Лучше водки бывает лишь водка

Говорят, в 513-м номере оргия!  Питер Пауль Рубенс.  Пьяный Геркулес с нимфами и сатирами.  Ок. 1612–1614. Дрезденская картинная галерея

Приехал в пятницу вечером на русский музыкальный трехдневный фестиваль в Кингстон, что в горах штата Нью-Йорк. В гостинице возле стойки регистрации уже развалился в кресле старый друг Эдик. Он немедленно достал бутылку водки и налил мне стакан за прибытие. Мы выпили и занюхали рукавом. Он говорит:

– Это я здесь, у входа, сел, чтобы ни один знакомый не проскочил незамеченным и не выпил. А то кому ни позвоню, все говорят, что не едут. А потом их тут встречаю. Ты тоже вот обещал позвонить, когда подъезжать будешь, а не сдержал слово.

– Так метель была какая! Думал, погибну и не доеду.

– Знаем мы твою метель. Но ты мне уже дал идею для следующего тоста. За жизнь!

Буран повалил все столбы в округе. Выбило все электричество. Везде темно. Не работают светофоры. Только гостиница со своим собственным генератором сверкает в ночном непроглядном океане темноты. Как я добрался целый и невредимый – один бог знает.

Оргия в 513-м номере

Полночь. Дискотека. Все в доску пьяные. Подошел Эдик с почти пустой бутылкой водки.

– В номере 513 оргия. Пошли.

– Пошли. А чего же не пойти?

Тут парень, который танцевал недалеко, подскочил и спросил Эдика:

– О, оргия! Можно с вами?

– Болезней половых нет?

– Нет.

– Ну, пошли.

Мы шли через всю гостиницу и громко говорили, что идем на оргию. К нам присоединялись новые люди. В основном мужчины, что меня тревожило. К комнате 513 подошло человек десять, еле стоящих на ногах. Никто не открыл. Мы постучали еще раз и стали требовать, чтобы нас пустили. Прошел мексиканец-уборщик и сказал, что здесь никто не живет. Эдик почесал затылок:

– Вот черт! Наверное, неправильно запомнил номер.

Несколько человек повалились прямо в коридоре спать. Видно было, что они и сюда добрались из последних сил. Я пошел, шатаясь, назад, на дискотеку.

Не имеет права

Я, конечно, уже старый. В час ночи пошел спать. А люди всю ночь тусовались. В восемь утра в ресторане сидят злые и почти не спавшие. Слышу их истории. Девушка жалуется подруге:

– Мой бывший бойфренд танцевал с другой женщиной и даже хватал ее за все части тела. Эта сучка была такая довольная. Я дала ему пощечину.

– Так ты же с мужем приехала.

– Все равно – это ему не дает права…

Своя версия Высоцкого

Встретился со старым другом Пайком, руководителем русской панк-группы. Спрашиваю:

– Ну, как тебе живется в гетто?

– Все замечательно. Я их научил пить водку из горла, и они меня зауважали. Полюбили и не трогают.

– Какой ты молодец!

– Я на весь мой дом единственный русский. Было еще двое. Но один сел в тюрьму, а другой умер от передозировки.

Пайк достал гитару и запел свою версию Высоцкого: «Лучше водки бывает лишь водка,/ От которой еще не блевал».

Моня и Маня

Лет восемь назад на поэтическом чтении в дорогом ресторане я познакомился с Маней. Чтение закончилось в девять, и я с ней пил до двенадцати. А потом подъехал ее муж Моня, за все заплатил, и они завезли меня домой. Моню привезли в Америку шестилетним, и у него были способности к математике. К тридцати годам у него была докторская по математике и работа за огромные деньги в Сети. Счастливая парочка даже жила в центре Сан-Франциско, в служебной квартире, пять лет в одном доме с голливудскими кинозвездами. Моня любил Маню, и она после того как вышла за него замуж, ни дня не работала. Тусовалась по поэтическим чтениям и музыкальным концертам. Моня, если работал не допоздна, присоединялся. Иногда было столько работы, что они виделись уже только утром. Я не видел их года три. На фестивале встретил Моню. Он выглядел потерянным. Сказал, что Маня влюбилась в барабанщика панк-группы и сбежала с ним в Канаду. В четыре утра я проснулся попить минералки и выглянул в окно. Моня стоял у гостиничного бассейна, смотрел на водную гладь и плакал.

Не открывается

Воскресенье. Десять утра. Бегу с сумкой по коридорам гостиницы. Спасибо тебе, Кингстон, за все. Внизу ждет машина. Под дверью номера лежит панк-музыкант Паша с гитарой за спиной. Фингал под глазом. Смотрит на меня, плачет и показывает на дверь. Не может встать, провести магнитной карточкой и открыть. Беру карточку и провожу – не открывается. Явно не та дверь. Проходящий мимо музыкант говорит мне, что Пашин номер в другом конце коридора. К той двери карточка подходит. Паша ползет за мной на карачках, мямлит что-то в благодарность и заползает внутрь. Дверь захлопывается. Прощай, Кингстон.

Персидский поэт в переводе с английского

Еще на фестивале в Кингстоне разболелся зуб. В понедельник пошел к стоматологу. Доктор-иранец выписал болеутоляющие и антибиотики и назначил маленькую операцию на пятницу. Боль всю неделю не унималась. Глаза на лоб лезли. Пришел сегодня. Иранец заглянул мне в рот и ужаснулся:

– Вижу, воспаление не сошло. Всем лекарство помогает, а тебе нет? Ничего не понимаю. Очень странно.

– Я честно принимал антибиотики всю неделю.

– Ты откуда приехал? Из Восточной Европы?

– Можно сказать, что так.

– И ты что – продолжал пить алкоголь?

– Да нет. За ужином бутылочку пива, а потом перед сном – рюмочку виски. Разве это пить?

Рассерженный врач приказал мне лечь в кресло. Надо было как-то его задобрить.

– Я очень люблю Руми. Переводил его на русский.

– Ой, какой молодец! Я его каждый вечер читаю. Ты откуда персидский знаешь?

– Я не знаю. Я с английского.

– Как можно самого гениального поэта всех времен и народов читать в переводе? Ты должен был выучить персидский! Глаза бы мои тебя не видели!

Я понял, что опять сморозил что-то не то, лег в кресло, закрыл глаза и мысленно попрощался с жизнью.

Нью-Йорк