Военный союз англосаксов в действии

Второй фронт в Европе англо-американские союзники открыли с большим опозданием. Фото 1944 года. Библиотека и Архив Канады

Глобализация международных отношений делает неизбежным коалиционный характер почти любого вооруженного противоборства в настоящем и будущем. Между тем история свидетельствует о неспособности коалиций, за редким исключением, вести успешно войну. «Неудачи коалиций в войнах настолько многочисленны, – читаем в мемуарах неординарного американского военного и государственного деятеля, президента США Дуайта Эйзенхауэра, – а их непростительно грубые ошибки так часто повторялись, что профессиональные военные давно исключили возможность эффективных коалиционных действий, если нет обилия наличных ресурсов для обеспечения гарантированной победы над противником». Тем не менее, признают западные военные специалисты, хочешь не хочешь, а учиться правильно воевать в тесном взаимодействии с союзниками – веление времени. Для этого рекомендуется изучать опыт немногих успешных военных коалиций, среди которых обычно на Западе выделяют англосаксонский военный союз в рамках более широкой американо-британско-советской коалиции времен Второй мировой войны. Но так ли это на самом деле? Попробуем разобраться в данном вопросе беспристрастно.

ВАШИНГТОН ВСТУПАЕТ В ДЕЛО

В отличие от Великобритании, являвшейся одним из основных игроков на европейской арене и втянутой непосредственно в вооруженное противоборство в Европе одной из первых, Соединенные Штаты вступили в войну, лишь постепенно преодолев традиционный для себя так называемый барьер изоляционизма. Этому, конечно, «помогли» британцы, остро нуждавшиеся в мощном союзнике именно из числа ментально им близких англосаксов. В своих воспоминаниях о том времени Уинстон Черчилль откровенно признает: «Мы гораздо больше выиграли бы от вступления Соединенных Штатов в войну, хотя бы только против Японии, если бы это было возможно…»

Сильнейшее пробританское лобби во властных структурах Вашингтона всячески способствовало этому. Фактически чуть более чем за два года со дня начала Второй мировой войны (1 сентября 1939 года) и официального объявления о нейтралитете (3 сентября) руководство Соединенных Штатов предприняло ряд конкретных шагов, по сути сделавших неизбежным прямое включение в военное противостояние, ставшее фактом уже после объявления войны 8 декабря 1941 года Японии, а через три дня – Германии и Италии. Тут Гитлер сильно просчитался: по его раскладкам, США могли вступить в войну не ранее 1942 года.

В предвоенный период Вашингтон, идя навстречу пожеланиям Лондона, принял закон о продаже вооружений воюющим странам, в соответствии с которым было принято решение об экспорте до 50% производимых в стране военных самолетов в Великобританию и обучении британских летчиков на территории Соединенных Штатов, а также о передаче ей же 50 эсминцев водоизмещением по 1200 т. Кроме того, было заключено соглашение о создании совместного управления обороной США и британским доминионом Канадой, предоставлена конкретная финансовая и материальная помощь пробритански настроенным государствам Европы и т.п.

Но, пожалуй, наиболее важным шагом со стороны США в рамках формирующегося военного союза с Великобританией в тот период являлось принятие 11 марта 1941 года Конгрессом закона о передаче в аренду или взаймы вооружений (ленд-лиз) другим государствам. В результате этого было фактически окончательно преодолено сопротивление «изоляционистов», препятствовавших втягиванию Вашингтона в орбиту политики Лондона, уже ввязавшегося в войну с Германией и ее сателлитами. Теперь, по мере того как вооружение поступало с американских военных заводов, оно должно было делиться, в общем, поровну между ВС США, с одной стороны, и британскими и канадскими вооруженными силами – с другой. Тем самым были устранены столкновения интересов британских и американских военных, постоянно оспаривавших приоритеты размещенных заказов для нужд национальной обороны.

