постараться понять, объективно разобраться: почему все это произошло? Только тогда можно извлечь из них должные уроки для наших дней.

А если внимательно взглянуть на события, происходившие накануне войны, не растворяясь в частностях, то глубинные истоки самих причин наших неудач коренятся и упираются в один главный вопрос – в раскрытие подлинного замысла Гитлера и сроков его возможного нападения на СССР.

После войны очень много написано о том, что разведка своевременно вскрыла и точно докладывала о планах гитлеровского командования. И действительно, наши разведчики много сделали для раскрытия приготовлений противника. Международный фонд «Демократия» издает сборник важнейших документов за 1941 год. В предисловии к первому тому сказано, что никакой внезапности не было, Сталин имел точные данные о готовящемся нападении, но преступно ими пренебрег. Но для тех, кто все же хочет по-настоящему разобраться в прошлых событиях и дойти до истины, такого объяснения недостаточно. Все равно остается вопрос: почему так поступил Сталин? Ведь несмотря на все свои ошибки, он не был врагом своей страны, не хотел ее поражения, что подтверждается последующей его деятельностью в ходе всей войны.

Это говорится не для оправдания ошибок. Оправдать все это невозможно. Просто обстановка накануне войны была значительно сложнее, чем это иногда изображается. Шли разведданные и документы не только о возможном нападении, но и о том, что это провокационные слухи, дезинформационные сведения. Посол СССР в Лондоне Майский буквально накануне войны сообщал в Москву подробные сведения о военных приготовлениях Германии и в конце донесения делал вывод, что Гитлер сможет напасть на СССР только после того, как покончит с Англией. Начальник ГРУ Голиков и нарком Берия представляли Сталину доклады о развертывании германских вооруженных сил у наших границ и завершали их выводами о дезинформационном характере этих сведений. Назывались сроки гитлеровского нападения – 15 апреля, 1, 15, 20 мая, 15 июня. Сроки проходили, а нападения не было. Но сегодня иногда судят об этих противоречивых явлениях чрезмерно упрощенно и в отрыве от того, что происходило в действительности. Это относится и к существовавшей в то время версии о том, что Гитлер не будет воевать на два фронта и поэтому не нападет на СССР, пока не разделается с Англией. Но это была, по существу, подмена реальной действительности отвлеченными, схематичными положениями, порожденными историческими стереотипами. Фактически в 1941 году никаких двух фронтов для Германии не было. После быстрого поражения англо-французских войск в 1940 году, чего Сталин никак не ожидал, Англия, находясь за Ла-Маншем, серьезной угрозы для Гитлера на континенте не представляла.

Сталин внушал себе и своим подчиненным, что нападение может быть только после падения Англии; он полагал, что войну можно будет оттянуть до 1942 года, и все свои решения и действия подчинил этому соображению. Потому, когда 22 июня 1941 года нападение свершилось, это для Сталина и всех других оказалось неожиданным, внезапным. Однако объективно внезапности не должно было быть, ибо имелись данные и возможности, чтобы ее не было. Но она, к сожалению, случилась.

ОШИБОЧНЫЕ ОЦЕНКИ

Советское политическое руководство, Наркомат обороны и Генштаб не смогли адекватно оценить сложившуюся обстановку и не приняли своевременных мер для приведения Вооруженных сил в полную боевую готовность и исключения внезапности.

Когда в исторических трудах справедливо отмечают, например, что соединения и части не были доукомплектованы личным составом и техникой до штатов военного времени, новые образцы танков и самолетов распылены, а не направлены для формирования хотя бы нескольких боеспособных соединений, полевая и зенитная артиллерия оторвана от своих дивизий и отправлена на полигоны и о многих других подобных упущениях, то при отвлеченном подходе к этим вопросам в отрыве от конкретных условий, в которых подобные решения принимались, все это выглядит как сплошная, ничем не объяснимая глупость, безответственность и головотяпство.

Но ведь сознательно, специально заведомо глупых решений никто не искал. Все, как это нередко бывает и сегодня, хотели сделать как лучше.

