Алексей Арбатов
"Тополь-М" – украшение парадов и хранитель cтратегического баланса.
Фото Романа Смирнова
Подписание и ратификация нового Договора СНВ Соединенными Штатами и Россией стали стимулом для оживления дискуссии в экспертных и политических кругах двух стран (а также Западной Европы) по дальнейшему развитию стратегических сил и перспективам переговоров о сокращении и ограничении вооружений. Особенно обращают на себя внимание недавние публикации столь авторитетных специалистов, как Юрий Соломонов, Виктор Есин, Владимир Дворкин, Герберт Ефремов и другие.
Ни в коей мере не претендуя на столь высокую компетенцию в военно-технических, оперативно-стратегических и военно-производственных проблемах, хотелось бы высказать ряд соображений по данной теме в ракурсе военно-политических отношений государств, их переговорного процесса и эволюции военных доктрин и концепций безопасности.
СТРАТЕГИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ
Если всерьез относиться к официальной Военной доктрине (как к системе руководящих взглядов и т.д.), то в ней указывается: «Недопущение ядерного военного конфликта, как и любого другого военного конфликта, – важнейшая задача Российской Федерации». А среди главных задач по сдерживанию и предотвращению военных конфликтов указывается «поддержание стратегической стабильности и потенциала ядерного сдерживания на достаточном уровне».
Знаменательно, что ни словом не упомянуто поддержание военно-стратегического паритета с США (т.е. примерного равенства с ними по количеству и потенциалам СЯС).
«Стратегическая стабильность» определена в единственном официальном документе на сей счет – «Совместном заявлении» СССР и США от июня 1990 года. По нему – это такое состояние стратегических отношений двух держав, при котором отсутствуют стимулы для нанесения первого удара, а при сокращении вооружений уменьшается концентрация боезарядов на стратегических носителях и оказывается предпочтение системам вооружений, обладающим повышенной выживаемостью.
Условия применения ЯО были определены следующим образом: «Российская Федерация оставляет за собой право применить ядерное оружие в ответ на применение против нее и (или) ее союзников ядерного и других видов оружия массового поражения, а также в случае агрессии против Российской Федерации с применением обычного оружия, когда под угрозу поставлено само существование государства». Иными словами, первый ядерный удар возможен лишь в самом крайнем случае.
Согласно перечисленным стратегическим целям, ставится задача поддержания стратегических ядерных сил на уровне, «гарантирующем нанесение заданного ущерба агрессору в любых условиях обстановки». Примечательно, что не упомянуты прежние задачи причинения агрессору «неприемлемого ущерба», «сокрушительного возмездия» или «гарантированного уничтожения». В целом очевидно, что новая Военная доктрина выражает более сдержанное отношение к роли и задачам ЯО, чем предыдущая Доктрина от 2000 года и некоторые заявления московских политиков и стратегов.
НОВЫЙ ДОГОВОР СНВ И СИЛЫ СТОРОН
Несколько обстоятельств определяют историческую уникальность этого документа. Во-первых, начиная с ОСВ-1 в 1972 году все Договоры по ОСВ и СНВ (СНП) предполагали более жесткие сокращения и ограничения на СЯС СССР/РФ, а новый Договор впервые более осязаемо скажется на силах США.
Во-вторых, Пражский договор сроком действия до 2020 года предусматривает самые «щадящие» в истории реальные сокращения стратегических вооружений: за 7 лет до уровней в 700 развернутых носителей и в 1550 боезарядов. Американские СЯС будут сокращены примерно на 100 носителей и 200 боезарядов. Прогнозируемые на 10 лет вперед российские силы вообще не затрагиваются.
На момент подписания Договора американские СЯС по их методике подсчета располагали 798 «оперативно развернутыми» носителями и 2202 боезарядами. Сюда относились 450 МБР «Минитмен-3», часть из которых оснащена одной, а часть тремя боеголовками в разделяющихся головных частях (РГЧ) – в сумме 550 боеголовок. В морской составляющей триады засчитывалось 14 ПЛАРБ (из них 2 на капремонте), 288 развернутых ракет и 1152 боезарядов. Воздушная компонента состояла из 44 тяжелых бомбардировщиков (ТБ) типа В-52H и 16 типа B-2А, несущих 350 ядерных крылатых ракет воздушного базирования (КРВБ) и 150 бомб свободного падения (типа В-83 и В-61). Согласно правилам нового Договора СНВ за этими самолетами засчитывалось 60 носителей и 60 боеголовок (хотя по СНВ-1 за каждым самолетом засчитывалось по 12 боезарядов, а реально они могут нести до 20).