Начиная с 1940 года «нейтральные» американцы начали проявлять всевозрастающий интерес к вопросам обороноспособности своего потенциального военного союзника. С этой целью еще в июле в Лондон были направлены военная и морская миссии для «предварительных переговоров», а чуть позже уже для конкретного изучения оборонительных сооружений внутри страны и на побережье по заданию председателя американского Комитета начальников штабов в Великобританию прибыл его помощник генерал Эмбик. В январе 1941 года в Вашингтоне начались секретные переговоры представителей военного руководства обеих стран с целью выработки общей стратегии действий. А уже в марте того же года американские офицеры посетили с секретной миссией Великобританию, чтобы выбрать базы для своих эскортных кораблей и авиации, и работы по их оборудованию начались немедленно.

ЗАДАЧИ «АРКАДИИ»

С официальным вступлением США в войну отпала необходимость маскировки наладившихся тесных американо-британских военных отношений. Уже в конце декабря 1941 года в Вашингтон официально прибыл британский премьер-министр Уинстон Черчилль, которого сопровождали начальники штабов видов вооруженных сил. До этого визита связь между военными ведомствами двух государств осуществлялась главным образом через Управление военного планирования, возглавлявшееся американским генералом Джероу.

Основная цель первой союзнической конференции, получившей условное название «Аркадия», состояла в организации реальной системы, которая позволила бы американским и британским начальникам штабов эффективно действовать как единый объединенный орган управления – комитет начальников штабов. Суть достигнутой договоренности сводилась к тому, что каждый из британских начальников штабов видов ВС должен назначить своего представителя в Вашингтоне, чтобы работать в тесном контакте со своими американскими коллегами. При этом комитете в качестве рабочего был сформирован новый орган управления англосаксонскими вооруженными силами, получивший название Объединенный (многонациональный) англо-американский штаб (ОКНШ).

ОКНШ стал работать под непосредственным руководством президента США и премьер-министра Великобритании. Этот орган управления с его сложной, разветвленной организацией штабных офицеров всех рангов стал фактически распоряжаться всеми ресурсами обеих стран. Весьма примечательно, что представителей Советского Союза не пригласили участвовать в работе этого союзнического органа управления под предлогом «наличия у них отдельного самостоятельного фронта», в результате чего «не было нужды… увязывать работу англо-американских штабов с русскими». К тому же, по мнению Уинстона Черчилля, участие советских представителей в заседаниях обоих органов свелось бы к монотонным требованиям скорейшего открытия второго фронта в ущерб другим вопросам, да и ни один из высокопоставленных советских генералов не владел английским языком, а работа с переводчиком только затруднила бы выработку и принятие оперативных решений.

Впрочем, Сталин и сам не особо настаивал на участии представителей советского военного командования в обоих органах союзнического управления войсками. Объединенный КНШ за время войны провел около 200 официальных совещаний, в ходе которых решались задачи, не только касавшиеся непосредственного планирования операций и управления войсками, но и многие другие, включая формирование единой позиции накануне обсуждения стратегических вопросов с советскими союзниками, а также устранение постоянно возникавших между военными обеих стран разногласий и споров по тем или иным проблемам. А разногласия, признают и западные исследователи, бывали и весьма серьезные, которые порой разрешались только на самом высоком уровне.

РАЗНОГЛАСИЯ – НЕ ПОМЕХА

В центре внимания англосаксонских союзников в качестве одного из главных на протяжении всей войны стоял вопрос об отношениях с Советским Союзом. И в Лондоне, и в Вашингтоне, разумеется, никогда полностью не доверяли Москве. В конце же войны из-за растущего авторитета и мощи Красной армии британцы и американцы вынуждены были тщательно продумывать все нюансы своей позиции перед переговорами с советским руководством, ориентируясь на послевоенное мироустройство. Пожалуй, единственный раз такая практика предварительных консультаций была нарушена – перед трехсторонней встречей в Потсдаме, когда новый президент США Гарри Трумэн под предлогом «не формировать у Сталина мнения о сговоре западных союзников», к явному неудовольствию британского премьера, отказал ему во встрече накануне, как теперь говорят, саммита.