Стремясь оттянуть начало войны и не спровоцировать ее, не предпринимали мобилизацию, поэтому остались не укомплектованными соединения. Раздали по 10–15 новых танков и самолетов вновь формируемым танковым и авиационным дивизиям, чтобы они хоть как-то могли начинать осваивать новую технику. И артиллерию вывели на полигоны, потому что сформировали много новых артиллерийских частей, которые еще ни разу не стреляли. И многое другое делалось исходя из того, что время еще есть.

Но времени, на которое рассчитывали, как раз и не оказалось. Ибо Гитлер, при всей авантюристичности своей политики, тоже понимал, что время работает против него и нужно нападать в середине 1941 года, так как потом будет уже поздно. Это, между прочим, довольно распространенная в истории ошибка, когда руководители забывают, что международное противоборство, война – явление двустороннее, потому события не могут развиваться только так, как вы хотите, противоборствующая сторона всегда будет стремиться делать то, чего вы меньше всего ожидаете.

Часто говорят: где ответственность наркома, Генштаба, командующих войсками военных округов, командиров и штабов других звеньев? Эту ответственность с них снять нельзя. Сам Жуков весьма остро говорил о своей ответственности. Но если вы хотите до конца понять, почему они так действовали, не надо забывать и о той обстановке, в которой им приходилось работать. Георгий Константинович пишет, что его постоянно мучила и сверлила мысль: не зашли ли мы слишком далеко с политикой предотвращения войны любой ценой, не будет ли упущено время для приведения Вооруженных сил в боевую готовность? Но каждый раз, вспоминал он, успокаивал себя тем, что, видимо, Сталин, политическое руководство располагают такими данными, особыми, непостижимыми для него соображениями, которые ему до поры до времени не положено знать. Но, очевидно, в делах безопасности государства не может быть таких соображений, в которые не был бы посвящен министр обороны и начальник Генштаба.

Справедливости ради надо сказать, что накануне войны, особенно в мае–июне 1941 года, нарком обороны и начальник Генштаба неоднократно выходили с предложениями о приведении войск в боевую готовность, но все их предложения отвергались.

Попытки командующих войсками военных округов что-либо сделать по своим решениям жестко пресекались. Генерал-полковник Кирпонос просил разрешения хотя бы предупредительным огнем препятствовать действиям фашистских самолетов. Ему ответили: «Вы что, хотите спровоцировать войну?» Командир 125-й стрелковой дивизии генерал Богайчук 18 июня доложил командующему Прибалтийским военным округом, что противник изготовился к нападению и может упредить наши войска в занятии укрепленных позиций. Комдив получил ответ: «Больше выдержки. Силы и средства у вас есть. Крепко управлять. Не нервничать┘ (Кузнецов)».

Не способствуют прояснению истины и бытующие в исторической литературе стереотипы. Например, говорят, а вот в Одесском военном округе по инициативе начальника штаба Захарова авиацию своевременно рассредоточили, войска привели в боевую готовность и поэтому больших потерь не было. Конечно, такая инициатива должна служить примером. Но в полосе Южного фронта не было таких массированных ударов, как в полосе Западного или Юго-Западного фронтов. Поэтому сегодняшние рассуждения некоторых историков о том, что надо было на всех уровнях проявлять инициативу, не учитывают реально существовавшую в то время атмосферу.

Иногда называют главной причиной поражений репрессии и истребление лучшей части командиров в 1937–1938 годах. Конечно, они нанесли огромный ущерб и заслуживают осуждения. Но если бы вместо Жукова был Тухачевский, а вместо Павлова – Уборевич, мало что изменилось бы. Ибо заранее подготовившийся для нападения противник обрушил удар огромной силы по войскам, которые не изготовились для отражения этого удара. И предотвратить его можно было только на стратегическом уровне.

Реально в 1941 году военно-политическое руководство лишь к исходу 21 июня приняло решение, направленное на частичное приведение пяти приграничных военных округов в боевую готовность. Но Сталин все еще надеялся, что нападения не будет. Директива, по существу, не давала разрешения на ввод в действие плана прикрытия в полном объеме. В ней предписывалось «не поддаваться ни на какие провокационные действия». В пункте «а» директивы от 21 июня 1941 года сказано: «В течение ночи 22 июня 1941 года скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе». А что делать полевым и всем другим войскам, производить или нет оперативное развертывание – об этом ничего не было сказано.

