Петр Новина-Конопка
«Наша страна вступает в Евросоюз, значит, цель моего президентства выполнена!» – считает глава Польши Александр Квасьневский.
Фото Reuters
Как Польша, так и Россия за многолетнюю историю своего соседства прошли, пожалуй, через все возможные варианты развития отношений. То поляки в Москве, то москали в Варшаве – бесчисленные вариации в линии общей границы – диспропорции в потенциале – соперничество в стремлении верховенствовать в регионе – чаще конфликты, чем сотрудничество, – ощущение разности культур вопреки национальной и исторической генетике – наконец, неослабевающее взаимное недоверие и отсутствие формулы или желания некоего окончательного примирения, сопоставимого с франко-германским. Вот на таком фоне 1 мая 2004 года на политической, а также экономической, общественной и культурной карте современной Европы возникает в новом качестве граница между Польшей и Россией, становящаяся одновременно границей между расширяющимся Европейским союзом и Россией.
═
Новые элементы интеграции
═
Процесс нынешней европейской интеграции, в особенности фаза расширения ЕС за счет 10 новых стран, вносит в эти обстоятельства новые элементы. Дебаты по поводу расширения и принятые вослед за этим политические решения касались по сути своей не только расчетов с прошлым, но и определения заново места Европы в мире. По существу, формируется новый мировой порядок, меняется инструментарий международных отношений, но также – и философия суверенитета, идея государства, даже понятие европейского demos.
Можно с легкостью доказывать, что описанный таким образом масштаб перемен еще не вполне усвоен европейским коллективным сознанием. Ни французы, ни поляки, ни португальцы или латыши в ментальном отношении пока что еще должным образом не подготовились к предстоящим переменам. Аналогии с прошлым, и даже с нынешним ЕС-15, хромают и легко могут оказаться внеисторическими. Тот факт, что страны-кандидаты проходят через интенсивные преобразования, которые должны приблизить их к условиям функционирования нынешних стран-членов, приводит к тому, что из поля зрения выпадают более отдаленные по срокам последствия нынешнего расширения.
Наверное, стоит прислушаться к Канберре, Пекину или Буэнос-Айресу, чтобы убедиться, что наблюдатели, следящие за процессом расширения ЕС издалека, иногда быстрее самих европейцев замечают в нем предвестие существенных перегруппировок на мировой арене. Многие европейцы – но и американцы тоже – еще не осознали надлежащим образом значительность тех перемен, которые накладываются на процесс глобализации и революции в области технологий и цивилизации в ХХI веке.
"Сначала экономика", – повторял самому себе и своим согражданам предшественник нынешнего хозяина Белого дома в Вашингтоне. Это было, безусловно, верное наблюдение, хотя в последующие годы стало ясно, что проблемы современного мира – в которых, несомненно, доминировал экономический фактор – не исчерпываются только этим. В польско-российских отношениях на протяжении последних 15 лет экономический фактор, по крайней мере с польской стороны, возникает постоянно. Бывает, что его представляют чуть ли не единственным конкретным элементом, которому по разным причинам не удается придать должное значение, основным инструментом новых взаимоотношений, главным средством спасения от всех других сложностей и вызовов, перед которыми оказываются наши страны и их граждане.
Удастся ли в данном контексте сохранить тезис о том, что для нового соседства Варшавы и Москвы в контексте заново формирующейся восточной границы ЕС ключевыми станут экономические вопросы? Спустя 15 лет после падения коммунизма не только Польша, но и Литва, Латвия и Эстония, а также другие прежние подданные советской империи заседают вместе с государствами – членами НАТО и ЕС, для которых, в свою очередь, Россия становится "стратегическим партнером". Однако при этом по-прежнему не хватает какого-нибудь Гарри Поттера от дипломатии, который прикосновением своей волшебной палочки создал бы новый механизм сотрудничества, засыпал пропасть недоверия, помог преодолеть заметную цивилизационную демаркационную линию, отделяющую объединяющуюся Европу от полуевропейской-полуазиатской России. И хотя об экономическом вызове поет целый хор по обе стороны новой границы, все же по-прежнему не вырисовывается до конца ясная перспектива, в рамках которой доброе соседство могло бы существовать.