Это, правда, нисколько не убедило советского лидера в искренности англосаксов. За несколько месяцев до этого на Тегеранской конференции он прямо, но в полушутливой форме предупредил западных партнеров: «В союзе союзники не должны обманывать друг друга… Я как наивный человек считаю, что лучше не обманывать своего союзника, даже если он дурак». За этой прямолинейностью Сталина скрывалось созревшее за военные годы недоверие к американо-британцам, причин для которого, скажем откровенно, было немало. Одна лишь попытка сепаратных переговоров с Германией в Швейцарии оправдывает такое отношение Советского Союза к своим западным коллегам.

Вообще же, если не считать нескольких «импровизаций» американцев, «купившихся на чары Сталина», как считают британцы, особых разногласий при формировании единой англосаксонской позиции по отношению к СССР не наблюдалось.

По другим же вопросам, затрагивавшим упрочение антигитлеровской коалиции, позиции Вашингтона и Лондона бывали изначально далеки друг от друга. Это, например, касалось отношения к Китаю. Так, к явному раздражению Уинстона Черчилля, американцы методично втягивали симпатизировавшее им гоминдановское руководство Китая на орбиту «большой политики» и старались заставить Лондон делать то же самое. В данном случае, как свидетельствует история, Вашингтон оказался куда прозорливее своего партнера, увидев в этой тогда еще беднейшей, но многонаселенной стране одного из основных игроков на международной арене будущего.

Особняком стоит вопрос об отношении обоих англосаксонских союзников к неминуемому подключению Франции к той же «большой политике». Конечно, о вишистском руководстве – союзнике Берлина не могло быть и речи. Однако возглавляемая генералом де Голлем Свободная Франция оказалась «крепким орешком» для англосаксов. Французы, не имевшие достаточного потенциала для борьбы с Германией, тем не менее по исторически сложившемуся антагонизму отвергали всякое покровительство Лондона, а в Вашингтоне они уже тогда увидели гегемонистские наклонности, которые в конце концов и вынудили де Голля – президента Франции – к принятию решения о выходе в 1966 году из подвластного США Североатлантического альянса, точнее из его военной организации. Но во время войны, как считают и американцы, и британцы, «гипертрофированное чувство национальной гордости, выливавшееся в непомерные амбиции» руководства Свободной Франции, неоднократно создавало критические ситуации во взаимоотношениях западных союзников, чреватые полным разрывом с де Голлем с далеко идущими последствиями для послевоенной раскладки сил в Европе и в мире в целом.

Периодически в непредсказуемо острой форме в рамках англосаксонской коалиции возникал и так называемый национальный вопрос, в основном, разумеется, затрагивавший британские войска. Дело в том, что если для американской армии, которая была формально однородной (все военнослужащие – в основном граждане США), в ходе военных действий не были характерны проявления расизма и национализма (по крайней мере официально так признавалось), то для британской армии была типична несколько иная ситуация.

В ее составе в том числе были части и соединения, сформированные на чисто национальной основе, главным образом из доминионов и колоний. Доверия к ним, особенно из числа неанглосаксонских, со стороны военного и политического руководства страны как такового не было. И этому были свои причины, поскольку, может быть за исключением формирований гуркхов (выходцев из Непала), мало кто себя показал более-менее достойно на поле боя. Не случайно уже в конце войны Уинстон Черчилль, возмущенный умалчиванием в СМИ, как он считал, заслуг англичан, дал указания представить ему статистику потерь британской армии, будучи уверенным в том, что «они (потери англичан) вдвое превышают потери всех других частей Соединенного Королевства и Британской империи, взятых вместе, – возможно, и втрое».