Если бы, как планировалось, в округа был направлен заранее установленный сигнал: «Приступить к выполнению плана прикрытия 1941 года» или, как сделал нарком ВМФ, перейти на оперативную готовность № 1, то на оповещение войск ушло бы 25–30 мин. Но поскольку в округа была направлена директива, которая ограничивала приведение в действие оперативных планов (следовательно, во всех инстанциях ее нужно было расшифровывать и снова зашифровывать), то многие соединения никаких распоряжений вообще не получили, и сигналом боевой тревоги для них стали разрывы вражеских бомб и снарядов.

ДЕЙСТВОВАЛИ ПО СВОЕЙ ИНИЦИАТИВЕ

Командующие и штабы фронтов, поняв, что ограничения на ввод в действие оперативных планов сковывают действия войск, начали по своей инициативе отдавать распоряжения о вскрытии оперативных пакетов. Рокоссовский пишет, что такое распоряжение (от штаба 5-й армии Юго-Западного фронта) он получил около 4 часов утра. А военный совет Западного фронта только в 5 час. 25 мин. направил армиям директиву: «Ввиду обозначившихся со стороны немцев массовых военных действий приказываю: поднять войска и действовать по-боевому». При том способе передачи распоряжений, который избрал Генштаб в ночь на 22 июня, даже командующие и штабы военных округов и армий не могли понять, что им нужно делать и как действовать.

Более организованно проходило доведение сигналов в ВМФ. Нарком Кузнецов в 23 час. 50 мин. 21 июня 1941 года отдал распоряжение: «Немедленно перейти на оперативную готовность № 1», что означало повышенную боевую готовность. Конечно, не тайно и не вопреки Сталину. А распоряжение по оперативному развертыванию сил флотов было отдано на следующий день, с началом войны.

В результате всех упущений и ошибок к началу войны войска оказались на положении мирного времени – в пунктах постоянной дислокации, в военных городках, лагерях; полевая и зенитная артиллерия – на полигонах. Большинство соединений уже в ходе боевых действий и под массированными ударами авиации и артиллерии противника начали выдвигаться к госгранице навстречу его наступающим танковым группировкам, не успев занять назначенные рубежи в приграничной зоне. Из 57 дивизий, предназначенных для прикрытия границы, только 14 расчетных дивизий, или 25% выделенных сил и средств, успели занять назначенные районы обороны, и то в основном на флангах советско-германского фронта. А построение обороны было рассчитано лишь на прикрытие границы, а не на ведение оборонительной операции с целью отражения наступления превосходящих сил противника.

Вообще до войны недостаточно разрабатывались и осваивались формы и способы стратегической и оперативной обороны. Совершенно неправильно оценивались способы ведения операций в начальный период войны. Не была предусмотрена возможность перехода противника в наступление сразу всеми имеющимися заранее развернутыми группировками войск одновременно на всех стратегических направлениях. Маршал Советского Союза Жуков по этому поводу писал: «При переработке оперативных планов весной 1941 года практически не были полностью учтены особенности ведения современной войны в ее начальном периоде. Наркомат обороны и Генштаб считали, что война между такими крупными державами, как Германия и Советский Союз, должна начаться по ранее существовавшей схеме: главные силы вступают в сражение через несколько дней после приграничных сражений. Фашистская Германия в отношении сроков сосредоточения и развертывания ставилась в одинаковые условия с нами. На самом деле и силы, и условия были далеко не равными».

Первые дни войны - мирные советские граждане, схваченные оккупантами. Фото предоставлено НКО «Верность Победе»

НЕДООЦЕНКА ОПЫТА ВОЙНЫ В ЕВРОПЕ

Опыт начавшейся войны в Европе с применением ряда новых способов стратегических действий явно недооценивался. Недооценка обороны и неправильная оценка изменившегося характера начального периода войны имели более тяжелые последствия, чем это иногда изображается в военной литературе. Дело ведь не в формальном признании или непризнании обороны, а прежде всего в тех практических выводах и мероприятиях, которые из этого вытекают.