Для США не возникнет никаких проблем в «подгонке» СЯС под новый Договор, они плавно сократятся под его потолки, в основном за счет снятия части боеголовок с многозарядных ракет и вывода из засчета переоборудованных под обычные вооружения подводных лодок (4 единицы) и бомбардировщиков (90 единиц). Технический ресурс имеющихся МБР «Минитмен-3» продлен до 2030 года, ракеты «Трайдент-2» и ПЛАРБ типа «Огайо» останутся до периода 2030–2040 годов, проектируется перспективный тип бомбардировщика на после 2020 года. Как следует из доклада министра обороны Роберта Гейтса от 2010 года, после выполнения условий Пражского договора ядерная триада США будет состоять из 420 МБР «Минитмен-3», 14 ПЛАРБ типа «Огайо» с 240 БРПЛ типа «Трайдент-2» и примерно 60 ТБ.
У России совсем другая ситуация. В отличие от прошлых Договоров для нее главная проблема не в том, как сократить СЯС до 700 носителей и 1550 боезарядов, а в том, как «подтянуться» до этих уровней к 2020 году.
На момент подписания Договора российские СЯС состояли из 605 носителей и 2667 ядерных боезарядов. Наземные ракетные силы в составе РВСН насчитывали 369 пусковых установок (ПУ) и МБР, оснащенных 1247 боезарядами. Морская составляющая имела 12 ПЛАРБ и 160 баллистических ракет подводных лодок, которые несли 576 ядерных боеголовок. Авиационная компонента состояла из 76 самолетов, в общей сложности несущих 856 ядерных КРВБ.
Из-за истечения технического ресурса к моменту окончания срока действия нового Договора из боевого состава российских СЯС будут выведены все 58 тяжелых МБР типа РС-20 (каждая с 10 боеголовками РГЧ), 70 ракет типа РС-18 (каждая с 6 боеголовками), большая часть из 171 моноблочных грунтово-мобильных ракет РС-12М «Тополь», а также 4 атомные подводные лодки типа «Кальмар» (проекта 667 БДР) с БРПЛ типа РСМ-50 (по 3 боеголовки) и 6 атомных подводных ракетоносцев типа «Дельфин» (проекта 667 БДРМ) с ракетами РСМ-54 (несущими по 4-10 боеголовки). По той же причине будут сняты 25-30 ТБ типа Ту-95.
При нынешних темпах производства и развертывания новых стратегических вооружений к 2020 году Россия по максимуму может иметь около 200 МБР «Тополь», «Тополь-М» и РС-24 «Ярс», порядка 30 ракет РС-18, 3–4 ПЛАРБ проекта 955 («Юрий Долгорукий») с 44–60 БРПЛ «Булава-30» и 40–50 бомбардировщиков Ту-160 и Ту-95. В совокупности это составит примерно 350 носителей и 1400-1500 боезарядов, а по правилам засчета нового Договора СНВ около 1000–1100 боезарядов (поскольку каждый ТБ засчитывается как один боезаряд).
Таким образом, впервые в истории стратегических договоров российские СЯС совершат своеобразный «нырок» под потолки Договора, а затем будут постепенно «всплывать» к его уровням. Как информировал парламент министр обороны Анатолий Сердюков, Россия сможет выйти на уровень 1550 боезарядов (видимо, реально развернутых, а не засчитываемых по СНВ) к 2018 году, а на уровень 700 развернутых носителей только к 2028 году.
В этой связи в профессиональном сообществе России разгорелись дебаты о том, как и за счет чего «выбрать» квоты СНВ к 2020 году и на последующий период. Ускорить строительство ПЛАРБ крайне трудно и чрезвычайно дорого, как и производство бомбардировщиков. Поэтому выдвинута идея возродить традиционный для СССР упор на тяжелые ракеты и создать новую жидкостную МБР такого типа с РГЧ (до 10 боеголовок) для размещения в шахтных пусковых установках (ШПУ).
ВОЕННЫЕ ПРОГРАММЫ В РАМКАХ СНВ
Причины сложившегося положения российских СЯС не просто в недостаточном финансировании, хотя экономические кризисы 90-х годов и развал промышленной кооперации принесли долговременные издержки. Тем не менее утвержденная в 1998 году президентом того времени программа предполагала к настоящему моменту наличие в боевом составе 400–500 МБР типа «Тополь-М»/«ЯРС». Это позволило бы России к 2020 году в рамках нового Договора плавно опуститься к потолку 700 носителей за счет снятия старых систем и иметь широкий диапазон вариантов загрузки этих ракет боезарядами (от 400 до 3000). Вместо этого есть по факту 70 МБР таких типов и большие проблемы дальнейшего развития СЯС.