Несмотря на то что изначально американское и британское руководство для одержания победы над «державами Оси» договорилось о равнозначности обоих театров войны – Тихоокеанского и Европейского, первые годы военного сотрудничества Вашингтон явно отдавал предпочтение борьбе с Японией. Позже, под давлением своих союзников обратив наконец свое внимание на Европу, американцы не один раз вступали в конфликт с британском руководством, стремившимся, главным образом по политическим мотивам, вместо открытия второго фронта на Севере Франции, локальными операциями в Средиземноморье изматывать Германию с ее союзниками и заодно продолжать истощать уже своего «союзника» – СССР, повязанного по рукам и ногам бесконечными масштабными битвами в Восточной, а затем и Центральной Европе. Надо все же отдать должное американцам: в процессе неоднократных жестких дискуссий и споров с британцами им в конце концов удалось убедить союзников в необходимости организации грандиозной десантной операции в Нормандии, правда, не в 1943 году, а лишь в середине 1944 года.

Во время Потсдамской встречи президент США Трумэн (в центре) не хотел подавать Сталину поводов для недоверия. Фото 1945 года. Национальное управление архивов и документации США

Безусловно, создание единого органа военного руководства, каким стал ОКНШ, – это существенный шаг вперед по сравнению с реализованной в годы Первой мировой войны так называемой концепцией «координации», в соответствии с которой был вынужден работать главковерх коалиционными войсками французский генерал Фердинанд Фош. Но добиться этого реально во Второй мировой войне оказалось не так просто. И британцы, и американцы признали принцип, в соответствии с которым руководство на всех уровнях, от войск на театре войны до локальных операций, должно единолично осуществляться представителями тех вооруженных сил, чьих соединений (объединений) в данном случае представлено больше. Но в действительности зачастую случалось так, что по тем или иным, главным образом политическим, соображениям назначался главком (командующий) от «конкурирующих» ВС, что весьма болезненно воспринималось генералитетом войск союзника.

Так, например, было при назначении командующим войсками для проведения в Северной Африке операции «Торч» (1942) американского генерала, хотя британских соединений в группировке было почти в три раза больше, чем дивизий Сухопутных войск США. Аналогичным образом складывалась и ситуация при организации захвата Сицилии в 1943 году. Чтобы избежать подобного впредь, англосаксы договорились по возможности четко соблюдать указанный принцип, но в обязательном порядке назначать заместителя от союзных войск. Хотя трения продолжались до самого конца войны. Причем эти трения порой приобретали характер настоящих склок не только в среде генералитета союзнических армий, но и в высших военных и даже государственных инстанциях.

В частности, это имело место по вопросу о том, кому должна принадлежать слава победителя. Так, «неуместное самовосхваление фельдмаршала Монтгомери» в связи с якобы решающей ролью британцев в Арденнском сражении, «спасших американцев от разгрома», надолго поссорило его с генералом Эйзенхауэром. Кроме того, первое время британцы, не стесняясь в выражениях, критиковали своих заокеанских союзников в неумении и даже нежелании принимать прямое участие в боях. Так, подмечает Черчилль в 1943 году, несмотря на более чем годичное пребывание американских летчиков на территории Англии, они «не удосужились сбросить ни одной бомбы на Германию… хотя в Вашингтоне за год до этого нас (британцев) убеждали в том, что через четыре или пять месяцев они сделают это».

С этой проблемой связан и другой вопрос, а именно реализация концепции «объединенности», то есть теснейшего межвидового взаимодействия. Если американцы и особенно их авторитетный представитель, руководивший вторжением союзников в Европу («крестовый поход в Европу», как сам он говорил) генерал Эйзенхауэр, методично проводили курс на централизацию руководства всей межвидовой группировки в одних руках, то британцы всячески противились этому, постоянно настаивали на введении промежуточных звеньев руководства через замов командующих – представителей видов ВС. Даже несмотря на то что Черчилль как высшее в британских ВС должностное лицо признал рациональность централизации в управлении, британские генералы и офицеры никак не могли с этим согласиться.