Во-первых, как показал опыт, следовало учитывать возможность внезапного нападения заранее отмобилизованного и изготовившегося к агрессии противника. А это требовало соответствующей системы боевой и мобилизационной готовности Вооруженных сил, обеспечивающей их постоянную высокую готовность к отражению такого нападения, более решительного скрытого наращивания боевой готовности войск.

Во-вторых, признание возможности внезапного нападения противника означало, что приграничные военные округа должны иметь тщательно разработанные планы отражения вторжения противника, то есть планы оборонительных операций, так как отражение наступления превосходящих сил противника невозможно осуществить мимоходом, просто как промежуточную задачу. Для этого требуется ведение целого ряда длительных ожесточенных оборонительных сражений и операций. Если бы эти вопросы теоретически и практически были разработаны и такие планы были, то в соответствии с ними по-другому, а именно – с учетом оборонительных задач, располагались бы группировки сил и средств этих округов, по-иному строилось бы управление и осуществлялось эшелонирование материальных запасов и других мобилизационных ресурсов.

Готовность к отражению агрессии требовала также, чтобы были не только разработаны планы оборонительных операций, но и в полном объеме подготовлены эти операции, в том числе в материально-техническом и инженерном отношениях, чтобы они были освоены командирами и штабами. Совершенно очевидно, что в случае внезапного нападения противника не остается времени на подготовку таких операций. Но этого не было сделано в приграничных военных округах. В теории и практике оперативной подготовки в штабах и академиях оборона отрабатывалась далеко не так, как пришлось ее вести в 1941–1942 годах, а как вид боевых действий, к которому прибегают на непродолжительное время и на второстепенных направлениях, с тем чтобы отразить нападение противника в короткие сроки и самим перейти в наступление. Из этих ошибочных позиций исходили и при постановке задач войскам накануне и в начале войны.

Идея непременного перенесения войны в самом ее начале на территорию противника (причем идея необоснованная ни научно, ни анализом конкретной обстановки, ни оперативными расчетами) настолько увлекла некоторых руководящих военных работников, что возможность ведения военных действий на своей территории практически исключалась. Все это отрицательно сказалось на подготовке не только обороны, но и в целом театров военных действий в глубине своей территории.

Медленно шло создание оборонительных сооружений. УРы на старой госгранице были частично демонтированы, из ДОТов снято артиллерийское вооружение. Строительство долговременных сооружений на новой границе еще не было закончено, система обороны не организована, между укрепленными районами оставались промежутки до 50–60 км.

Занятие обороны дивизиями первого эшелона предусматривалось только вдоль госграницы; вариант занятия обороны в глубине не рассматривался. В таком положении оказалась, например, 75-я стрелковая дивизия в районе Малорита, которая, имея в основном стрелковое оружие, совершая марш-бросок к госгранице в растянутых колоннах, столкнулась с развернутым в боевой порядок танковым соединением противника.

Некоторые люди до сих пор удивляются, как могли немцы уже через неделю ворваться в Минск. Давайте посмотрим, в каком положении находились, например, войска 4-й армии Западного фронта. Во-первых, из-за нехватки казарменного фонда личный состав был расположен крайне скученно. Например, в Бресте и Брестской крепости, в нескольких километрах от госграницы, дислоцировались две стрелковые, одна танковая дивизии и еще 15 различных соединений и частей, вплоть до окружного госпиталя. Причем танковая дивизия 14-го механизированного корпуса с объявлением тревоги должна была уходить в тыл, в район Кобрина, чтобы изготовиться для контрудара в составе корпуса. Стрелковые дивизии имели задачу выдвигаться на оборонительные рубежи вдоль границы севернее и южнее Бреста. Вечером 21 июня командиры частей и соединений были вызваны из крепости в город Брест на собрание партактива и прослушивание концерта. Части, расположенные в крепости, с началом войны попали под ожесточенный огонь артиллерии и стрелкового оружия. Практически в большинстве своем они не смогли организованно выйти из крепости в предназначенные районы и оборонительные позиции. Многие командиры, уехавшие в город Брест, не смогли прибыть в свои части и соединения.