Сложившаяся ситуация – это во многом результат ошибочных решений 2000–2001 годов, которые предполагали сокращение наземных ракетных сил до 100 единиц и повлекли резкое урезание их финансирования. Причем действительными мотивами тех решений были по большей части ведомственные и личные интересы отдельных военачальников. Впоследствии были предприняты попытки исправить допущенные ошибки, но даже при росте финансирования СЯС упор на принцип «сбалансированной модернизации триады» повлек размазывание ограниченных ресурсов тонким слоем и не позволил радикально улучшить положение.
В пользу разработки новой тяжелой жидкостной МБР в контексте Государственной программы вооружения на 2011–2020 годы выдвигается, в том числе со стороны авторитетных военных профессионалов, несколько доводов. Указывают, что новый Договор СНВ не препятствует этой системе, если она уместится в потолки 700–1550, но зато новые тяжелые МБР позволят быстрее закрыть «зазор» по носителям и боезарядам между потолками СНВ и численностью российских СЯС (по правилам засчета, как отмечено выше, это порядка 300–400 носителей и 400–500 боезарядов).
Утверждается, что новая система будет инновационной и безопасной в эксплуатации (за счет ампуализации топлива). Жидкое топливо дает наиболее высокий импульс тяги, что позволит иметь гораздо больший забрасываемый, чем у твердотопливных ракет. Это позволит разместить много боеголовок РГЧ повышенной мощности и комплект средств преодоления (КСП) ПРО, который даст возможность реагировать на создание Соединенными Штатами любой, в том числе многоуровневой наземно-воздушно-морской и космической, противоракетной системы.
Для новых тяжелых ракет есть готовые шахтные пусковые установки (и вся наземная инфраструктура) от МБР РС-20. Возможно, подразумевается еще одно: поскольку всегда раньше США стремились на переговорах ограничить тяжелые ракеты СССР/РФ, постольку в будущем новая система такого типа усилит их интерес к ограничению СНВ и заставит пойти на крупные уступки. Тяжелые ракеты олицетворяют мощь и внушают ужас, недаром РС-20 на Западе называли «Сатана».
Тем не менее при всем уважении к авторам этих аргументов ряд рациональных соображений не позволяет с ними согласиться. Военная доктрина РФ ставит во главу угла «поддержание стратегической стабильности и потенциала ядерного сдерживания на достаточном уровне». А суть стратегической стабильности, как отмечалось выше, предполагает отсутствие стимулов для нанесения первого удара, уменьшение концентрации боезарядов на стратегических носителях и оказание предпочтения системам вооружений, обладающим повышенной выживаемостью.
Новая тяжелая МБР будет противоречить всем этим принципам. Она сконцентрирует большое число боезарядов на малом количестве носителей. Если развернуть 100 тяжелых МБР, то на 14% носителей будет сосредоточено 65% боезарядов. Ракеты станут привлекательной целью (1–2 боеголовки выбивают все 10) и будут крайне уязвимы в ШПУ для удара американских ядерных МБР и БРПЛ с точными и мощными головными частями, а в перспективе, возможно, и для высокоточных стратегических систем в обычном оснащении (крылатых, баллистических ракет и орбитальных систем).
Чтобы выжить, тяжелые ракеты будут полностью полагаться на принцип ответно-встречного удара, оставляющего политическому руководству после сигнала тревоги всего несколько минут для принятия решения о начале глобальной ядерной войны. В условиях распространения ракетно-ядерного и противоспутникового оружия в мире это существенно повысит вероятность ядерной войны из-за отказа СПРН, ложной тревоги или ошибочной оценки ситуации.
 Система ПРО «Иджис» не упоминается в Пражском договоре, но со временем может на него повлиять. Фото с сайта navy.mil |
Грунтово-мобильные МБР после развертывания на маршрутах обладают повышенной живучестью. Российские просторы, леса и плохая погода способствуют их маскировке. Моноблочные ракеты в шахтах – малопривлекательная цель (поскольку расходуется больше боеголовок, чем поражается). На крайний случай они хорошо приспособлены и для ответно-встречного удара из шахт и наземных укрытий.
Тяжелые ракеты шахтного базирования – это прежде всего оружие первого ядерного удара. Как отмечалось выше, в принципе российская Военная доктрина допускает возможность такого шага при определенных обстоятельствах. Но для удара по третьим и четвертым ядерным государствам – в избытке имеющихся на обозримое будущее ядерных средств. А удар по стратегическим силам США незначительно их ослабит: у них будет только 420 моноблочных МБР «Минитмен-3» (27% СЯС) и на каждую шахту придется тратить 2–3 боеголовки. А главная составляющая американских СЯС – силы морского базирования абсолютно неуязвимы и смогут нанести уничтожающий ответный удар 600–700 ядерными боеголовками, находящимися на боевом дежурстве в океане (не считая стратегическую авиацию).