Первопричина многих разногласий, а скорее недопонимания между британскими и американскими генералами и офицерами, скрывалась, как это четко подметил Эйзенхауэр, в особенностях систем управления в обеих армиях. Так, пишет он в своих мемуарах, «американская доктрина всегда сводилась к тому, чтобы поставить командующему на ТВД задачу, дать ему соответствующие силы и средства и затем как можно меньше вмешиваться в осуществление его планов… Британский КНШ в Лондоне, наоборот, на протяжении всей войны поддерживал ежедневные контакты со своими командующими на фронтах и требовал постоянной и детальной информации». С другой стороны, и Черчилль не раз выражал свое недоумение в связи с «чрезмерно частыми» контактами Эйзенхауэра с Вашингтоном в ходе подготовки и особенно проведения операции «Оверлорд» и обвинял его в том, что генерал «не располагает ни малейшей свободой в составлении плана и решении вопроса о том, как, когда и где использовать свои силы». Примечательно, что впоследствии эту мелочную опеку, сковывавшую инициативу командиров на местах, англосаксы стали приписывать советской системе военного управления.

Но продолжим. С целью формирования доброжелательной атмосферы в единых коллективах штабов всех уровней британское и американское руководство договорилось о желательности соблюдения паритетов при их укомплектовании генералами и офицерами. Это, безусловно, принесло свои позитивные результаты, но, пишет Эйзенхауэр, «на первых порах офицеры двух национальностей вели себя так, как ведет себя бульдог, когда встречает кота…».

АНГЛО-АМЕРИКАНСКИЙ ВОЕННЫЙ СЛОВНИК

Разница в системах управления, конечно же, затрудняла руководство коалиционными войсками «в поле», однако две военные системы, имевшие на первый взгляд так много общего, значительно отличались одна от другой и в мелочах. Сначала британцы полагали, что, имея большой опыт, они покажут американцам, что и как надо делать, а те безропотно и без возражений последуют этим указаниям. Но эта иллюзия быстро рассеялась. Оказалось, что в глазах американцев британская армия не пользовалась большим военным авторитетом. «Странная война», то есть фактическое бездействие и сплошные неудачи с сентября 1939 года по май 1940 года, заставляла американцев относиться к своим европейским союзникам из числа англосаксов именно так. Впоследствии британцы признавали, что такое отношение имело вполне реальные основания.

Среди «мелочей», которые на первый взгляд могут показаться даже странными, но которые порой существенно влияли на взаимодействие союзников, практически все специалисты выделяют так называемую языковую проблему. Дело в том, что американские военные термины сильно отличались от британских. Некоторые просто вводили в заблуждение. Простой пример. Вattery по-американски означало «артиллерийская батарея», по-английски – «дивизион». Аббревиатура GI – по-английски означала «начальник штаба дивизии», по-американски – «отдел кадров». Понятно, куда такая путаница могла привести, да и поначалу приводила при интенсивном обмене указаниями/приказами в быстро менявшейся обстановке. Поэтому в срочном порядке был разработан общий словник, своего рода англо-американский военный словарь. Кроме того, был разработан специальный список военных сокращений, обязательный для обеих армий, чтобы каждая из них могла понимать приказы и директивы другой. Без такой унификации взаимопонимание армий двух государств было бы невозможно. Но это было нелегким делом, так как ни та, ни другая сторона не шла охотно на замену своих тщательно разработанных терминов «иностранными» словами.

Для обеспечения взаимодействия были учреждены также курсы совместной подготовки английских и американских офицеров и принята система прикомандирования американцев к британским частям и соединениям, и наоборот.

Помимо этого обе стороны договорились о мерах стандартизации вооружения и военной техники (ВВТ), чтобы иметь возможно меньше образцов и добиться их максимальной взаимозаменяемости. Но полной унификации из-за нехватки времени добиться не удалось. Вместе с тем британцы признают весьма заметную роль США в оснащении их армии. Конечно же, они в первую очередь имеют ввиду танки «Шерман», штабные автомобили «Виллис», самоходные артустановки и амфибии. Дело кончилось тем, что если в начале войны руководство ВС обеих стран категорически выступало против смешивания частей и соединений разной национальной принадлежности (как говорил Черчилль: «Родственникам лучше быть врозь»), то к концу войны имели место факты создания смешанных формирований. Такого рода объединением стала 1-я американо-британская воздушно-десантная армия, созданная в 1944 году.