В значительной степени ожидания со стороны ЕС в этой сфере адресованы государствам, у которых в багаже собственной истории и в их геополитическом положении имеются наследие, память и опыт соседства с Россией. Я не буду тут пересказывать ряд польских предложений, направленных как в адрес России, так и самого Европейского союза. Они известны и, хотя еще далеки от фазы реализации, все же сигнализируют о стремлении Польши к формированию по-новому двусторонних польско-российских отношений и одновременно особых отношений между ЕС и РФ. В своеобразном каноне этих идей присутствует убеждение, что необходимым условием эффективного и взаимовыгодного внедрения предложенной, в частности, Польшей философии является отказ России от имперских традиций и устремлений.
Одновременно это означает, что в польско-российских отношениях, а также в отношениях между ЕС и РФ по-прежнему имеется свой контекст, в частности, украинский и белорусский. Для очень многих поляков отношения Москвы с Минском и Киевом являются своеобразной лакмусовой бумажкой, тестом на решимость российских властей отойти от того, чего поляки (и не только они) все еще опасаются. Такое направление размышлений во многом разделяют также наши западные партнеры, хотя случаются иногда дипломатические "аварии". Как только страны Центральной Европы займут места за столом ЕС, за которым принимаются решения, можно будет питать надежду, что такие "аварии" будут происходить значительно реже.
Если экономика оказывается инструментом по-прежнему несовершенным для формирования новых отношений, следует, естественно, задать себе вопрос: где или в чем источник этого несовершенства? Достаточно ли будет, если Россия перейдет экономический Рубикон и превратится в страну, безусловно успешную в экономической сфере? Может быть, в стратегии экономического сотрудничества допущена некая методологическая ошибка, ведь в течение ряда лет не только в Польше господствовала мода на убеждение, что всему помогут солидно гарантированные торговые кредиты?
═
Историю можно переспорить
═
Перемены последних 15 лет в Польше дали весьма хорошие результаты. Даже если настроения в обществе иногда этому противоречат, объективный смысл показателей однозначен. Свободная игра на рынке регулируется законами, устанавливаемыми демократическими политическими кругами, и если даже имеют место явления коррупции или иных грехов, противоречащих принципам демократии, положениям права и законам экономики, то отношение в обществе к ним именно такое – как к грехам, которые следует искоренять и за которые надо наказывать или по меньшей мере затруднять их совершение.
Польша справилась также с собственным спором с историей. Если где и была подведена жирная черта, то, несомненно, именно там, где – с польской точки зрения – былые российские устремления, как кажется, по-прежнему живы. Поляки сумели отказаться от пути предъявления претензий, которые могли быть потенциально направлены на то, чтобы повернуть назад ход собственной истории. Об этом, в частности, свидетельствует диалог с Украиной и Германией, а также по-прежнему трудный и не доведенный до конца, но неизбежный процесс примирения именно с этими нациями. Много проблем, трудностей и задач еще предстоит разрешить, но с точки зрения органических преобразований все указывает на то, что Польша свой собственный Рубикон перешла бесповоротно – не только в смысле институциональном, но и ментальном.
В случае с Россией не получится описать все так просто. Не подлежит сомнению, что перед Россией по-прежнему стоит вопрос даже не столько внедрения новой философии, сколько принятия решения относительно ее векторов. Процесс расчетов с собственной историей, весьма увлекательный для историка и исследователя общественной мысли, здесь все еще продолжается. Стратегия отношений с остающимися еще в орбите российского влияния Украиной и Белоруссией, не говоря о постсоветских республиках, расположенных далее на восток, как представляется, далека от окончательной завершенности.
В самой России дебаты разделяют общество не только на коммунистов и либералов, но и на метрополии и отдаленные провинции. Кое-кто даже утверждает, что с этой точки зрения время в России остановилось. Этот тезис был бы, безусловно, и неверен и несправедлив, если его относить к российской элите, однако многое свидетельствует в пользу его правильности, если исходить из более широкого контекста, который в Западной и Центральной Европе определяется как контекст гражданского общества.