Опасения в отношении ПРО США/НАТО в Европе сильно преувеличены. Но даже в плане прорыва гипотетической многоуровневой системы ПРО тяжелые ракеты не самое лучшее средство. Будущая система ПРО корабельного базирования типа «Иджис» (SM-3 Block IIB) четвертой фазы адаптивной программы ПРО США (около 2020 г.), и возможная в более отдаленном будущем система космического базирования вызывают беспокойство, в первую очередь ввиду своей способности перехвата ракет на активном участке траектории, до разведения боеголовок и элементов КСП ПРО. Такой разгонный участок у жидкостных ракет намного длиннее, чем у твердотопливных, а ступени менее прочны, и потому они более уязвимы для перехвата со всем их огромным забрасываемым весом.
Твердотопливные ракеты типа «Тополь-М»/«Ярс» имеют укороченный активный участок и после разведения боеголовок и элементов КСП ПРО могут преодолеть любую прогнозируемую противоракетную систему. Повышенная мощность боеголовок не нужна для ответного удара, поскольку он наносится не по шахтам МБР. Российская доктрина ставит задачу «нанесения заданного ущерба агрессору», а не осуществления «разоружающего удара» или «сокрушительного возмездия».
Приведенные соображения могут показаться шизофреническим бредом времен холодной войны. Но в условиях сохраняющихся отношений взаимного ядерного сдерживания специалисты именно так анализируют роль и влияние новых систем оружия на стратегический баланс. Сейчас, через 20 лет после холодной войны, такие расчеты ушли далеко за кулисы общественного внимания. Но они могут вернуться на авансцену, поскольку как раз тяжелые МБР больше любой другой системы ядерного оружия являются символом холодной войны и гонки вооружений. К тому же жидкостные боевые ракеты как тип оружия олицетворяют вчерашний день ракетной техники: остальные великие державы упразднили такие системы, и даже Китай переходит с жидкостных стационарных на твердотопливные мобильные ракеты.
В этой связи появление у России тяжелой МБР вместо создания у США стимула к более существенным ограничениям в рамках СНВ может вызвать прямо противоположный эффект. Даже если они останутся в Договоре, то скорее всего повысят контрсиловой потенциал МБР «Минитмен-3» и БРПЛ «Трайдент-2» за счет наращивания числа мощных и точных боеголовок типа W-87 и W-88 (гарантированно поражающих высокозащищенные пусковые шахты). Расширят внедрение систем «Быстрого глобального удара» – баллистических, частично-орбитальных и орбитальных средств с высокоточными обычными боевыми частями. Ускорят создание систем ПРО с перехватом на активном участке траектории. В целом стратегическая стабильность будет существенно подорвана.
Традиционно СССР, обладая примерно равными с США стратегическими силами, имел в боевом составе гораздо больше типов систем оружия из-за отсутствия реального контроля политического руководства над оборонно-промышленным комплексом, когда выбор систем оружия опирается на методику объективного системного анализа по критерию «стоимость–эффективность». Именно это, а не просто поддержание паритета делало гонку вооружений намного более расточительной для Советского Союза и тяжело обременяло его экономику. И сейчас, при военном бюджете, в десять раз меньшем, чем у США, Россия имеет в боевом составе СЯС четыре типа МБР (РС-20, РС-18, РС-12М, РС-12М2 и РС-24), четыре типа ПЛАРБ (проектов 667 БДР, 667 БДРМ, 941 и 955), два типа БРПЛ (РСМ-50, РСМ-54, а третий испытывается – «Булава-30») и два типа ТБ (Ту-95 и Ту-160). У «бедных» Соединенных Штатов по одному типу МБР, ПЛАРБ, БРПЛ и два типа ТБ.
В последующем десятилетии переход российских СЯС на два типа МБР высокой унификации («Тополь-М»/«Ярс») и один тип ПЛАРБ/БРПЛ (проект 955/«Булава-30») был бы исключительно выигрышным, экономичным и стабилизирующим путем развития потенциала сдерживания. И наоборот, создание новой системы тяжелой МБР увековечит многотипность и расточительность военной политики страны.