МАНИЯ ВЕЛИЧИЯ И ПРЕТЕНЗИИ НА МИРОВОЕ ГОСПОДСТВО

По мере приближения конца войны проблемы военной совместимости западных союзников постепенно начали отходить на второй план, зато все более важное звучание стали обретать политические вопросы. Вашингтон и Лондон, в принципе заинтересованные в оттеснении по мере возможностей Москвы от дележа завоеванного политического и военного «капитала», не избежали некоторых трений в своих внутренних взаимоотношениях.

Несмотря на принципиальную договоренность о будущих зонах оккупации в терпящей крах Германии, Лондон интенсивно пытался заставить американцев вклиниться их многочисленными армиями в сферу оперативных интересов Красной армии и не только в Германии, но и в Австрии, Чехословакии, других европейских странах, находившихся на пути продвижения советских войск.

Надо опять отдать должное «недальновидным» (как говорил Черчилль) американцам (и прежде всего генералу Эйзенхауэру), которые старались четко соблюдать достигнутые договоренности с советскими союзниками, за что подверглись нещадной критике со стороны британских премьера и генералитета. После же прекращения военных действий британский премьер вовсю старался уговорить американцев не покидать сразу занятые ими, но подлежащие по договоренности передаче СССР территории в обмен на выторговывание у Москвы каких-либо территориальных либо политических уступок. И опять американцы не поддались давлению, что вызвало открытое негодование британского руководства.

Следует также отметить, что чем в большей степени приходило в умы западных союзников осознание значения одержанной победы, тем активнее стремились они воздействовать на своих оппонентов и мировое общественное мнение путем явного преувеличения своих заслуг, что, впрочем, признаем, им вполне удалось. Прежде всего англосаксы стремились выпятить свои военные успехи, в чем особенно преуспел британский премьер. По его словам, «победа, завоеванная нашими (то есть британо-американскими) армиями в Нормандии, затмит своим величием все, что русские достигли в каком-либо отдельном случае».

Черчилль выступил резко против планов США вывести через два года свои войска из Европы, в чем в конце концов нашел поддержку у администрации Трумэна. И в качестве, так сказать, прощального аккорда, как бы ставя точку в истории «странного альянса» с русскими, по меткому определению американского генерала Джона Дина, британский премьер предложил своим заокеанским союзникам в качестве меры против коммунистической экспансии «созвать международную конференцию без участия России… Ничто не показало бы Советам более ясно, в каком они оказались положении. Таким образом, я считаю, что это лучший тактический путь, а также правильный моральный путь, по которому должна пойти преобладающая часть всего мира во главе с говорящими по-английски армиями и войсками всех родов». Если отбросить идеологический фон сказанного, то вполне четко проступают очертания вожделенной мечты англосаксов – мировое доминирование, ни больше ни меньше. Впрочем, и сегодня от этой цели они не собираются отказываться.

Подводя итог изложенному выше, нельзя не согласиться с мнением западных аналитиков о том, что в ходе Второй мировой войны был опровергнут тезис о невозможности абсолютного успеха в коалиционной войне, и о том, что англосаксонский военный союз все же состоялся. Об этом свидетельствует и его беспрецедентная в мировой истории жизнеспособность: с течением времени он не только не развалился, но оброс сателлитами, превратившись в куда более представительную военную организацию – НАТО. Только теперь здесь тон задает не Лондон, бывший некогда завсегдатаем, а то и вдохновителем бесконечных катаклизмов европейского масштаба, а его заокеанский теперь уже «старший брат» с куда более масштабным охватом интересов.