Надежда Тэффи, как и все русские люди, жила странной, непохожей на другие жизнью. Натан Альтман. Тэффи. 1910-е. Музей Анны Ахматовой
– Надежда Александровна, где вас, правнучку украинского археолога Кондратия Лохвицкого, раскопавшего Золотые ворота и Ирининскую церковь в Киеве, настигла русская катастрофа, емко названная Михаилом Булгаковым «бег»?
– Москва. Осень. Холод. Мое петербургское житье-бытье ликвидировано. «Русское слово» закрыто. Перспектив никаких…
– Голодный человек верит только в еду?..
Вокзал в Киеве оказался забит народом и весь пропах борщом. Это новоприезжие в буфете приобщаются к культуре свободной страны… Весь киевский мир завален, перегружен снедью. Из всех окон и дверей – пар и чад. Магазины набиты окороками, фаршированными поросятами. И по улицам на фоне этих фаршированных поросят toute Moscou et tous Petersbourg (вся Москва и весь Петербург. – А.Р.). Суетня на Крещатике. Деловая и веселая.
– Тяжело быть человеком, но еще труднее – русским?
Тяжело порой быть русским человеком… Если оторваться от нее, от земли нашей, подняться до Марса, до Урана, до планетоидов, еще дальше, еще выше в Безымянное – не покажется ли оттуда весь ужас, весь хаос отчаяния наших войн и революций просто чем-то вроде сумбурной неразберихи?..
Живем мы, так называемые ле рюссы (русские. – А.Р.), самой странной, на другие жизни непохожей жизнью.
Еще Тютчев сказал, что «умом Россию не понять».
– Зачем мозги напрасно мучить?
– А так как другого органа для понимания в человеческом организме не находится, то и остается махнуть рукой.
– Руси есть веселие воровати?..
Нужно записать. Вот так: «Требуем полной свободы и равноправия для воровства и кражи, и пусть все, что нехорошо, считается хорошо. Почему дурак – нехорошо? Может быть, очень даже хорошо».
– Вопрошу словами героя вашего рассказа: «Неужели все кончено! Никакой надежды?»
– Что поделаешь! Кошмар русской действительности!
– Трудно избежать прошлого?..
– Русский человек любит критиковать и мрачно философствовать.
Иностранец, тот, ежели не в духе, придерется к жене, выразит неудовольствие современными модами, ругнет порядки и в крайнем случае, если очень уж печень разыграется, осудит правительство…
Русский человек не то. Русский человек даже в самом обычном своем настроении, если выдалась ему минутка свободная, особенно после принятия пищи, да подвернулась пара незаткнутых ушей, – он и пошел. И сюжеты выбирает самые неуютные: загробную жизнь, мировое благо, вырождение человечества.
– В жизни всегда есть место жизни?
– На чужбине, конечно, тяжело и многого не понимаешь. Особливо человеку одинокому. Днем, конечно, работаешь, а по вечерам прямо дичаешь.
Скучно у них. Ужасно скучно. Метро да синема. Стали бы у нас в Таганроге так по метро мотаться? Несколько сотен тысяч человек ежедневно по парижским метро проезжает. И вы станете меня уверять, что все они по делу ездят?
– Хорошо работает тот, кто работает незаметно?..
– Где же эти их дела-то? В чем они себя оказывают? В торговле? В торговле, извините меня, застой. В работах тоже, извините меня, застой. Так где же, спрашивается, дела, по которым 300 тысяч человек день и ночь, вылупя глаза, по метро носятся?
– Если товар не продается, потребителя уничтожают рекламой?
– С каждым днем их тон делается серьезнее и внушительнее. Где прежде предлагалось, там теперь требуется. Где прежде советовалось, там теперь внушается.
Писали так: «Обращаем внимание почтеннейших покупателей на нашу сельдь нежного засола».
Теперь: «Всегда и всюду требуйте нашу нежную селедку!»
И чувствуется, что завтра будет: «Эй ты! Каждое утро, как глаза продрал, беги за нашей селедкой».
– Ушла культура дань просить?..
– Газеты, вывески, объявления на улицах – все это дергает, кричит, требует и приказывает: Прежде чем жить дальше, испробуйте наш цветочный одеколон, 12 тысяч запахов».
У меня сильный характер, и я долго боролась с опасными чарами рекламы. Но все-таки они сыграли в моей жизни очень печальную роль.
– Спасибо.
Ольга Камарго 
комментарии(0)