Арно Калика Хаос в Ираке, неопределенность с характером ядерной программы Ирана, экстремизм, обрушившийся на Северную Осетию, свидетельствуют, что отныне насилие перманентно и слепо. В меньшей степени его порождают государства, в большей – группировки и террористические организации.
Насилие характеризуется двумя видами наступательных действий. Во-первых, это исламский джихад, зародившийся как реакция отсталой культуры на вторжение западной цивилизации. Во-вторых, это поход Соединенных Штатов, которые, получив 11 сентября 2001 года удар в самое сердце, пытаются отомстить посредством «миссионерской кампании». Последняя направлена на систематическое уничтожение врагов Америки, «обращение» еще не определившихся в веру в американские ценности, а также на переустройство планеты в соответствии с интересами Вашингтона.
Логика постоянного противостояния рискует дать ход самым фанатичным тенденциям, если только неудачи американцев не приведут к фазе толерантности и умеренности. Однако после ужасов Беслана все же следует проявлять пессимизм. Беслан-2, к сожалению, нельзя исключить, даже если авторы захвата заложников поняли, что они выставили на посмешище дело независимости Чечни. Таким образом, можно прогнозировать худшие сценарии. При этом вероятность ядерного терроризма заставляет содрогнуться.
Вестфальское видение международных отношений деформировано угрозой захвата в заложники террористическим движением слабого государства. Этот научно-фантастический сценарий уже реализовался не так давно в Афганистане. Еще большее беспокойство вызывает тот факт, что в мире растет число слабых или несостоявшихся государств. Так же как «серые» и «черные» зоны, по терминологии Ричарда Перла, они дают прибежища для террористов и организованной преступности. Кто сегодня может утверждать, что Панкисское ущелье полностью очищено от «бородатых наемников»? Кто может подтвердить, что уничтожение Яндарбиева в Катаре было достаточным для того, чтобы остановить финансовую «манну» для мятежного Кавказа? Слабость и коррумпированность государств заставляют усомниться в этом. Вспомним, к примеру, лагеря для подготовки арабских наемников, открытые на Украине в 1998 году с благословения ультранационалистских партий.
Как бы то ни было, задача России – не допустить «палестинизации» Северного Кавказа. Это открыло бы путь для появления микрогосударств, управляемых извне террористической сетью. Видимо, под этим углом следует воспринимать желание Путина усилить федеральное государство и ограничить свободу действий на региональном уровне. Конечно, идея упразднить всеобщие выборы губернаторов – это откат от демократии: граждане лишаются основной возможности влиять на судьбу региона, в котором живут. Но следуя логике войны против терроризма, Владимир Путин предпочел – во имя национальной безопасности – сделать свой режим еще более мрачным.
Путин боится политического вакуума, который после введения в России всеобщих выборов заполнился неконтролируемыми игроками. Он хочет обладать исключительными полномочиями, чтобы эффективно бороться с терроризмом. Что это? Ложный предлог для новой атомизации общества, управляемого сверху «силовыми структурами», или скатывание к военной ситуации и неявному чрезвычайному положению?
Война, которую рассчитывает вести Россия, имеет множество мест действия и могла бы основываться на превентивных ударах. Русские выражают готовность действовать, как американцы или израильтяне. Однако воздержимся от поспешного рассуждения о стратегическом треугольнике Москва – Тель-Авив – Вашингтон. Не стоит забывать, что между Россией, Израилем и США есть серьезные разногласия. Москва, в частности, с опаской смотрит на наращивание Вашингтоном дипломатической активности в СНГ. В свою очередь, Вашингтон не прощает Москве ее антидемократических отступлений. Кроме того, Россия не является врагом ислама. Она демонстрирует амбиции на арабском направлении, пытаясь интегрироваться в Организацию Исламская Конференция.
Профессор Жорж Соколофф в своем труде «Метаморфоза России, 1984–2004» доказывает, что в течение последнего десятилетия Россия следует своим собственным путем. Она то вдохновляется Западом, то отдаляется от него. Что важно, так это завершить становление страны и никогда не возвращаться назад, даже ценой временного ужесточения власти. В этом смысле отклонение в целях безопасности, которое предлагает Владимир Путин, – не новинка в российской истории. Новым является то, что это отклонение происходит в период международной напряженности и неопределенности, который несравним с советским периодом.
Терроризм, поразивший США и бьющий сегодня по России, может ударить и по европейским демократиям. В свою очередь, европейские демократии рискуют ответить на него силовыми и политическими методами, схожими с путинскими. Так что «откат Путина от демократических ценностей» может им однажды показаться «необходимым злом».