Это факт, что не только Россия является территорией своеобразной реконкисты со стороны прежнего политического или даже военно-полицейского аппарата. Однако трудно было бы спорить с убеждением, что масштаб этой реконкисты там гораздо больший, чем в какой-либо стране прежнего советского блока. Если исходить из того, что мерилом перемен было бы скорее уподобление российской политической сцены западному образцу, то не подлежит сомнению, что от финиша ее отделяет еще значительная дистанция.
Российская экономика удивляет иногда своей динамикой, а может даже инновационностью, однако она погрязла в переплетении обстоятельств, которые вынуждают подходить с осторожностью к эффективности соблюдения законов. Это явление в большой мере редуцирует полученный экономический эффект с точки зрения предсказуемости России как стратегического торгового партнера. Выход из многолетней (чтобы не сказать многовековой) спирали отсутствия достатка и просто нищеты не относится к задачам легким. Об этом хорошо знают те, кто иногда предъявляет суровые требования даже к побочным последствиям трансформации государственного устройства, особенно если в это время динамика пробужденных устремлений общества значительно опередила динамику реального мира и его объективных ограничений.
Проблема заключается в том, насколько возможно в данном конкретном случае использовать устремления общества и отдельных индивидуумов в качестве инструмента, ускоряющего преобразования и направляющего их в правильное русло. Наверное, трудно ответить на этот вопрос исследователю, наблюдающему со стороны, но сами россияне не дают добровольно на него ответа, который можно назвать достоверно положительным.
В мире идут оживленные, а иногда даже полные драматизма дебаты о будущем нашей планеты, о мульти- и унилатерализме, о Объединенных Нациях, об отношениях между разными цивилизациями, о новых полюсах меняющегося на наших глазах мирового порядка. Существуют довольно достоверные сценарии того, какой станет Польша через 10 лет. У нас нет вызывающих доверие сценариев, какой будет через 10 лет Россия.
═
Главное – терпение
═
Совершенно очевидно, что Россия хочет обеспечить себе возможность маневра в глобальном масштабе. Соседствуя непосредственно с Китаем и вообще со странами par excellence азиатскими, располагая огромной территорией, а кроме того, сохраняя в памяти имперскую эпоху (как времен царской, так и коммунистической империи) – она не склонна к однозначным декларациям. Однако это существенно осложняет, а может, даже просто делает невозможным определение окончательной модели отношений между Европой и РФ, а в этом контексте также отношений между Польшей и Россией. Если отсутствуют даже однозначные декларации, то что же говорить о реальных действиях, которые позволили бы хотя бы для начала лишь мысленно представить себе, как мог бы выглядеть мир через 10 лет, как следует планировать и шаг за шагом осуществлять модель отношений между Россией и Европой.
Остаются, таким образом, временные действия, хотя, разумеется, облеченные в логически и структурно увязанные формы. Не следует их недооценивать не только потому, что они могут способствовать медленному, но непрерывному выстраиванию доверия и предсказуемости. Роль, которую Польша может в этой области сыграть как новый член ЕС, не ограничивается тем, что следует из географического или просто физического соседства, более распространенного, чем во Франции или Германии, знания русского языка, опыта коммерсантов.
Эта роль заключается в том, чтобы терпеливо убеждать наших партнеров по ЕС в необходимости стратегического мышления и использования инструментов, с помощью которых можно было бы выходить навстречу реальным российским потребностям (впрочем, вовсе не факт, что именно таким образом они будут рассматриваться российской стороной). С другой стороны, неудивительно, что в Польше – при широко осознаваемой в нашей стране необходимости реальной поддержки для российских демократических и экономических преобразований – присутствуют реализм, приобретенный за счет опыта, накопившегося на протяжении лет, и более холодная, чем в некоторых западных европейских столицах, оценка российской действительности.
Следует положиться на здравый смысл и руководствоваться повсеместно признанными и понятными правилами. И, внимательно глядя вокруг, видеть состояние дел таким, каким оно является на самом деле.
Варшава