Советские пленные под Брестом. Фото из книги «Приграничные сражения Красной Армии»

НЕСООТВЕТСТВИЕ ПЛАНОВ РАЗВЕРТЫВАНИЯ РЕАЛЬНОЙ ОБСТАНОВКЕ

В соответствии с планом оперативного развертывания большинство дивизий Западного и Киевского особых военных округов должны были занимать оборону не на тех направлениях, где они были расположены, а со смещением к северу от 30 до 60 и более километров, то есть совершать перегруппировку вдоль фронта в непосредственной близости от госграницы. В результате некоторые участки на направлениях главных ударов противника оказались оголенными.

В полосе Западного фронта 2-й и 3-й немецким танковым группам противостояли только по одной стрелковой дивизии. Противник имел 5–6-кратное превосходство в силах и средствах. Не отвечали интересам ведения оборонительных операций в начале войны базирование авиации и расположение складов с материальными запасами. Таким образом, в самой организации развертывания и оперативном построении войск закладывались предпосылки к поражению. В результате в первые же часы и дни войска понесли большие потери и не смогли оказать достаточно организованного сопротивления. В ходе приграничных сражений потерпели полное поражение 28 дивизий, 72 дивизии потеряли от 50% и более личного состава и боевой техники. Противнику уже в первые двое суток удалось продвинуться на глубину 100–150 км.

В тяжелом положении оказались советские ВВС. Авиация потеряла большинство самолетов на аэродромах. Например, авиация Западного фронта за первый день войны потеряла 738 самолетов из имевшихся 1780. Всего советская авиация в первый день войны потеряла 1200 самолетов. Противник тоже потерял несколько сот самолетов. Но внезапный удар позволил германской авиации завоевать господство в воздухе.

Главное командование советских Вооруженных сил, Генеральный штаб, не получая достоверных данных об обстановке и не зная подлинного положения дел на фронте, отдавали войскам нереальные распоряжения, не соответствующие сложившимся условиям.

Большинство резервных и вновь сформированных дивизий разрозненно направлялись к линии фронта. Вторые эшелоны использовались, как правило, для контрударов и контратак, хотя в ряде случаев было бы целесообразнее занимать выгодные рубежи и огнем с места отражать нападение противника. Контрудары механизированных корпусов и других соединений позволили на некоторых участках фронта задержать и даже серьезно потрепать немецко-фашистские войска, но эти контрудары плохо готовились и проводились без надежной артиллерийской поддержки и без прикрытия с воздуха, вследствие чего они не достигали своих целей в полной мере.

В условиях, когда устойчивость стратегической обороны была нарушена и образовались опасные прорывы крупных группировок противника на большую глубину, наиболее целесообразным было заблаговременно готовить оборону на рубеже рек Западная Двина и Днепр, отводя войска и подтягивая на этот рубеж резервы. Но такие решения своевременно не были приняты.

Некоторые эшелоны с пополнением, команды отмобилизованных военнослужащих не смогли прибыть к местам назначения и попадали в расположение противника. В итоге потери за 1941 год убитыми, пленными и без вести пропавшими составили около 3 млн. человек.

БЕЗ ОКОПОВ НИКУДА

После Гражданской войны некоторые архиреволюционные идеологи бросили клич, что надо полностью отказаться от позиционных форм ведения боя, отказаться от рытья траншей и ходов сообщения. Говорили: революционно сознательный боец может сидеть в отдельной ячейке и самостоятельно решать боевые задачи, ему не нужны траншеи и хода сообщений. Но с началом войны оказалось, что по открытому полю, без траншей и ходов сообщений с этим революционным бойцом невозможно общаться командирам и политработникам, подать ему пищу и боеприпасы, вытащить его в случае ранения, маневрировать огневыми средствами, не говоря уже о том, что все эти приводило к неоправданным потерям личного состава.

Опыт всех войн показал, какая это спасительная сила – земля, и в нее надо уметь вгрызаться при всякой имеющейся возможности. Это обеспечивает и живучесть войск и техники, что особенно важно при современных средствах поражения.