Возможность быстрого наращивания числа носителей и боеголовок за счет тяжелых МБР, чтобы закрыть «зазор» по носителям и боезарядам с потолками СНВ, может оказаться иллюзорной. На сколько лет затянется разработка и испытания новой системы, как будет формироваться и работать новая кооперация производителей, сколько средств будет выделено на производство ракет и каковы будут темпы развертывания – все эти вопросы пока без ответа. Несомненно, однако, другое: деньги на новую систему не возникнут из воздуха – они будут отняты от других систем СЯС («Тополь-М»/«Ярс», подводные лодки проекта 955/«Булава»), других военных программ и военной реформы в целом (СПРН, РКО, модернизация СОН, жилищное строительство, повышение окладов офицеров, переход на контракт и пр.). Это повлечет ряд явных негативных последствий при весьма сомнительных приобретениях.
ДАЛЬНЕЙШИЕ ПЕРЕГОВОРЫ И ВОЕННЫЕ ПРОГРАММЫ
Российская Военная доктрина провозглашает принцип «соблюдения международных договоров в области ограничения и сокращения стратегических наступательных вооружений». Но новый Договор СНВ, как и прежние, не требует от каждой стороны иметь именно по 700 носителей и по 1550 боезарядов. Нельзя иметь больше, а меньше – на усмотрение каждой державы. К тому же новая Доктрина ни словом не упоминает сакраментальный в прошлом принцип паритета.
Поэтому чрезмерное беспокойство по поводу «зазора» между потолками СНВ и фактическим уровнем российских СЯС после 2020 года едва ли оправданно. Можно решать эту проблему не на пути наращивания вооружений, а посредством заключения следующего договора и понижения потолков примерно до фактического российского уровня СЯС, прогнозируемого к 2020 году (скажем, около 1000 боезарядов по новым правилам засчета). Разумеется, новый договор достижим только при согласовании всех смежных спорных вопросов (ПРО, стратегические средства в обычном снаряжении, третьи ядерные державы и пр.).
Если будет принято решение «выбрать» квоты нового Договора и поддерживать более точный паритет с США, то и в этом случае лучшим средством будет не программа тяжелой МБР с неясными перспективами, а повышение темпов развертывания ракет «Ярс» для грунтово-мобильного и шахтного базирования. Эта система полностью отработана и надежна, она отвечает всем критериям стратегической стабильности. Она может быть оснащена разными комплектами РГЧ и КСП ПРО, а в будущем – высокоточными обычными головными частями. Такой ракеты не имеет и не сможет иметь еще много лет ни одна другая держава мира, включая США и КНР.
Воткинский завод в прежние времена производил до 100 ракет ежегодно. При увеличении производства с 6–8 единиц прошедшего десятилетия хотя бы до 20–30 ракет в год к 2020 году Россия могла бы иметь в боевом составе 200–300 МБР (и соответственно 600–1500 боезарядов). Поэтому в случае денонсации Договора СНВ или в отсутствие нового соглашения Россия получит возможность ускоренного наращивания носителей и боезарядов, что невозможно с ракетами шахтного базирования, подводными лодками – ракетоносцами и стратегической авиацией. С такой вероятностью США и другие страны должны будут всерьез считаться, и это стало бы гораздо лучшим козырем Москвы на переговорах, чем новая тяжелая МБР.
При заключении договора о дальнейшем сокращении СНВ Россия сможет легко приспособиться к пониженным потолкам за счет «разгрузки» части боеголовок с МБР «Ярс» или их переоборудования под обычные боезаряды. Заодно это создало бы у РФ значительный «возвратный» потенциал, и головная боль по этому поводу перешла бы от России к США.
Помимо увеличения объема финансирования, для расширенного производства МБР «Ярс» необходимо подготовить всю кооперацию (около 600 предприятий) и обеспечить высокое качество изготовления всей номенклатуры материалов и элементов субподрядчиками. Этим не мешало бы плотно заняться Госдуме, законодательно возродив в полном объеме госприемку для оборонного заказа и разработав для рыночных условий как систему стимулов и гарантий заводам-изготовителям, так и суровые санкции за брак, вплоть до банкротства и национализации предприятий. Наряду с другими мерами это в любом случае необходимо для подъема всей оборонки, но особенно ее ракетно-космической отрасли.
Выбор пути в развитии российских СЯС – это не чисто технический и даже не отдельный военно-стратегический вопрос. Необходимо всестороннее и научно обоснованное рассмотрение проблемы, а не кулуарные решения под влиянием эмоций, мифов и под давлением корпоративных и ведомственных интересов. Цена ошибки может быть еще больше, чем последствия шагов 2000–2001 годов. Речь идет о будущей стратегической ситуации в мире, военных отношениях с США и другими великими державами, перспективах переговоров о разоружении и нераспространении ядерного оружия, о долгосрочном состоянии всей международной безопасности.
Дарья Гармоненко 