В результате всех этих упущений быстрое продвижение фашистских группировок и выход их на фланги и коммуникации советских войск, непрерывные удары вражеской авиации, действия в тылу многочисленных диверсионных групп и гитлеровской агентуры оказывали на многих военнослужащих ошеломляющее воздействие. Большие изъяны были допущены в организации управления Вооруженными силами на военное время. Отрицательно сказывалась разобщенность наркоматов обороны и ВМФ. Неправильным было отношение к Генеральному штабу как основному органу оперативного управления Вооруженными силами. Даже после преобразования штаба РККА в Генштаб в 1935 году из его ведения были изъяты вопросы формирования военно-технической политики, оргструктуры и комплектования Вооруженных сил. Главное разведывательное управление РККА начальнику Генштаба не подчинялось (начальник ГРУ был заместителем наркома обороны), фактически же оно подчинялось самому Сталину. Очевидно, что Генштаб не мог полноценно решать вопрос стратегического применения Вооруженных сил без своего разведоргана. В Наркомате обороны не было единого органа управления тылом, службы снабжения подчинялись наркому и различным его заместителям.

Всю систему управления Вооруженными силами лихорадила чехарда с непрерывными перестановками руководящего состава в центральном аппарате и военных округах. Так, за пять предвоенных лет сменилось четыре начальника Генштаба. За полтора года перед войной (1940–1941 годы) пять раз (в среднем через каждые 3–4 месяца) сменились начальники управления ПВО, с 1936 по 1940 год сменилось пять начальников разведывательного управления и др. Поэтому большинство должностных лиц не успевали освоить свои обязанности, связанные с выполнением большого круга сложных задач перед войной.

Не был продуман даже такой вопрос: кто будет Главнокомандующим Вооруженными силами во время войны? Первоначально предполагалось, что им должен быть нарком обороны. Но уже с самого начала войны эти функции взял на себя Сталин. До сих пор трудно понять, почему еще до войны не были подготовлены защищенные пункты управления для Главнокомандования, Генштаба и фронтов. Всю работу Главнокомандования, Наркомата обороны и Генштаба пришлось на ходу и экспромтом перестраивать применительно к военному времени.

Слабость стратегического руководства фронтами в начале войны пытались компенсировать созданием в июле 1941 года главкоматов северо-западного, западного и юго-западного направлений, но это еще больше усложнило управление войсками и от них вскоре пришлось отказаться.

Во всех звеньях слабо была организована связь, особенно радиосвязь. В последующем это привело к тому, что проводная связь во фронтах, армиях, дивизиях была нарушена противником в первые же часы войны, что в ряде случаев привело к потере управления войсками. Однако, несмотря на глубокое продвижение и захват обширных территорий, противнику в 1941 году не удалось полностью разгромить советские войска и лишить их способности к сопротивлению. К моменту окончания Московской битвы только сухопутные войска Германии потеряли более 1,5 млн. человек, что почти в 5 раз превышало все потери, понесенные ими в Польше, Северо-Западной и Западной Европе и на Балканах в 1939–1941 годах. Что касается действий ВМФ СССР, то Северный, Балтийский и Черноморский флоты в начале войны в основном выполнили поставленные перед ними задачи. Особенность действий сил флотов определялась также и тем, что, согласно плану «Барбаросса», немецкому флоту было приказано избегать крупных операций на море, сосредоточив усилия на обороне своего побережья, и беречь флот для борьбы с Англией. Поэтому советские флоты подвергались в основном воздействию вражеской авиации и понесли сравнительно небольшие потери.

В целом, несмотря на то что политическое руководство своими просчетами поставило государство и Вооруженные силы в критическое положение, в чрезвычайной обстановке начального, самого трудного периода войны, большинство советских людей не дрогнули. Они приложили огромные, поистине героические усилия, чтобы укрепить армию и перестроить экономику на военный лад, эвакуировать более 1500 промышленных предприятий на восток и организовать их работу в новых районах. Красная армия и Военно-морской флот в начале войны преодолели многие трудности, выпавшие на их долю, развеяли миф о непобедимости фашистской армии и смогли устоять под ее ударами. Решающее значение для начала перелома в ходе войны имел разгром немецко-фашистских войск под Москвой.

С конца 1941 года фашистской Германии предстояло, по существу, начинать совершенно иную, новую фазу войны, которую ее руководство не предусматривало.